Фантастическое приключение доярки Нюрки и коровы Шурки - Ивенин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
— А мы что, не народ, что ли?! — кто-то, не вытерпев, выкрикнул из толпы.
Нужда пропустил это мимо ушей и закончил угрозу:
— Они будут отправлены в Сибирь, на Соловки или куда ещё дальше. А имущество их будет конфисковано в пользу бедняков.
— Уж лучше здесь помереть, чем на каких-то Соловках! — послышались возгласы из толпы.
— Совсем с голоду-то, поди, не дадут умереть? — вторили им другие.
А когда Нужда снова поднял наган кверху, толпа рванулась к столу с возгласами:
— Меня пиши! Пиши меня!
Тут Нужде пришлось снова выстрелить вверх, но уже не для того, чтобы нагнать на сельчан страху, а для того, чтобы толпа не снесла стол вместе с президиумом. А когда люди снова успокоились и притихли, Нужда, загыгыкав, сказал райкомовцу:
— Видал, как быстро колхоз организовали?! Три выстрела из нагана — и колхоз имени полководца гражданской войны Климента Ефремовича Ворошилова уже готов!
Началась запись в колхоз. Это дело было упрощено, по желанию крестьян, без заявлений.
После поголовной записи в колхоз к клубу подъехали четыре подводы, окружённые верховыми красноармейцами. На первой подводе сидел Темка Копылов со всем своим многочисленным семейством. На второй и третьей — его родные братья с семьями и с такими же дорожными узелками в руках, как и у Темкиного семейства. На четвёртой подводе было семейство лавочника Петра Карташова, которому даже сейчас, несмотря на Мишкин наган, сельчане кланялись в пояс, за то, что он всегда и в любое время выручал их.
И тут снова произошла небольшая заминка. Маленький сынишка Нужды, Генка-Тоска, державшийся за штанину отца, вдруг сорвался с места и подбежал к первой подводе. Не говоря ни слова, он сдёрнул красные фетровые сапожки с ног девочки и, тут же усевшись на грязной обочине, начал их примерять на свои босые ноги.
Девочка залилась слезами. А Темка только искоса посмотрел сначала на сопливого Генку, потом на оскалившегося Нужду и тихо сказал:
— Не плачь, дочка. Бог дал — Бог и взял. Куплю я тебе сапожки ещё лучше этих.
От ласкового голоса отца и его обещания девочка сразу же успокоилась и заулыбалась.
— На Соловках не купишь, мироед. Здесь всю деревню обокрал и ещё там кого-то обокрасть собираешься?! Не выйдет! — с этими словами из толпы вылетела женщина, одетая не по сезону и крикливо. Она подбежала к мальчику, подняла его с земли и подолом юбки вытерла его сопливый нос.
— Бесстыжая, разоделась в чужое, да ещё насмехается!
— Вороги! И греха не боятся!… — полетело из толпы. Нужда скривился, как от зубной боли, и крикнул:
— Антонина! Марш домой!
В эту минуту райкомовец махнул рукой красноармейцам, а те в свою очередь возницам, и подводы двинулись с места. Вслед им понеслись сочувственные возгласы: «Спаси вас Бог!». А некоторые женщины, не скрываясь, вытирали слезы.
— А я ведь её уже совсем старухой помню, — вдруг, повернувшись к зелёному, сказала Нюрка.
— Кого? — не поняв, спросил тот.
— Кого! Кого! — разозлилась Нюрка. — Тётю Тоню Моргушку, вот кого!
— А-а-а-а, — понимающе протянул зелёный.
— Она до старости пила. И схоронила её какая-то опекунша. Тоже пьяница. Не наша, приезжая. Как напьётся, так всех подряд ругает на чём свет стоит. Её в селе ненавидели и боялись. А Нужда, как мне мать рассказывала, видимо, за все измывательства над людьми, перед смертью так скособочился, что его кое-как в гроб втискали. Тоска, сынок их, тоже раньше времени умер, спился. А та девочка, у которой он сапожки снял, приезжала в наше село. Конечно, не девочкой, а уже зрелой женщиной. Красивая, разнаряженная да расфуфыренная, каких и в городе-то редко встретишь. Я тогда совсем маленькая была, но помню её…
Нюрка задумчиво посмотрела вниз и с удивлением спросила:
— А почему они в полях-то ничего не сеют? Кругом села черным-черно…
Зелёный заулыбался и ответил:
— Они инструкцию из райкома ждут. Без инструкции из райкома ни сеять, ни жать, ни пахать колхозникам не положено.
