Таран и Недобитый Скальд - Завозова Анастасия Михайловна (серия книг .TXT) 📗
— А за что ты его уже так не любишь? — спросила я. — Он вроде ничего пацан, особенно когда молчит и лежит неподвижно.
Мэри Джейн гордо приосанилась:
— Я суфражистка! И не намерена отступать от моих принципов даже после смерти!
Замутив такую мораль, Мэри Джейн красиво растворилась в воздухе, оставив меня мягко говоря в недоумении. Что есть суфражистка? Ну не лесбиянка точно, а что у нас там рядом стоит?
— Феминистка! — страшно прошипел Ула, приоткрывая один глаз. Хмелек с Улы сразу слетел. Видно, во все времена ох как боялись мужики феминисток. — И пошлет же боженька такую дуру в напарницы! Она ж меня теперь со свету белого сживет, с неба синего!
— Не все коту синица в лапах! — Я откровенно злорадствовала. — А то ты совсем обленился! Управы на тебя нет! Вот я Мэри Джейн на тебя нажалуюсь!!!
— За что, матушка?! — завопил Ула, исходя пьяными слезами. — Не погуби душу! Все, что хочешь, сделаю, только не отдавай меня на растерзание бабе страшной! — в припадке раскаяния он попытался облизать мой подол, видимо перепутав себя с русским холопом. У него даже стиль речи изменился. Бред — третья стадия опьянения.
Обрабатывать Улу надо было теплым и пьяненьким. Поэтому я не мешкала. Уперев руки в боки и вспомнив все фильмы и книги про средневековую Русь, я выдала:
— Пошто делом моим не занимаешься, смерд псячий… то есть пес смердячий? Ух, запорю! Сколько мы уже сидим в этой варварской стране, а ты, холоп поганый, только водку жрешь!
— Кагор, матушка, — вякнул Ула, не поднимая головы. — А с делом твоим заморочки, прости Господи! Мешает мне кто-то, сила зело темная, вельми страшная! Но я живота не пожалею, помогу тебе, матушка. Только не выдавай меня страшной бабе, понеже она еще страшней той силы темной.
— Вот, давно бы так! — довольно произнесла я. — А теперь вон, проспись, смердятина!
— Слушаюсь, матушка! — Ула истаял алкогольным перегаром.
Я перевела дух. Дурдом! Что ждет меня в конце этого виртуального путешествия, если таковой когда-нибудь наступит? Я буду распевать матерные частушки объединенных народов Северной Америки? Я чувствовала, что постепенно перестаю различать грань между… Между чем? Реальностью и бредом? Да тут реальностью и не пахнет. Между бредом и… бредятиной. Наверное, так. Ну да ладно, мне главное отсюда выбраться, а ориентироваться в бредовой жизни я умею. Недаром всю сознательную жизнь жила в России… Мне б вот только кто б объяснил, как люди в Швеции живут, потому что с межнациональными коммуникациями у меня напряженка.
Истошный визг прервал мои философские размышления по главному российскому вопросу “Что делать?”. Вой страшный раздавался из избушки, а затем оттуда вылетела вздрюченная бабка с бутылкой в руке. Дед и Ларсен как раз допевали сентиментальную балладу об утопившейся из-за любви девушке… Кстати, что это они все топились? Так вот, когда бабка выскочила на крыльцо подобно урагану, размахивая пол-литровой бутылью, я сначала подумала, что она хочет присоединиться к уже чуть тепленьким джентльменам. Но бабка резво засветила деду по голове и страшно взвыла:
— Ты что делаешь, аспид пеньковый?! (Не уверена, что там был именно “аспид пеньковый”, но это наиболее адекватная замена) — Ты зачем напоил-то его, скелет заспиртованный?! (Опять же не уверена, что там был именно “скелет заспиртованный”.) Как же он теперь увезет-то отсюдова эту бесовку с муженьком ее припадочным?
Дед привычно, не выпуская из рук драгоценной фляжки, заполз под крыльцо и там окопался. Бабуся поширяла для верности палкой под крыльцом и повернулась к Ларсену. Тому уже было все что можно по колено. Ведьма сунула ему в рот горлышко бутылки, и кучер послушно к нему присосался… Когда его жуткие вопли перестали гнуть деревья к земле, добрая бабушка радостно объявила:
— Похмелили малого! Теперь можешь ехать куда угодно! — и, повернувшись ко мне, сообщила: — Оживила я твоего мужа. Забирай и иди куда подальше, буду признательна, если больше не встретимся.
— Спасибо и на том, — не менее радостно ответствовала я. — Только окажи последнюю услугу, дай мне немного той чудодейственной жидкости, которая Ларсена от похмелки избавила.
