Реквием для хора с оркестром - Твердов Антон (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Да уж, — проворчал Никита, — слушай, ослобони немного, а? Сейчас сломаешь меня пополам…
Юлий отпустил его. Чтобы не упасть, тут же Никита прислонился к каменной стене у себя за спиной.
Юлий отступил на шаг, с умильной гримасой оглядел Никиту с головы до ног и торжественно проговорил:
— Добро пожаловать!
— Куда это? — недоверчиво поспешил уточнить Никита.
— К нам! — радостно ответил Юлий. — К нам, в ПОПУ!
— Куда?!
— К нам! В Подпольную Организацию Противников Уравниловки!
Впереди шла тигрица Барся, за ней ее хозяин Юлий, следом брел немного обалдевший от столь резкого поворота событий Никита, окруженный десятком возбужденно горланящих членов подпольной организации.
— А мы, понимаешь, про тебя давно слышали! — радостно говорил Рододендрон, тряся кустом, заменявшим ему шевелюру. — Только никак не могли ожидать, что ты в Город проберешься! Если бы мы точно знали, что ты в Городе, мы бы тебя сами разыскали. А так — это просто удача, что ты нам на головы свалился.
— Перст судьбы, — гулким голосом подтвердил коренастый мужичонка со скуластым монгольским лицом — Никита уже знал, как его зовут — Соловей-разбойник. — Я всегда говорил, что наша организация еще себя покажет. Сейчас мы переживаем не лучшие времена. Членов мало… Я было попробовал завербовать по старой дружбе хоть кого-то из богатырей, но они так держатся за свою тетьку Черномора, что… ничего не получилось.
— А я, понимаешь, при жизни садовником был, — откровенничал Рододендрон, все стараясь ухватить Никиту под локоток, — жил себе, понимаешь, никого не трогал, а вдруг помер от приступа. Попал сюда, а тут такое дерьмо творится! Я-то садовник, я сразу понял, в чем дело, — здесь с народом управляются точно так же, как я когда-то с цветами! Все пронумерованы, все под колпаком. Захотят пересадить в другой горшок — пересадят. Забудут полить… фигурально выражаясь — полить, так все — цветок… то есть человек — усох. А я так не могу. Я сам себя в состоянии поливать и окучивать. Вот так вот. Как-то в кабаке разорался — меня в Смирилише. Отсидел положенное, направить меня хотели в Дальние Миры на перевоспитание, а тут батька меня и нашел. Вот так и попал в ПОПУ. С тех пор я в организации…
Коридор, по которому они шли, все сужался и сужался. Он и был-то с самого начала не особенно широким, а теперь, когда они прошли уже порядочное расстояние, становился все уже, хотя непонятно было — как это стены не сомкнутся совершенно.
— Темно здесь, — выговорил Никита, — как в… А кто это — батька?
— Мы к нему и идем, — не поворачиваясь, отозвался Юлий. — Он глава нашей организации.
— Добрыню дольше всех уговаривал, — продолжал Соловей-разбойник, подкручивая редкий ус, — он почти согласился, до только у него вдруг — р-раз — и ребенок народился от тетьки Черномора. Мальчик, светленький такой. Беломором назвали… Я батьке докладываюсь, а он…
— А батька ваш… — начал было опять Никита, но тут его прервали.
— Все, — сказал Юлий, останавливаясь, — пришли. Вот дверь.
Присутствующие как по команде замолчали и расступились, выстроясь вдоль стен, словно в почетном карауле.
— Заходи, — сказал Рододендрон почему-то шепотом. — Ему уже доложили, он тебя ждет. Только постучи сначала.
Никита прошел вперед и постучал в большую, обитую железом дверь.
Никто ему не ответил.
— Входи, — шепнул сзади Юлий.
Никита толкнул дверь и вошел.
Комната, в которой он теперь находился, чем-то неуловимо напоминала подвал, где дислоцировалась братва Витьки Воробья. На обшарпанных стенах висели кривые сабли и допотопные кремневые ружья. На потолке коптила свечами старинная бронзовая люстра. Тяжелые пурпурные портьеры занимали добрую половину каждой стены, но отчего-то при взгляде на эти портьеры становилось совершенно понятно, что никаких окон в комнате нет.
Дверь со скрипом закрылась за Никитой.
— Але? — проговорил он, минуту простояв в тишине. — Есть кто дома?
Одна из портьер шевельнулась, и на середину комнаты шагнул низкорослый человек в мундире странного покроя, широких атласных галифе и начищенных до зеркального блеска сапогах. Некрасивое и прыщавое лицо человека обрамляли грязные волосы, свисавшие до плеч, обильно усыпанных перхотью.
