Carpe Jugulum. Хватай за горло! - Пратчетт Терри Дэвид Джон (список книг .TXT) 📗
– Я думал, мы направляемся в замок, – сказал Влад.
– Да, но некоторые из нас несколько дней не ели, той старухи даже на один зубок не хватило, да и граф запрещал нам питаться в Ланкре, поэтому он не возражает, к тому же это почти по пути.
– Ну, если отец говорит…
Патология упорхнула.
– Мы уже несколько недель не навещали Воронау, – пояснил Влад. – Очень милый городок.
– Вы собираетесь там питаться? – спросила Агнесса.
– Это не то, что ты думаешь.
– Ты не знаешь, что я думаю.
– Но могу догадываться. – Он улыбнулся. – Интересно, отец согласился на это только ради того, чтобы ты увидела все собственными глазами? Неизвестное всегда пугает. Возможно, ты станешь своего рода послом. Потом расскажешь ланкрцам, какая жизнь их ждет под властью семейства Сорокула.
– О том, как людей вытаскивают из постелей? О залитых кровью стенах?
– Агнесса, опять ты о своем. Так нечестно. Как только люди узнают, что ты вампир, тебя сразу начинают считать каким-то чудовищем.
Они плавно парили в ночном воздухе.
– Отец очень гордится тем, чего ему удалось добиться в Воронау, – сказал Влад. – Думаю, это и на тебя произведет впечатление. Или даже, смею надеяться…
– Нет.
– Агнесса, я действительно пытаюсь относиться к тебе с пониманием.
– Вы напали на матушку Ветровоск! Вы покусали ее.
– Чисто символически. Только чтобы ввести в нашу семью.
– Правда? И это все оправдывает? И теперь она должна стать вампиром?
– Разумеется. Причем очень хорошим, как я подозреваю. Однако вампир вызывает ужас лишь в том случае, если ты абсолютно уверена, что быть вампиром – это плохо. Мы же так не считаем. И со временем ты поймешь, что на самом деле правы мы, – сказал Влад. – О да, нам обязательно нужно побывать в Воронау. Исключительно ради тебя. И ради нас самих. Возможно, все сразу изменится…
Агнесса пристально смотрела на него.
«А у него приятная улыбка…» – «Он вампир!» – «Но если не обращать на это внимания…» – «Не обращать внимания?» – «Нянюшка наверняка настояла бы на том, чтобы ты воспользовалась ситуацией». – «Возможно, нянюшка и способна на такое, но ты можешь себе представить, как я буду целоваться вот с этим?» – «Могу». – «Согласна, улыбка у него приятная, и жилетка очень ему идет, но ты только посмотри на него!…» – «Кстати, ты заметила?» – «Заметила что?» – «Он изменился». – «Просто пытается нас перехитрить, вот и все». – «Нет… тут что-то другое…»
– Отец считает Воронау показательной моделью общества, – промолвил Влад. – Оно наглядно демонстрирует, что произойдет, если отбросить в сторону древнюю вражду, если люди и вампиры начнут жить в мире. О да. Уже недалеко. Воронау – наше будущее.
Низкий туман стелился между деревьев, и копыта мула вырывали из него маленькие язычки. Капли дождя стекали с ветвей. Издалека донеслись бормочущие отзвуки грома, но то был не настоящий гром, который раскалывал небо пополам, а другая его разновидность, которая предпочитала гнусно сплетничать с другими грозами где-то за горизонтом.
Всемогучий Овес несколько раз пытался заговорить с собой, но его собеседник наотрез отказывался откликаться. Периодически из-за спины слышался храп, однако стоило Овсу попробовать оглянуться, как ухтыястреб сразу принимался хлопать крыльями прямо ему по лицу.
Иногда храп сменялся недовольным ворчанием, сухая рука опускалась на его плечо и всякий раз указывала направление, которое ничем не отличалось от всех прочих.
Рука снова шлепнула его по плечу.
– Что ты там поешь? – спросила матушка.
– Я старался не шуметь.
– Как называется эта песня?
– Она называется «Ом у себя в храме и смотрит на нас».
– Приятная мелодия, – заметила матушка.
– Придает бодрости, – кивнул Овес. Мокрая ветка хлестнула его по лицу. «Ведь, быть может, – добавил он про себя, – у меня за спиной сейчас сидит вампир».
