Муха в розовом алмазе - Белов Руслан (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Я представил себе жизнь с Синичкиной под звездами, и в голову мне почему-то пришла не умудренная жизненным опытом простенькая Камилла.
– Саш, а Камилла? – отвернувшись от девушки, спросил я Кучкина. – Что она решила? Куда пойдет?
– Когда сюда шли, попытался я к ней по-отечески подвалится, но без толку. Сказала, что должна она все-таки сжечь себя завтра. Вот ведь дура...
Сашка не договорил – вместо камня я сунул ему в руки человеческий череп с весьма красноречивой дыркой в теменной части.
– Интересные шляпки носила буржуазия, – проговорил он, напомнив мне Баламута, в критических ситуациях частенько вспоминавшего головные уборы небескорыстного кормильца пролетариата.
– А вот и штучка, при помощи которой это дырочка была проделана, – передал я обмякшему Кучкину бронзовый заступ, естественно, лишенный ручки и зазеленевший от старости.
– Точь-в-точь подходит, – констатировал Сашка, сунув жало заступа в дыру на черепе. – Не нравиться мне это.
– Это ты от воображения своего нервничаешь, – засмеялся я. – Представил, небось, свой черепок с четким автографом Синичкиной.
– Да, представил... – выдавил Сашка, заблестев повлажневшими глазами. – Ты знаешь, я чувствую дырки вот здесь... Целых три штуки.
И, прижав к ладони правой руки большой и безымянный пальцы, ткнул трезубцем оставшихся в скулы и в самую середку лба.
– Вас как послушаешь, так я Дракула в женском роде, – заворчала Анастасия, продолжая работать. – Руки по локоть в крови, мысли в голове нездоровые. Вы бы лучше вкалывали, а не болтали. Мне камни уже за три метра таскать приходится, а я за вами успеваю.
Мы с Сашкой замолчали и задвигались быстрее. Каменное содержимое восстающего, перемешанное с человеческими костями, оседало все чаще и чаще. И вот, когда я уже рассчитывал увидеть свет, самый настоящий дневной свет, сзади, примерно с середины рассечки, раздались выстрелы.
"Стреляют!!? Камилла???" – удивился я, бросаясь наземь. А прикрывавший меня Сашка Кучкин выскочил из галерейки под аккомпанемент ответных выстрелов Синичкиной, метнулся под прикрытие камней, уложенных у стенки рассечки и тоже начал стрелять. С середины рассечки ответили, но как-то неубедительно, по крайней мере, сначала, потому как последняя пуля, все таки сделала свое черное, вернее, кроваво-красное дело: залетела ко мне в галерейку и, чиркнув по моей макушке, вдарила по камням, да так вдарила, что они на меня посыпались. Это я уже видел, теряя сознание, сквозь пелену крови, хлынувшей из раны.
Мозги мои, конечно, здорово встряхнуло, а череп, ничего, выдержал. Но вот другому черепу не повезло – получил он пулю прямо в лоб, дыра образовалась – палец указательный можно было просунуть. Но не Кучкина это был череп. И не Синичкиной. Это был череп древнего рудокопа. Вот судьба! Сначала заступом ему по темечку в бронзовом веке настучали, потом из "макара" в лоб в огнестрельном. Через пару тысяч лет.
Такие вот итоги были у этого инцидента. Один труп, касательное ранение и пробитый череп. Слабовата была ручка у Камиллы. Понятно, семнадцать лет всего от роду. Или от безделья слабовата. Ведь как они пахали, эти Али-Бабаевские жены – одна за одну ручку кастрюли держится, другая за другую, третья половником размешивает, четвертая соль сыпет... В общем, не попала больше ни в кого девочка. Кучкин тоже не попал: испугался и вслепую палил. Но Анастасия его похвалила, правда сама вся бледная. "Ты меня прикрыл, молодец", – сказала.
Камилла умерла не сразу. Кучкин на нее по-таджикски напер, и перед смертью она призналась, что Али-Бабай так поступить ей завещал... А она, мол, не хотела.
Работали после ее смерти всего с полчаса. Когда сверху свет пошел, хорошо так на душе стало. Хоть и слабый был свет, но живой, какой-то осмысленный. Как и договаривались, первым наверх полез я, предварительно сунув в зубы веревку для последующего подъема рюкзаков.
Подъем обещал быть опасным – в стенках древняка торчали едва державшиеся камни разной величины. Но я не испугался и полез, упираясь ногами и руками в стенки.
