Фиалка молчаливая - Шефнер Вадим Сергеевич (читать книги бесплатно txt) 📗

— Инженер-мостостроитель? — поинтересовался я.

— Нет, он, кажется, бухгалтер. Но он попал под машину на Кировском мосту. И благодаря ему палата левоножников сразу вырвалась вперед. Мост — это пять баллов, высшая оценка!.. Но зато у нас, правоножников, был один площадник. Он пострадал на площади Искусств, а площадь — это четыре балла. К сожалению, его выписали третьего дня. Врачи ведь не участвуют в нашем межпалатном состязании. Им лишь бы вылечить человека, а мостовик он, или площадник, или двухбалльный улочник, или однобалльник-переулочник — на это им начхать.

— Значит, я, проспектник, тяну на тройку? — сказал я. — Кабы знать бы да ведать!.. Я учту это на будущее.

— Но будьте внимательны! — предупредил меня мой собеседник. — Если вы повредите на мосту левую ногу, то это будет большой проигрыш для нашей палаты.

— Извините за нескромный вопрос, но меня интересует, кто вы по здешней градации — улочник или, быть может, тоже проспектник? — спросил я своего соседа.

— Я вне конкурса, — с грустью признался усач. — Я получил травму на водной поверхности. Попал под речной трамвай. Меня здесь прозвали Трамваич.

— Вы попали под пароход? — посочувствовал я. — Плыли — и не успели от него увернуться?

— Нет, плавать я не умею. Я вышел погулять вниз по Невке, а был туман. И вдруг — этот речной трамвай. Рулевой растерялся: ему бы дать руля вправо — и ничего бы не случилось. А он отвернул влево — и моя нога попала под форштевень.

Видя, что я смотрю на него с некоторым недоумением, Трамваич пояснил мне:

— Я могу ходить по воде. Но я не злоупотребляю этим. В порту я даже дал подписку о нехождении по акватории в рабочее время, чтобы не было лишних разговоров. Я работаю учетчиком в портовом складе.

— А трудно выучиться ходить по воде?

— Не знаю. У меня это наследственное. По семейному преданию, моему деду попалась очень говорливая жена. Он ушел от нее на спецкурсы, получил специальность монаха-отшельника, дал обет молчания и безбрачия и удалился в пустыню. На этом посту он проработал три года, а затем супруга выявила его местонахождение и явилась лично. Поскольку кругом была пустыня, он прыгнул в колодец. Там он обнаружил, что стоит на воде, не погружаясь в глубину. Когда факт непогружения стал известен в верхах, деда хотели повысить в святые. Но потом его дисквалифицировали за моральную неустойчивость: дело в том, что он все-таки вернулся в семью. Он пожалел жену, у которой при виде чуда отнялся язык.

Эта история навела меня на грустные размышления. Я вспомнил, что, когда меня положили на носилки, портфеля со мной не было. Значит, он остался у Валентины. А она, к сожалению, женщина честная, она явится в больницу, чтобы вернуть мне этот портфель. И она будет разговаривать!.. И нет здесь колодца, куда я мог бы спрятаться. И некуда убежать — ведь я прикован к постели… Тогда я спросил Трамваича, скоро ли начинают ходить люди после перелома ноги. Он ответил: кто как. Он лично лежит уже две недели, и костыли стоят наготове — для поднятия духа, но вряд ли он сможет встать на ноги ранее чем через месяц.

Перспектива столь долгого лежания при возможности появления здесь Фиалки Молчаливой весьма встревожила меня. Но пока что в палате царила блаженная тишина.

Прошла неделя. Если не считать некоторых болезненных процедур, связанных с лечением, жизнь моя текла спокойно и умиротворенно. Я уже вник в те маленькие радости и горести, которые волновали наш дружный правоножный коллектив. Я уже торжествовал вместе со своими однопалатниками, когда из левоножной палаты выписали гордого мостовика и на его койку положили жалкую жертву судьбы — человека, поскользнувшегося на арбузной корке в Фонарном переулке. Я часто беседовал со своим соседом. Трамваич не торопясь рассказывал мне о своем житье-бытье. Он живет на набережной Невки, и в свободное время частенько выходит погулять по реке, и даже доходит до залива. Жильцы дома давно привыкли к его водохождению, но отдельные прохожие на набережной порой пугаются. А некоторые старушки по ошибке принимают иногда его за Иисуса Христа и выкрикивают различные просьбы и пожелания. Тогда он с воды выходит на берег и проводит среди них краткие антирелигиозные беседы. Пароходы он старается обходить, потому что однажды, когда он шел мимо одного судна, туристы приняли его за призрак, и для проверки этого факта начали бросать в него пустыми бутылками. Что касается обуви, то летом он ходит по воде в сандалетах, осенью же совершает водохождение в ботинках с войлочными стельками. Когда семь лет тому назад он отдыхал в Крыму, то ходил по Черному морю босиком.

Да, неплохо текла моя больничная жизнь. Врачи были внимательны, сестры симпатичны и немногословны, товарищи по палате относились ко мне — проспектнику — с должным уважением.

Но на восьмой день моего лежания, когда я спокойно вздремнул после обеда, я вдруг услышал над собой голос:

— …навестить вас сразу же, но ко мне приехала тетя из Рыбинска, а она такая болтливая, замучила меня разговорами, проговорила со мной пять вечеров подряд… Портфель ваш я сдала дежурной в приемном покое, а вам принесла вот эти цветы. Вы — настоящий рыцарь! Я знаю, вы прыгнули под машину потому, что вам показалось, будто она может наехать на меня! Но рассказывайте, рассказывайте о себе! Я вся — внимание… В детстве я однажды чуть было не попала под такси, но это ничто перед тем ужасом, который я испытала, когда чуть не упал самолет. Как плакали мои родные, когда я вернулась домой онемевшей!..

На койках началось шевеление. Два улочника, вначале с симпатией поглядывавшие на красивую Валентину, вдруг, как по команде, слезли с коек и, панически стуча костылями, самоэвакуировались в коридор. За ними вышли остальные больные. Несчастный Трамваич, не в силах последовать их примеру, молча страдал на своей койке. Его усы вздрагивали, как крылья раненой птицы.

Фиалка продолжала говорить.

Я чувствовал нарастающую боль в голове. Потолок палаты вдруг окрасился в оранжевый цвет, на нем образовались трещины, и в этих трещинах закопошились лиловые кузнечики. Я снова взглянул на Трамваича. Щеки его подергивались нервной судорогой, усы вращались на лице, как пропеллер. Вдруг он сел, схватил костыли и, опираясь на них, встал, весь дрожа, — и пошел к двери. Он обрел способность двигаться, на три недели опередив срок, предсказанный врачами!