«Вот так батька», — мелькнуло в голове у Никиты.
— Ну, здравствуй, — проговорил человек в галифе, печально и строго глядя на Никиту.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Никита.
Человек в галифе некоторое время исподлобья смотрел на него, потом повернулся в профиль.
— Не узнаешь? — осведомился он.
— Н-нет, — вздрогнув от неожиданного вопроса, признался Никита.
Человек как-то снисходительно вздохнул, заложил правую руку за обшлаг мундира, а левую за спину и прошелся по комнате. Шаги его мягко стучали в тесном пространстве. Он подошел к одной из портьер, висящей напротив той, из которой он появился, и, поправляя пурпурные складки, снова вздохнул.
— А ведь мне говорили, что в ваше время в каждом учебнике мой портрет встретить можно, — проговорил он, — фигура, можно сказать, эпохального значения. Человек-символ. А ты меня не узнаешь…
Никита, внимательно и честно вглядывавшийся в незнакомца, пожал плечами.
— Извините, — сказал он, — я в школе-то… не особенно хорошо учился.
— Может быть, ты и имени моего не знаешь? — с горькой усмешкой поинтересовался человек в галифе.
— А… какое у вас имя?
Человек в галифе выпрямился, тряхнул волосами, подняв в неподвижном воздухе облачко перхоти, и четко выпалил, словно рубанул шашкой:
— Махно!
— А! — обрадовался Никита. — Знаю-знаю! Слышал, конечно. Так вы и есть тот самый батька Махно? У меня друг есть… был… Гоша Северный. Так у него над правой коленкой татуировка есть… была — буква «а» в кружочке и надпись — «Анархия — мать порядка».
— Мое сие изречение, — нахмурясь, проговорил Махно.
— Я знаю, — тут же ответил Никита. — Еще помню, что вы одно время были красным командиром, а потом… красные вроде вас предали, и вы решили… Ага, вы еще с Буденным дружили, да?
— С Семеном у меня свои счеты, — неприязненно покривив рот, проговорил Махно, — не будем об этом. Сердце у меня хоть и не бьется, но все равно — не каменное. Больно вспоминать. Д-да, молодой человек… что было, то прошло. При жизни я немного сделать успел, но теперь хочу наверстать. Как я понял, ты уже порядочно погулял по этому миру и многое видел. Хочу спросить у тебя: что ты обо всем этом думаешь?
— О чем? — не понял Никита.
— Об этом мире, — тоном строгого наставника проговорил Махно, — ну, хотя бы сравнивая его с нашим…
— Что я думаю? — усмехнулся Никита.
Никита пожал плечами и начал рассказывать. Сначала неохотно и скучно, а потом, вспоминая все лишения и унижения, которые ему довелось претерпеть в загробном мире, Никита увлекся настолько, что с середины своего рассказа говорил исключительно матом, костеря на чем свет стоит цутиков, полуцутиков, ифритов, систему идентификационных номеров, сумасшедшие избушки на курьих ножках, бандитов с лицензиями и многое другое, что показалось. ему странным, диким и неправильным.
Махно, слушая, одобрительно кивал головой.
— …конем их всех кверху жопой! — темпераментно закончил Никита. — Ни хрена мне этот мир не нравится! Я домой хочу! И не успокоюсь, пока не попаду туда. Все.
— Ход твоих рассуждений мне понятен, — важно заговорил Махно, как только Никита замолчал, — только он неправильный этот ход.
— Почему? — удивился Никита.
— Во-первых, — тоном лектора начал Махно, — потому что на ту Землю, где ты жил, ты уже не попадешь никогда. И…
— Попаду, — сказал Никита, глядя в сторону.
— Нет, не попадешь, — качнул патлами Махно, — и потом…
— Попаду, — упрямо буркнул Никита и твердо сомкнул губы.
Махно усмехнулся.
— Во-вторых, — сказал он, — дело все в том, чтобы не стремиться убежать из существующего мира, а попытаться изменить этот мир. Понимаешь? Бегство — не выход. Твой мир — это тот мир, в котором ты сейчас находишься. Вот и нужно изменить его по своему усмотрению. Ты говоришь — по образцу Земли. Я говорю — да! Там, на Земле, я не был доволен существующим порядком, но когда оказался здесь, понял, что на Земле правила самая настоящая анархия. А то, что творится здесь, — это, надо сказать, прямая противоположность. Вся эта жизнь после смерти расписана от и до. Здесь даже нельзя сменить профессию, нельзя, допустим, уйти в разбойники, или, как вы говорите теперь, в братву. Слыхал о Вольном Стрелке?