Поднявшись метра на три, озадачился: "Очень уж легко лезу... Выбоины в стенках сами собой под ноги подворачиваются. А под руки – выступы. И сам – как, пушинка легкий и, как Тарзан, ловкий и самоуверенный. Не иначе трубка помогает мне вылезти. Не терпится ей от нас избавиться".
Не успела эта сумасбродная мысль рассеяться в окружающем пространстве, как мне померещилось, будто бы пробираюсь я не по продырявленной трубке, а по разрушенному мною городу, не городу даже, а бесконечному миру. Разрушенному и разграбленному.
Так это тяжко на меня подействовало, что я сорвался, почти с самого верха сорвался. И полетел, ладони о стенки обдирая. "Вот если бы в воду!" – мелькнула мысль.
И что вы думаете? Я почувствовал, что ноги погружаются в воду! И, соответственно, скорость падения уменьшается. Когда я в нее с головкой погрузился, понял, что не в воде я, а в сущности какой-то. Не жидкой вовсе. И вовсе невидимой. Но рот от удивления раскрывать не стал (мало ли что покажется человеку, падающему с многометровой высоты, да и нахлебаться можно), а вместо этого использовал момент на все сто, то есть зацепился руками-ногами за подвернувшиеся выступы в стене. И, представляете, сущность тут же исчезла. Я перевел дух, отдышался и, подумав резонно: "Почудилось!", наверх полез, стараясь не думать о разрушенном и разграбленном бесконечном мире.
Вылез, а на воле – вечер тихий, первородный... Ручей в Шахмансае беззаботно шелестит... Сурки беспечно пересвистываются – значит, нет ничего человеческого вокруг. Полежал на теплой земле, подумал вскользь о разрушенном и разграбленном бесконечной мире, чуть-чуть грустя, подумал. Потом улыбнулся (что переживать, если дело сделано и мавр умер?) и стал вытаскивать первый рюкзак. Тяжелый он был, и в голове моей, пулей Камиллы контуженной, помутилось. Чуть сознание не потерял. Следом второй рюкзак вытащил, тоже кое-как. А когда ящик вина вытаскивал, свалился все-таки в обморок...
Очнувшись, увидел, что слово, данное Кучкину, мне сдержать не удастся. Я увидел перед собой озабоченную Синичкину с пистолетом в крепенькой руке, а за ней Сашу, лежавшего в пыли. Он был связан, рот его затыкал носовой платок. Саша мычал, мотал головой; Синичкина, не обращая на него внимания, смотрела на меня, смотрела, поставив ногу на рюкзак с минами, поднятыми для взрыва древняка. Со зла я хотел наброситься на нее с кулаками, но сделать этого не смог – руки мои оказались связанными.
– Значит, убьешь нас? – спросил я, чернея от досады. И, не дождавшись ответа, заключил:
– Ну, да, правильно, все как в кино, все по законам жанра – следы должны быть заметены, очевидцы и свидетели – прикончены.
– А что делать, милый? – пожала плечами девушка. – Ты просто не знаешь, в какую историю ввязался. Такую, в которой добро злом может обернуться, а убийство тебя и Сашки – благодеянием для всего человечества. Тем более, люди вы зряшные. И знаете об этом не понаслышке.
Сашка, выслушав эти слова, забился в истерике, а я, наоборот, замолчал. Одно я понял, не в тот момент, конечно, гораздо раньше понял, что разговаривать с человеком с прилично сдвинутой крышей себе дороже, да и дело пустое.
Замучившись мычать и биться, Кучкин вплотную занялся кляпом. Мы с Синичкиной смотрели на него с интересом – выплюнет, не выплюнет? Кучкин выплюнул, пожевал непривычно пустым ртом, затем взглянул на девушку покрасневшими глазами и неожиданно спокойно сказал:
– Чего ждешь, сука? Давай, стреляй! Надоело с тобой одним воздухом дышать!
– Завтра с утра стрельну, – ответила сука, о чем-то задумавшись. – Идти в город уже поздно – ночь уже. Придется здесь где-нибудь переночевать. А нору лучше непосредственно перед уходом взорвать, чтобы кишлачный люд раньше времени не набежал...
– Что-то ты загадочно выражаешься, – решил я покуражиться для согрева чувств. – Завтра нас прикончишь, потому что здесь придется ночевать... Ты что, кисонька, спать одна боишься?