– Ты находишь в ней успокоение?
– Думаю, да.
– А как насчет строчки о «беспощадном искоренении зла мечом»? Будь я омнианкой, меня бы это обеспокоило. Ты с трудом идешь на мелкую ложь во спасение, но всегда готов к убийству? И как ты спишь по ночам? Никакие мысли не тревожат?
– Ну… честно говоря, я не должен был петь эту песню. Ийский собор вычеркнул ее из псалтыря как несовместимую с идеалами современного омнианства.
– А строку о сокрушении неверных?
– И эту тоже.
– Но ты все равно ее пел?
– Этой песне меня научила бабушка, – сказал Овес.
– Она любила сокрушать неверных?
– Честно говоря, она с куда большим удовольствием сокрушила бы нашу соседку, госпожу Ахрим, но в общем и целом – да. Бабушка считала, что мир стал бы значительно лучше, если б в нем побольше искореняли и сокрушали.
– Возможно, твоя бабушка была права.
– По ее мнению, люди не слишком-то добросовестно искореняют и сокрушают, – признался Овес. – Но я полагаю, что бабушка порой бывала слишком строга в своих оценках.
– В этом нет ничего странного. Оценивать – свойство человеческой натуры.
– Мы предпочитаем предоставлять это на суд Омий, – сказал Овес, но это его утверждение как-то затерялось в темноте.
– Быть человеком – значит постоянно оценивать, – промолвил голос за его спиной. – То и это, хорошее и плохое, каждый день делать выбор… Так живут все люди.
– А ты уверена, что всегда принимала правильные решения?
– Нет, но я старалась.
– А как насчет надежды на милосердие?
Костлявый палец постучал его по спине.
– Милосердие – очень необходимая вещь, но сначала следует сделать выбор. Иначе не поймешь, где следует проявлять милосердие, а где – нет. Кстати, я слышала, вы, омниане, всегда предпочитали искоренять и сокрушать.
– То было… раньше. Теперь мы предпочитаем сокрушать аргументами.
– Ведете долгие яростные споры, полагаю?
– У каждой проблемы есть две стороны…
– И как вы поступаете, если одна сторона ошибается? – Матушкин ответ был стремителен, как стрела.
– Я хотел сказать, нам предписано рассматривать проблему и с точки зрения оппонента тоже, – попытался объяснить Овес.
– То есть, с точки зрения палача, в пытках нет ничего плохого?
– Госпожа Ветровоск, ты прирожденная спорщица.
– Вот уж нет!
– В Синоде ты пользовалась бы большим успехом. Они несколько месяцев спорили о том, сколько ангелов способно уместиться на острие иглы.
Он спиной чувствовал, как в матушкиной голове крутятся шестеренки.
– А какого размера иголка? – наконец уточнила она.
– К сожалению, понятия не имею.
– Если это обычная иголка, то шестнадцать.
– Шестнадцать ангелов?
– Именно.
– Почему?
– Не знаю. Может, эти ангелы извращенцы и им нравится ходить исколотыми.
Мул двинулся вниз по склону. Туман стал еще гуще.
– Стало быть, шестнадцать? И это точно? – спросил после непродолжительного молчания Овес.
– Нет. Но мой ответ не хуже других. Так вот значит, какие вопросы обсуждают ваши святоши?
– Ну, не всегда. Например, сейчас идет весьма интересный спор о природе греха.
– И что они думают? Резко осуждают?
– Не так все просто. Этот вопрос нельзя разложить на черное и белое. В нем много оттенков серого.
– Ерунда.
– Прошу прощения?
– Серый цвет – это тот же белый, только грязный. Ты не знаешь элементарных вещей, я поражена. А грех, молодой человек, – это когда к людям относятся как к вещам. Включая отношение к самому себе.
– Боюсь, все гораздо сложнее…
– А я не боюсь. Потому что не сложнее. Когда люди начинают говорить, что все гораздо сложнее, это значит, они боятся, что правда им может не понравиться. Люди как вещи, с этого все и начинается.
– Но есть ведь куда более серьезные преступления?
– Однако все начинается с того, что о людях начинают думать как о вещах…
Матушка замолчала. Овес не управлял мулом, и несколько минут животное брело куда глаза глядят, а потом бурчание из-за спины сообщило, что матушка снова проснулась.
