Оборот первый (СИ) - Криптонов Василий (книги онлайн .txt, .fb2) 📗

Он вдруг дёрнул головой и наклонил её, будто прислушиваясь. Я, наученный общением с принцессой, смекнул, что в ухе у него микронаушник, откуда сейчас текут инструкции. Я огляделся. Со всех сторон к столбу бежали. Трое агентов, да штук десять местных стражей порядка. Охренеть… Вляпался так вляпался. И Шарлю не позвонить. Браслет он мне, ворча, разблокировал утром, перед выходом, но тут глушилка эта… И Диану так и не нашёл. А маразм заключается в том, что сейчас агенты меня схватят и начнут выпытывать, где Диана, потому что сам по себе я им — нафиг не сплющился.

Выход оставался только один — играть. Играть до конца. Играть, как в последний раз. И я запрыгнул на столб.

В детстве на физкультуре мне очень нравилось лазать по канату. Нам полагалось доползти до какой-то отметки и спуститься, чтобы получить оценку. Я, помню, забрался под самый потолок, несмотря на истерические вопли физрука, который мысленно уже видел небо в клеточку.

Оказавшись на вершине, я посмотрел вниз и понял очень важную вещь: хрен меня кто отсюда сковырнёт, пока я не захочу. Карабкаться следом — себе дороже. А лестницу тащить… Что-то сомневаюсь, что в школе найдётся лестница такого размера. Я ощутил безграничную власть над ситуацией, а вот страха высоты — совсем не ощутил. И, от души улыбнувшись, медленно, торжественно показал вниз средний палец.

Спуститься, конечно, пришлось. Никто не может оставаться на вершине вечно, даже Элвис и «Битлз» однажды потеряли лидирующие позиции в чартах. Вот и мой звёздный час закончился, когда руки начали неметь. Пришлось спускаться. Получать пинка от физрука, потом — подзатыльник от отца и поджопник от матери. И всё же… Всё же, когда я был на вершине — я был неуязвим.

Понимание того, что я уже давно не школьник, догнало меня где-то на трети столба. Вдруг оказалось, что столб — это не канат, что ладони вспотели, что мышцы трясутся от непривычного напряжения. И что я сейчас запросто могу нае… хм… упасть. А внизу матов нет. Когда я упаду, маты, конечно, будут — мои. Это если упаду прямо сейчас. А если ещё немного поусердствую и упаду потом, то матов не будет вообще.

— Сука, — негромко вымолвил я и чуть в самом деле не сорвался вниз. Потому что моё негромкое слово прогремело на весь стадион, да ещё и с «пиком» в середине.

Я повернул голову и увидел на экране своё лицо с неприлично выпученными глазами.

— На мели мы налима лениво ловили, — нерешительно сказал я, и эта белиберда тоже разнеслась над всем стадионом. Ну точно — нанокамеры и наномикрофончики.

— Как ваше состояние, Константин? — проорал в микрофон конферансье. — Не лучше ли будет спуститься? Не каждый сможет одолеть столь громадную высоту.

Я посмотрел вниз. Страха высоты у меня, хвала Кришне, не было. Но вот страх агентов и сотрудников службы безопасности, которые стояли внизу и, задрав головы, смотрели на мою задницу, был. Не то чтоб прям панический, но устойчивый.

— Нет, — сказал я. — Я должен совершить этот подвиг во имя любви!

— Любви? — переспросил конферансье. — Позвольте, вы хотите сказать, что влюблены в одну из этих прекрасных танцовщиц?

Я, стараясь дышать спокойно, продолжил карабкаться. Главное — вверх не смотреть. А то можно духом упасть от того, сколько ещё осталось. А так — миллиметрик за миллиметриком, сантиметрик за сантиметриком…

— Да, всё так, — сказал я и уже даже не вздрогнул от громового дубля своего голоса. — В далёком детстве мы клялись друг другу в любви, в королевстве, где край Земли… Но нас разлучили. Её продали в танцовщицы, а меня сослали в Бобруйск. Мне пришлось изучить кунг-фу, чтобы бежать из ссылки, и вот я здесь…

Говоря, я продолжал карабкаться. Удивительно: когда чушь несёшь, даже как будто легче становится. Может, у меня вообще все процессы жизнедеятельности как-то на трепотню завязаны? Ну а что? Может, у меня суперспособность такая. Может, меня радиоактивный попугай укусил.