— И то правда, — и Нюрка вдруг весело рассмеялась.
— Ты чего это развеселилась? — спросил спутник.
— А хочешь, я тебе анекдот про это расскажу! Слушай! Когда кончилась гражданская война и уже колхозы организовали, нашему полководцу, герою гражданской войны Василию Ивановичу Чапаеву нечем стало заняться. Тогда он и решил настрочить заявление в ЦК партии с объяснениями о своём безделии. Там, в Кремле, подумали-подумали и решили отправить его председателем в самый отсталый колхоз, — может, и вывезет колхозец-то из отстающих в передовые на своём лихом коне!
Прошло некоторое время, и к нему в колхоз инструктора посылают, чтобы посмотреть да подсказать, что, где и как. Приезжает инструктор, заходит в правление колхоза, а там только бухгалтер со счетоводом сидят. Поздоровавшись и погрев у печки руки, инструктор спрашивает бухгалтера:
— А где же Василий Иванович?
— Сеет, — отвечает бухгалтер.
— Как это сеет?! — даже поперхнулся инструктор. — Февраль месяц, а он сеет! Да ещё без инструкции райкома! Опять самодеятельностью полководец занимается?!
Молчавший до этого счетовод показал пальцем на бухгалтера и сказал:
— Он букву «р» не выговаривает.
Инструктор, тут же поняв, где находится Василий Иванович, смягчился, довольно заулыбался и проворковал:
— Тогда другое дело. А я-то думал, что он без нашей инструкции сеять начал…
— Суть понял? — хлопнув по плечу инопланетянина, засмеялась Нюрка.
Глава 5
СЕКТОР СЛЕДСТВЕННЫХ ИЗОЛЯТОРОВ, ТЮРЕМ И ЛАГЕРЕЙ
Смотреть дальше колхозную жизнь Нюрка отказалась, объяснив зелёному, что и так все знает на эту тему лучше любого профессора.
— А тюрьмы ваши видела? Что в них творится, знаешь? — почему-то горел желанием продолжить экскурсию инопланетянин.
— Не видела и видеть не хочу! — запротестовала Нюрка. — И вообще назад лететь надо, Шурку время доить.
— Откуда ты знаешь, что пора? У нас нет с собой измерителя времени. Да и время здесь иное, чем на Земле.
— Знать не знаю, но нутром чувствую, что пора.
— Ишь ты?! — удивился зелёный. — Обещаю, что не опоздаем.
— Ну ладно, давай посмотрим твои тюрьмы, а потом уже и к Шурке полетим.
Во время их разговора «селёдочница» бесшумно двигалась. Наконец Нюрка почувствовала, что её больше не покачивает.
— Смотри вниз. Вот ваш следственный изолятор, — объявил зелёный.
Нюрка посмотрела вниз и увидела высокий забор с протянутой поверху в несколько рядов колючей проволокой. Вышки по углам с часовыми внутри. И серое, с отвалившейся кое-где штукатуркой длинное здание.
— Ну и что? У нас и в областном городе точно такая тюрьма есть. Дальше-то что?! — повысив голос, спросила она.
— Сейчас спустимся пониже и посмотрим, что там внутри происходит.
Нюрка тут же испуганно схватила его за руку:
— А может, не надо? Видишь, вон на той вышке, у ворот, как часовой насторожился?
— Он нас не видит и не слышит, я же говорил…
— Ладно, спускайся пониже. Ведь всё же интересно, что в тюрьме происходит. Я там ни разу не была. И только кое-что слышала от своих сельчан, бывших заключённых, которые кто за мешок посыпки, кто за полувозик травы сидели.
Площадка перед бараком была пуста. Из всего живого — только часовые на вышках.
— Вот те раз! — разочарованно вздохнула Нюрка. — Ни черта же не видать!
Зелёный что-то стал нажимать на панели. Загорелся экран небольшого телевизора.
— Смотри. Вот следственная камера, где проводят допросы, — слегка толкнув Нюрку в бок локтем, сказал зелёный.
Это был какой-то каменный мешок с единственной, обитой железом, дверью и без окон. За тяжёлым письменным столом сидел милиционер в чине капитана, а перед ним, на прикрученной к полу табуретке, подследственный, здоровенный парень в разорванной рубахе и с забинтованной головой.
— Ну что, Панин, опять будешь отрицать, что ты не убивал ту старушенцию? Как её, — и следователь, заглянув в дело, добавил: — Петрову Анастасию Павловну?
