Танцы с саквояжем Вуду - Рэнкин Роберт (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

— Идемте, мистер Вудбайн, — сказал Сесил. — Будьте паинькой.

— Это сговор! Вы все заодно! Сексоты Билла Барнеса!

— Пожалуйста, пойдемте.

Он выволок меня из кабинета и потащил по коридору, а я брыкался и орал. Местный персонал словно не замечал нас.

— Вы все заодно! — не унимался я. — До единого!

— Мистер Вудбайн, пожалуйста, тише. Не беспокойте других пациентов.

— Ты получишь за это сполна, недоносок!

Но получил сполна я. Втащив меня в палату, Сесил произвел над моей беспомощной персоной действия, о которых я умолчу, двинул ногой и всадил огромный шприц с длиннющей иглой.

— Спокойной ночи, красавчик, — сказал Сесил, закрывая за собой обитую войлоком дверь.

Я лежал, привязанный к койке, вне себя от ярости и боли. Но сейчас лекарство подействует и наступит забвение.

Вдруг, уже почти теряя сознание, я услышал слабый, зовущий меня голос, шедший изнутри головы. Это был голос Барри, моего кочана-хранителя, несший утешение и поддержку.

— Можно было постараться и лучше, шеф, — произнес он.

Потом добавил:

— Олух.

Небылицы и прыгающие бобы

2

В 2002 году мой дядя Брайен развалил британское издательское дело. Ничего личного. Он не преследовал корыстных целей, не стремился к известности. Но у него было неимоверное количество правых резиновых перчаток.

Дело в том, что, познакомившись в баре с одним малым, мой дядя купил у него партию резиновых перчаток за тридцать пять фунтов стерлингов. Сделка казалась чрезвычайно выгодной: тысяча пар за фунт стерлингов. Многие бы не отказались обогатиться подобным образом. Но позже дядя обнаружил просчет. Да, он оказался владельцем семидесяти тысяч резиновых перчаток, но все они были на правую руку.

Выбранный моим дядей способ перепродажи этих, казалось бы, бесполезных вещей с приличной выгодой и привел к развалу британского издательского дела.

Разумеется, вы не найдете об этом никаких письменных свидетельств, сколько бы вы ни штудировали учебники истории. Упоминание о дяде Брайене в них отсутствует. Узнать, какова роль моего дяди в изменении хода истории, вы можете только здесь и сейчас.

Читайте, пока можете, ведь в 2001 году во время Великого Оздоровительного Очищения все книги будут уничтожены.

Мой дядя был сочинителем. (Говорю о нем в прошедшем времени, поскольку он давно умер, — был предательски сражен в расцвете лет, причем в этой таинственной истории фигурирует покрытый травой холмик и крупнокалиберная винтовка.) Я происхожу из древнего и знаменитого рода сочинителей и хочу с самого начала предупредить, что сочинительство не имеет ничего общего с обманом.

Обман — это постыдный, низкий и недостойный поступок, который позволяют себе грубые, безнравственные личности во вред другим и на пользу себе. Напротив, сочинительство — благородное искусство бескорыстных людей, служащее обогащению нашего культурного наследия и оживлению окружающего унылого мира.

Истинная правда.

Мой отец тоже был сочинителем. Судите сами.

Когда я только пошел в детский сад, воспитательница попросила детей изобразить на рисунке, чем наши отцы зарабатывают на жизнь. Я изобразил, и мой рисунок так впечатлил воспитательницу, что она вывесила его в холле (между прочим, большая честь).

Через неделю воспитательница обратилась к моему отцу с предложением.

— Мистер Рэнкин, — сказала она, — не смогли бы вы как-нибудь прийти в сад и рассказать детям о своей работе?

Мой папа, плотник по профессии, спросил, зачем.

— Затем, — ответила воспитательница, — что у нас в саду дети никогда не видели китолова.

Дело в том, что за несколько недель до этого разговора папа подарил мне зуб кашалота и рассказал, что добыл его из пасти убитого животного во время одного из своих многочисленных китовых походов. На самом деле он никогда в жизни не был в море и, чтобы развлечь сынишку, просто выдумал эту историю.

Любой нормальный отец, столкнувшись с такой просьбой, тут же выложил бы всю правду и посмеялся бы над сложившейся ситуацией. Но только не мой папа. Он честно служил своему призванию. Без малейшего колебания он согласился, пришел домой, смастерил импровизированный гарпун для демонстрации техники метания и через неделю явился в сад.

До конца года я ходил в садике героем.

Так продолжалось на протяжении всей жизни отца. Дослужился он не до ахти каких высот — стал всего лишь прорабом, но где бы он ни работал, везде оставлял о себе неизгладимое впечатление. Особенно же поразил он всех, когда много лет спустя с таким смаком сошел в могилу.

Ни у кого и в мыслях никогда нет, что можно уйти с похорон родного отца со слезами смеха на глазах. Я один знаю, что такое возможно. Папа посмеялся в последний раз и позволил нам смеяться вместе с ним.

Тон тому, что случилось, в начале церемонии похорон задало в некоторой степени сюрреалистическое происшествие. Один из священников чихнул и вытащил из кармана безразмерный красный клетчатый платок. Любому другому человеку эта деталь ни о чем бы не сказала, но только не мне.

Последний раз я видел подобный платок почти сорок лет назад. Тетушка Эдна — сестра моего папы — всегда носила такой у себя в сумочке. Исходивший от него запах лаванды так мне нравился, что всякий раз, когда она приходила в гости, я притворялся простывшим, чтобы она разрешила мне в него высморкаться. Я погружал лицо в носовой платок и вдыхал его изумительный запах.

Носовой платок священника расшевелил во мне давно забытые детские воспоминания. Но дело было не только в платке.

Дело было в мятной конфете.

Когда священник вынул платок, из его кармана выпала мятная конфета, покатилась по церковному полу и замерла под гробом моего папы.

И оставалась там всю службу.

Впрочем, любопытное происшествие с безразмерным красным платком и мятной конфетой — ничто, повторяю, ничто по сравнению с тем, что случилось потом.

Священник был серьезным, энергичным молодым человеком с лицом, как у только что выкупанного младенца. Зачем они так намывают себе лица? Или чистота — залог благочестия? Не знаю, но, весь раскрасневшийся, он энергично взобрался на кафедру, оправил мантию и стал читать над моим папой проповедь.

— В этом приходе я всего лишь девять месяцев, — начал викарий, — поэтому познакомился с мистером Рэнкиным лишь на последней стадии его болезни. Неоднократно беседуя с ним, я убедился, что это совершенно необыкновенный человек. Мистер Рэнкин прожил жизнь, о которой большинство из нас могли лишь прочесть в книгах. Он в одиночку пересек пустыню Калахари, обогнул мыс Горн, покорил несколько высочайших горных вершин мира, а во время Второй мировой войны дважды был отмечен наградами за беспримерное мужество.