Сначала мне показалось, что я ослышался. Но нет, правда — зрительская масса начала издавать какое-то сочувственно-восхищённое гудение. Ну надо же, как, оказывается, легко толпу завести. По-моему, даже битве женихов с голографическими монстрами никто так не сочувствовал. Опять я всё одеяло на себя перетянул, эх, судьба моя… Неоднозначная.

— Какая… какая трогательная история, — нашёлся конферансье, который, похоже, тоже немного нервничал из-за обилия стоящих вокруг сотрудников правопорядка, но мужественно продолжал выполнять свой долг. — Наверное, эта девушка сейчас очень за вас болеет.

— Может, и болеет, — сказал я, продвигаясь ещё на пару сантиметров. — А может, думает: «Хоть бы ты сорвался, да расшибся, скотина такая!». Знаете, жизнь в богемном мире — развращает душу. Здесь у неё есть всё. Молодость, красота, толпы поклонников, шикарные рестораны. А я? Что у меня за плечами, кроме суровых пейзажей Бобруйска и одиннадцати жён? Что я смогу предложить ей? Не знаю… Но пока у меня есть цель, я буду к ней идти, потому что это — лучше, чем сдаться!

Зрители, кажется, начали плакать. Чёрт, да я сам прослезился — ветер тут, на верхотуре… В очередной раз дал себе передышку, прижался к столбу, как к не особо отзывчивой в интимном плане возлюбленной, и повернул голову. Посмотрел на экраны. Сперва там показали королевскую семью. Розалинду с отпавшей челюстью, которая созерцала мои увлекательные приключения на столбе. Мамашу и папашу, которые, кажется, готовы были взорваться от ярости.

Картинка быстро сменилась — видимо, незримый оператор решил, что для королевской семьи всё это слишком эмоционально, и лучше пока сосредоточиться на более простых представителях народонаселения.

Экраны показали танцовщиц, которые тоже, разинув рты и задрав головы, смотрели на меня. Конферансье, видимо, поглядел на экран и сориентировался.

— Интересно, — произнёс он тоном диктора с канала ТВ3, — которая из этих прекрасных девушек — избранница нашего героя.

Ого, я уже до героев дорос! Приятно, приятно. И, чего уж греха таить, самому интересно — которая. Оператор быстро и технично дал крупный план каждой из девушек в оранжевых купальниках. Они профессионально улыбались, демонстрируя ровные белые зубы. Все, кроме одной.

Эта, одна, как только до неё дошёл черёд, подозрительно резко отвернулась и заговорила о чём-то со Збышеком. Оператор настаивать не стал, и экраны вновь показали меня. А я с замершим сердцем смотрел вниз. Туда, где от меня отвернулась эта… Эта…

Да, у неё были чёрные волосы. Да, она была одета, как остальные танцовщицы. Да, в конце-то концов, она отвернулась! Но я не мог её не узнать. Это была Диана.

— Ди-и-и… — пропищал я, вытянув руку туда.

Разум победил. Имя я не произнёс до конца. Рука вернулась на столб.

— Ди? — переспросил конферансье.

— Ага, — подтвердил я. — Моя любимая буква в бобруйском алфавите.

И, стиснув зубы, принялся карабкаться выше.

Сам не заметил, как одолел практически весь столб. Долбанулся головой о край мишени. Вытянул дрожащую руку и выдернул стрелу. Внизу поднялся вопль. Зрители хлопали и орали, празднуя мою победу. А я выдернул вторую стрелу. Вопль притих.

— Костя, зачем вы забрали вторую стрелу? — спросил конферансье.

— На всякий случай, — процедил я сквозь зубы. — Всё же давно не виделись, вдруг не узна́ю. Возьму сразу двух, обеих и поужинаю.

— Но…

Но я не слушал. Ещё несколько героических рывков, и я пролез сквозь переливающийся на солнце «целлофан». Перевёл дух. Столб закончился. Я обхватил его ногами и одной рукой. Другую руку, с браслетом, положил на сруб. И простонал, уже не заботясь о том, что меня слышат тысячи человек:

— Голосовой вызов! Последний но-о-омер! Ша-а-арль! Я в дерьме…

— Вижу, Костя, — грустно ответил Шарль. Судя по тону, успел пожалеть о том, что снял с браслета установленную толстяком блокировку.

— В… видишь?

— Да, тебя показывают по всем местным каналам.

— И что мне делать?

— Скажи, как в твоём мире относятся к эвтаназии?