Возвращение милорда - Федорова Екатерина (прочитать книгу .TXT) 📗

Однако помимо насмешки в голосе прозвучало что-то похожее на надежду. Даже очень похожее…

Король Эльфедра удивленно приподнял и без того высокие брови.

– Староват ты для мечтательства, Герослав. Веришь в Хрустальный Мир [3], да? Однако туда, по словам менестрелей и прочих болтунов, пускают только чистых душой, прямо-таки девственно прозрачных – что помыслами, что прочим. А где уж нам в наши годы блюсти себя в подобной роскоши. Особенно тебе, после всех твоих прав первой ночи, гм…

Оборотень не издал ни звука. Только опустил глаза и с преувеличенным вниманием начал разглядывать носок собственного сапога из потертой, в рыжих подпалинах черной кожи.

– Но в любом случае родина нашего Сериоги – отнюдь не Хрустальный Мир, Герослав. Ухватки у него, уж извини, совсем не те. Не из счастливого детства, за которым следует не менее самодовольная юность… Оно, счастливое детство, почему-то вечно порождает людей слегка бесчувственных, не понимающих, что такое горе людское, что такое нужда… Их, как правило, требуется в это дерьмо по самую макушку окунуть, чтобы до них наконец дошло: ах-ах, как это ужасно. Да и после они отнюдь не кидаются помогать направо и налево всем сирым и болезным. Вместо этого тут же принимаются громко канючить: хочу к маме-папе, на безоблачную родину… А наш Сериога, совсем напротив, уж такой сердобольненький, такой чувствительный… И назад не просился, исходя горючими слезами. Не-эт, на родине сэра Сериоги все совсем не так прекрасно, как ты тут себе наизображал. Да и вообще, Герослав, нету во Вселенной миров, где люди не делились бы на первых и второстепенных, это уж я тебе говорю как эльф, король… да и просто как разумное существо. Итак, повторюсь – сэр Сериога в своем мире не из столпов общества, так что сейчас он снова сидит в своей луже, наверняка не слишком высоко расположенной по склону тамошней общественной горки, хлебает там свою прежнюю кислую похлебку, морщась и давясь… И наверняка успел уже соскучиться по нашему миру. А также по своему титулу в нем, по своей обожаемой Клоти… Кстати, а с чего она запила?

Герослав хмыкнул, покачал в воздухе одной ногой:

– И откуда ты всегда все знаешь?

Король эльфов довольно гукнул, прошелся по комнате, выбрал кресло поразлапистее, с размаху опустился в него под протестующий скрип пружин:

– Заходил тут на днях под видом человека в один здешний трактир, так там мне попалась такая замечательная служанка… И разговорчивая, просто страсть!

– Староват ты таскаться за служанками, Эльфедра, – с ехидством подметил его собеседник. – А насчет нашей баронессы… Тебе по-ученому или по-простому?

Король эльфов задумчиво покривил уголки широкого рта:

– Пусть будет по-простому – я вообще существо нетребовательное, всему люблю находить простые объяснения.

– Грусть-тоска ее съедает, – с язвительной торжественностью объявил оборотень, а в миру – Герослав Де Лабри. – Одолела девку, и видеть она никого и ничего не желает, кроме вина…

– До чего же незатейливо, – поморщился Эльфедра. – Ну а если по-научному?

– Да примерно то же самое. Отсутствие жизненной мотивации. Она… гм… пожила некоторое время в коловороте событий возле нашего общего друга сэра Сериоги. И поняла вдруг, что можно жить по-другому – не просто шататься по дорогам и весям в качестве странствующего рыцаря, участь которого ездить от замка к замку в поисках пропитания, за неимением в наши дни заказов на драконов… А можно быть еще и чем-то… кем-то большим. Можно бороться даже за последнего нищего сопляка…

– Последнее, надо думать, явилось для нашей сиятельной баронессы настоящим открытием, – съязвил король эльфов.