— Забирай! Только сгинь отсюда, — бабка сунула мне бутыль с остатками. — И, это, если будешь в Бресарпс в следующем году, сделай вид, что меня не знаешь.
Я знать не знала, что такое Бресарпс, но не могла опустить марку и ответила уверенным тоном:
— Расчухала, не тупая. Все будет окей, бабуля. Главное, ситуацию мы разрулили, все телеги прогнали, все будет чики-пики.
— Чур! Чур! — взвыла бабка. — Заклятия читаешь! — и стрелой метнулась в избушку. Оттуда выкатился Джеральд, уже в состоянии, близком к общечеловеческому, таща за собой ковер. За ним следовала Мэри Джейн, грозная как памятник Кларе Цеткин. Напугала она Джеральда хорошенько.
Ларсен, трезвенький как стекло, проворно обернул Джеральда ковром и опять взвалил его себе на плечи. Студент не протестовал, даже попытался устроиться поудобнее. Мы сделали бабуле ручкой и в темпе покинули лесной лазарет.
В лесу стало еще неуютней. Мы шли почти в полной темноте.
— Скорее бы добраться до кареты! — уже в который раз вздохнула я. — Ларсен, ты уверен, что запомнил место, где ее оставил? А лошади? Вдруг они отвязались?
— Не беспокойся, — пропыхтел Ларсен. — Все с ними в порядке. Я тоже хочу добраться до кареты побыстрее. В темноте опасно вот так разгуливать.
Джеральд подал голос:
— Что со мной случилось?
— А мы это у тебя хотели спросить! — фыркнула я. — Как это вышло, куреныш ты зажравшийся, что тебя отравили настойкой какого-то там абрамова посоха?
Мэри Джейн одобрительно хмыкнула, а Ларсен поправил:
— Ааронова.
— Че?
— Настойка была из ааронова посоха, — упорно повторил Ларсен.
— Ой, какая разница! — недовольно поморщилась я. — Абрамова, ааронова… Студент, ты что затих там? Не сопи, а выкладывай, кто в тебя иголку воткнул?
— Не помню, — простонал оскфордский тупица. — Мне Ларсен принес пообедать. Я съел паштет, баранью ногу, два кусочка селедки… или три? Нет, кажется два… Ой! — голова у него дернулась. Мэри Джейн раздобыла где-то дубинку… — Вот, а потом я решил поспать, и уже задремывал, когда кто-то вошел в комнату. Мне показалось, что это была ты… А дальше я ничего не помню.
Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь испытывать состояние тихой бессильной ярости, но состояние это не из лучших. Я не убила Джеральда на месте только потому, что плохо видела в темноте. Однако я горько пожалела, что не спустила его с лестницы в третий раз. Уже отмучился бы бедняга. Тут Ларсен невольно спас студента, задав вопрос:
— А почему тебе показалось, что это была Рёд?
— Я… кажется, услышал шелест платья по полу, — неуверенно ответил Джеральд. — Вообще у меня создалось впечатление, что это была женщина.
Я воспрянула духом. Придурок не так безнадежен, как казался! Значит, женщина. Это уже кое-что.
— Ты точно больше ничего не помнишь? — настойчиво спросила я. — Хоть как она выглядела или цвет ее платья, хоть что-нибудь!
Казалось, я прямо-таки слышала, как напряженно Джеральд ворочает мозгами. Наконец, он вздохнул:
— Нет, извини, больше ничего не помню.
— Среди слуг, преданных господам, есть только две женщины, — вмешался Ларсен. — Это жена управляющего, о которой ты уже слышала, и домоправительница. Жена управляющего приехала сюда вместе с графиней, а домоправительница служила еще отцу графа.
Видела я эту домоправительницу. Лесная ведьма по сравнению с ней просто милая деревенская дурочка. Фру Бригитта, так звали домоправительницу, могла взглядом не только расчленять, как моя бывшая училка химии, но и замораживать трупы. В общем, домашняя холодильная установка. Жену управляющего я еще не видела, но желания познакомиться уже не испытывала. Господи, куда я попала?!
Наверное, нет смысла подробно рассказывать, как мы добрались до усадьбы Маленбергов. За это время я выучила все шведские ругательства и подарила лесу килограмм кружева с нижних юбок. В карете я, правда, немного отдохнула, но поспать мне не удалось, так как на Джеральда вдруг напал словесный понос, и он во что бы то ни стало захотел поделиться со мной ощущениями умирающего человека. Пока я не пообещала выкинуть его из кареты на полном ходу, он не заткнулся.
