Лысая голова и трезвый ум - Костин Сергей (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Поймаем, — злость не слишком хороший помощник. Но если мафия действует без правил, то почему я должен рисковать своей первой медалью? — Я капитану своему поклялся.
— Ну-ну, — кивает массивным подбородком свидетель. — Как же! Поймаете. А вы, гражданин начальник, мыло купили?
От моего сурового взгляда лысина свидетеля покрывается инеем.
— А что? Я ничего. Ловите. Вот через пять минут и ловите.
Свидетель, поправив на груди толстую золотую цепь, задом отползает в свой окоп, под прикрытие уложенных штабелем сил быстрого реагирования.
По двору легким шорохом пролетают последние команды и приготовления. Сквозь щели заколоченных окон сверкают блестки оптических прицелов. Старуха с молоком вытаскивает из сетки бутылку, перехватывая горлышко на манер гранаты. Старики в шортах сбиваются в кучу, и разглядывают мячик, повернувшись к нему спиной.
Дети, оттеснив молоденькую воспитательницу к стене, выставляют перед собой палочки-савочки и образовывают строгое каре. Самолеты, убавив обороты, зависают над соседними крышами. Обкурившийся пацан, зажав в зубах антенну, прыгает в телефонную будку и трясущимися пальцами набирает номер, чтобы попросить о возможной артиллерийской поддержке. Запаркованные в неположенном месте танки включают правые поворотники, готовые сорваться с места при первой же необходимости.
Над городом проносится звон колоколов, возвещающих о начале полудня. Вслед за центральными курантами сотрясается местной церквушки.
С началом двенадцатого удара мир замирает и превращается в цветную картинку. С небом, цвета белого пепла. С домами игрушками.
— Опа!
Валюсь на землю, в яркую, недвижимую, траву и сожалею только об одном. Почему не умею кричать. Громко и жалостливо.
Мир спит.
Перекатываюсь несколько раз по жесткой, словно пластмассовой, траве, сваливаюсь в окоп к свидетелю Иванову. Дворник, крепко вцепившись в именную метлу, устремлен стеклянными глазами в далекое небо. Ни дыхания, ни стука сердца. Ни частички тепла. Статуя из парка. Только вместо весла именная метла
Становится по настоящему страшно.
С визгом, царапая ногтями бетонную землю, выскакиваю из окопа. Бегу сквозь вату, завывая, вперед. Куда глаза глядят. Сбиваю старушку с бутылками, балансирующую на цыпочках, словно балерина. Старуха падает молча, на лице сосредоточенность и такая же мертвенность, как и у дворника.
Прыгаю в сторону, на визг уже не хватает ни сил, ни смелости.
Спотыкаюсь о резиновые дубинки детсадовского отряда. Вытягиваю, чтобы не упасть, руки. По инерции наваливаюсь на молоденькую воспитательницу. Вблизи у нее лицо безжалостного прокурора. А из противогазной сумочки торчит приклад «Калашникова». Не могу оторваться от глаз училки. Стекло, покрытое испариной. Черные зрачки. В никуда.
Но руки уже вырывают автомат. Это единственное, что могу сделать. И еще скулить.
Тяжесть оружия не успокаивает. Наоборот. Понимаю, что оно сейчас бесполезно. Как бесполезны стрелки на крышах. Как бесполезны люди в квартирах за заколоченными окнами. Как бесполезен сам мир, в котором есть только один звук. Моего глухого, панического стона.
Куда? Куда бежать? Кому жаловаться? Кто выслушает испуганного молодого лейтенанта?
Заталкиваю визг обратно. Остался стон. Но он тих, и никому не причинит вреда. Как и кровь на содранных пальцах.
Кровь?
Почти что смеюсь. Вид красной и густой крови, сочащейся из вполне реальных ран, не похож на все, что окружает меня. Кровь живая. Она движется. И я вместе с ней. И с автоматом.
Почти не думая, бегу обратно к мешкам у детской песочнице. Уже осознанно валюсь в загаженную собачками траву. Как учили. Одна нога вдоль тела. Вторая чуть в сторону. Приклад в плечо. Взгляд на конец ствола, туда, где по моему желанию может родиться смерть величиной с маленький свинцовый комок.
Глубоко, до боли вдыхаю и выпускаю, дергаясь от оставшегося волнения, воздух. Сердце громко отзывается двумя глухими ударами и затихает.