– Ну, не перегибайте палку, ваше уважаемое величество, в обетах наших рыцарей есть кое-что об опеке над слабыми и сирыми. Просто никто из них не считает, что это может относиться и к простолюдинам, – довольно сказал оборотень. – И слабые и сирые должны быть непременно благородного происхождения, иначе их никто не кинется спасать – кто ж спасает траву под копытами коней… А вот баронесса Дю Перси научилась жить чуточку по-другому. И ей это, как ни странно, понравилось. А потом сэр Сериога исчез, и на баронессу навалилась депрессия. Жгучая тоска, по-нашему… Наш юный герцог неустанно подбрасывал леди всяческие поводы для действия, и все они были по большей части добрые и милосердные, ну прямо как наставления странствующих монахов. А потом он взял и очень даже скоропалительно исчез – и доблестной Клоти стало попросту нечего делать. И некого спасать. А когда нечего делать, жизнь становится сомнительным и малонужным фактором. Сама по себе жалеть простых людей и прочую шваль она не приучена…

– Вот бедная-то…– подозрительно ласковым тоном посочувствовал несчастной баронессе король Эльфедра.

– К сказанному добавить нечего.

– Чудесно! – оживился Эльфедра. – Ах, как все удачно складывается!

– Ну, это как сказать, – протянул оборотень. И снова сделал большой глоток из бокала. – Что, собственно, вы намереваетесь сделать?

– Одной благодарственной любви короля Зигфрида к нашему общему другу сэру Сериоге для нас маловато, – поучающим тоном ответил на вопрос оборотня король эльфов. – Любовь как сдерживающая сила против целого ордена Палагойцев – это, увы, не годится… Сэр Сериога помимо любви должен приобрести в нашем мире еще и определенный политический вес. Стать значительной фигурой в этом мире, так сказать…

– И каким же путем произойдут такие дивные изменения? Если мне не изменяет память, молодой сэр Сериога к значительности никогда не стремился. Так, доброхотствовал помаленьку…

– А вот каким путем, друг мой… это я еще как следует не обдумал. М-да… Может, пошлем его за каким-нибудь артефактом, который придаст ему что-нибудь этакое – или значительности в лице, или же просто физическую мощь вдохнет в юное тело. И славы добавит, что всегда чрезвычайно привлекает простолюдинов и в их глазах превращает самых последних дураков в народных героев. А может, собьем в кучу таких же охломонов… то есть таких же скучающих без дела героев, как леди Клотильда, да и поручим ему руководить ими. Исключительно из добрых соображений…

– А может, он не согласится? – Оборотень приподнял бокал, рассматривая на просвет остатки розовато-желтой жидкости, плескавшейся на округло-стеклянном донце.

– Согласится-согласится, – уверил король эльфов. – Поскольку у сэра Сериоги есть одно, но до крайности болезненное место, а именно жизнь и процветание нашей дражайшей леди Клотильды. Намекнем юному сэру и герцогу, что предмету его… гм… дружественной любви или любовной дружбы – я уж и не знаю, как именно назвать то, что творится между ними, – так вот, этому предмету вот-вот придет хана.

– Обманем, значит?

– Зачем обманем? – притворно удивился Эльфедра. – Ба, дорогой, да где ты тут обман видишь? Одна чистая правда! Бедная Клоти и в самом деле на краю погибели. Или в вине утопнет, поскольку лакает его не просыхая, или…

– Или?

– Или, как и мы, привлечет к себе внимание ордена Палагойцев, которому может вдруг разонравиться истинная история спасения малолетнего короля Зигфрида. А как известно, нет лучшего способа подправить любую историю, чем прикончить всех ее положительных героев. Отрицательные же герои и сами промолчат – не дети, понимают… И будут потом излагать исключительно правильную версию, удовлетворяющую всех власть предержащих. Да и потом… Нашему сэру Сериоге и раньше врали, что леди Клотильда, дескать, на краю гибели – и ничего, верил, кивал… и бросался туда, куда его посылали…

– Жалко, он сейчас эту беседу не слышит…

– Хорошо, что не слышит, – строго поправил Герослава король эльфов. – Потому что его юношеская вера в то, что добро все-таки можно и нужно творить, нужна нам сейчас как воздух. И, как ни смешно это звучит, нужна именно для того, чтобы сотворить определенное добро. Для тебя и всех оборотней, для меня и всех моих эльфов, для него самого, для леди Клотильды и, наконец, тех двоих сопляков, что он спас.