Так, так, так. Попался, лейтенант Пономарев? Не этого ты ждал от первого рабочего дня. Где махровый бандитизм? Где бандюги? Никого нет. Один ты. Никому не нужный. Никем не разыскиваемый. Ни для кого не представляющий опасности. Даже стрелять не по кому. А хочется.
Приклад «Калашникова» дергается четыре раза, грубо отхаркивая патроны. Грохот такой, что закладывает уши.
Четыре куска свинца пролетают метра полтора, завязают в воздухе и опадают, словно обглоданные гусеницами листья, на землю.
— Вот гады! — восторгаюсь я непонятно чему.
Тень накрывает землю, тень накрывает мир. Тень накрывает меня, заставляя втянуть голову глубже в воротник форменной рубашки. Над головой рождается легкий, почти неслышный свист. И я чувствую, затылком, позвоночником и тем, что чуть ниже, присутствие чужеродного предмета.
Затаиваю дыхание, боясь, что оно может выдать, изгибаюсь и смотрю вверх. Туда, где свистит.
На первый взгляд бесформенная, но непонятно красивая летающая куча. Опускается, мигая красными, редкими сигнальными огнями на круглой подошве. Крылья, не крылья, но длинное и гладкое по обеим сторонам. Башенки, которые не могут быть башенками. Трубы, закрученные в невозможные узлы. Ровный серый цвет.
— Вторжение, — шепчу.
И начинает колотить с новой силой.
Вторжение. Подлые инопланетяне захватывают Землю без объявления вторжения. Гнусно и противно. И только я один, оставшийся в живых представитель человечества, могу оказать достойный отпор захватчикам.
Что, я дурак что ли? Нет. Я всего лишь первый день на работе. Оно мне надо? И медаль мне ни к чему. Жил столько лет без нее, и еще проживу. Если всовываться не буду. Но, ведь, надо. Надо!
Бесформенный летательный аппарат захватчиков заполняет все пространство между домами, прекращает медленное падение и замирает метрах в двух от площадки для выбивания ковров. Как раз рядом с застывшим почетным караулом. Из круга мигающих красных огней выдвигается столб, с легким шорохом втыкается в земную траву. В столбе овальная дверца, из которой на матушку Землю должны сойти полчища космических монстров.
«Калашников» бесполезен. Я знаю. Но все равно, потными ладонями душу оружие и выхватываю прицелом люк. Люк все время скачет по сторонам, не желая попадать на кончик мушки.
Свист прекращается. Становится тише тишины. И даже сигнальные огни гаснут, превращая картинку в неподвижную фотографию.
— Вот гады! Не отдам! — теперь слова осмыслены. Я знаю, с чем имею дело. Молодые лейтенанты тоже смотрят кино и читают книги. Я готов бороться за свободу планеты. Моей планеты.
Люк резко распахивается, заставляя от неожиданности вздрогнуть. Из люка показывается нечто непонятное. Такое же непонятное, как и сам летательный аппарат. Низенькое и серое. Но живое. Резво выбегает наружу, вертит головой и начинает ругаться.
— … Вашу мать! Еще бы меньше сделали? Корячься тут. Вашу мать!
Натуральный инопланетянин. Как в кино. Зеленый, в серых штанишках, маленький, противный и тощий. Ручки длинные, загребущие. Ножки короткие, без обувки. Видать, совсем у них там нищета вселенская.
В другое время и пожалел бы доходягу, и мелочь последнюю лейтенантскую отдал. Но только не сейчас. Не с дружественным визитом к нам явились, не объятиями и встречены будут.
Захватчик, не обращая внимания на застывший мир, что указывало на явную его причастность к происходящему, поворачивается инопланетным лицом к странному кораблю, а инопланетным задом, соответственно, ко всему земному миру.
— Мать вашу! Мать вашу! — вновь доносится от корабля захватчиков. Это зеленый гад, пыжась и истекая зеленым потом, пытается протащить в узкие двери здоровый ящик. Видать давно на Земле пашет, раз наш язык выучить сумел. Лет сто, не меньше.
Тщательно проморгавшись, для резкости изображения, изучаю вытаскиваемую конструкцию. Коробка из прозрачного материала, предположительно стекла, внутри которой застывшая в неестественно скрюченной позе миниатюрная женская фигурка. Кто такая, понять сложно. Да и незачем. Какая разница. Пострадавшая от наглых инопланетян землянка.
