Харизма - Каганов Леонид Александрович (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Дальше точно никто не помнит, но вроде меня видели постоянно — я бродил по даче, меня даже спать уложили на полу, мест на диванах всем не хватило. Утром в воскресенье мы полдня еще немного потусовались, но уже все вялые были, выпивка кончилась, ничего интересного не было, и домой поехали. И я со всеми поехал. Вышли из электрички в городе, зашли в метро — и разъехались кто куда по домам.
Я еще мать порасспрашивал. Она говорит — вернулся довольный, с улыбкой. Совершенно трезвый. Сказал, что хорошо отдохнули, поужинал и спать лег.
А я себя помню только с утра. Пробуждение было — никому не пожелаешь! В какой-то момент я понял, что лежу у себя дома в кровати и не сплю. Но при этом совершенно не могу пошевелиться — меня парализовало. И кричать не могу! И даже глаза открыть не могу! Не знаю, сколько я так лежал, это очень паршивое состояние. Наверно, час лежал. А может, пять минут. Наконец смог “раскачать” большой палец на ноге. Мысленно давал ему команду сгибаться-разгибаться, и наконец он послушался. Я долго скребся им по одеялу, затем “раскачал” всю ногу. Дальше пошло легче, открылись глаза, и уже через пару минут я мог встать и даже говорить. Только говорить я пока матери ничего не стал, а сходил на кухню, налил чаю и вышел в инет.
И тут словно кто-то внутри произнес всего одно слово — “Маразм”. Отчетливо, но совершенно без интонаций. Будто прокомментировал. И я сразу понял, что имелось в виду — надпись, которую я оставил ректору. Я снова пролез на институтский сервер и стер ее. Могу спорить, с вечера пятницы до раннего утра понедельника ее никто из сотрудников не видел. Взамен я написал: “Хочу поговорить о безопасности. Алексей Матвеев, группа АС-3”. Аккуратно замел следы и вышел из Интернета. Затем принял холодный душ, тщательно побрился и впервые за два года сделал зарядку. И поехал в институт.
Знакомо тебе такое ощущение, когда ты надеваешь наушники, врубаешь громко музыку — хорошую музыку, любимую, энергичную — и едешь в метро, ходишь по улицам? Такое впечатление, будто снимается клип, а ты в главной роли. И вот ты ходишь, смотришь вокруг, а в такт тебе бьется ритм. И все вокруг становится таким четким, ритмичным, правильным? Ну вот — такое же ощущение было у меня в тот день, только плеера со мной, понятное дело, уже не было.
Приехал я в институт вовремя, даже чуть раньше, чем надо. Наши вяло копошились в аудитории. Шуршик читал книжку. Баранов стоял у доски и задумчиво кидал тряпкой в потолок — ну не дурачина? Алена сосредоточенно двигала челюстями и хрустела пустой фольгой от шоколадки. Как всегда — женственная и обаятельная.
Я сразу подхожу к Ольге. Она стоит над партой, держа в руке пудреницу, и пытается маленьким черным ершиком закрутить непослушную ресницу. Видимо, уже давно. Я поздоровался и попросил у нее тетрадку на пару минут. Конечно, ей самой сейчас не до тетрадки. Сажусь и внимательно читаю прошлую лекцию. Вообще-то я на ней тоже был. Но считай, что не был, потому что ничего не записывал. А Ольга у нас очень хорошо пишет. Все подряд, как автомат, и отличным почерком. Я закрываю глаза. Мысленно прогоняю в памяти все три типа уравнений, открываю глаза, прочитываю снова. Захлопываю тетрадку и отдаю Ольге. Почему такая простая процедура не приходила мне в голову раньше?
В аудиторию входит Антонина Макаровна, и воцаряется гробовая тишина. Макаровна звучно опускает на преподавательский столик свой неизменный саквояж и оглядывает аудиторию поверх очков:
— Готовы? Рассаживайтесь, сейчас начнем. — Неуклюже, по-утиному, разворачивается на месте, оглядывает доску и произносит скрипуче: — Галкин, сходи за мелом на вахту, а то от безделья совсем засохнешь и пылью покроешься. Если ты думаешь, что я буду принимать лабораторные в последний день перед экзаменом, то ты очень ошибаешься. Староста, запиши, кто отсутствует. Баранов, почему не был на прошлой лекции?
— Болел, Антонина Макаровна.
Макаровна начинает сверлить его тяжелым немигающим взглядом. Все как обычно. Сейчас ее взгляд поднимется до среднего ряда, и она скажет Шуршику: “Тимченко! Спрячь книгу. Лучше бы вообще дома сидел!” Затем взгляд поднимется на следующий ряд, и она скажет: “Матвеев опять заполз на галерку? Спускайся, спускайся”.
— Тимченко! Ты сюда читать пришел? — скрипит Макаровна. — Одним ухом слушать будешь? Лучше бы вообще дома сидел, а ухо сюда просунул!
Макаровна смотрит на меня. Я смотрю на нее. Макаровна отводит взгляд.
— Птицын!
— Я! — дергается Петька.
— Отключить все мобильники! Если я хоть один писк услышу… — Лицо ее заранее багровеет, очень не любит Макаровна звуки мобильников.
Она подвигает стул, садится и вдруг выдает:
— Достали листочки! Закрыли тетрадки! Живенько, живенько!
Вот попали! Контролька. Тяжело начинается понедельник. По аудитории проносится общий вздох. Конечно, никто не готов, особенно после дачи. А Макаровна уже начинает деловито рубить воздух ладонью:
— Первый-второй-первый-второй! Первый вариант записывает задание… Галкин, мел принес? Что ты встал на пороге как столб красноярский? Клади мел, бери листок,
Макаровна встает. Разворачивается к доске, как гусеничный трактор, и начинает скрипеть мелом.
В голове встают уравнения из Ольгиной тетрадки. Я быстро решаю свой вариант. А потом переписываю его на листок и незаметно отдаю Шуршику — ну, пусть порадуется. Делать становится нечего. Я наблюдаю, как Ольга пытается под партой раскрыть тетрадку.
— Зайчик! — рявкает Макаровна. Ольга испуганно дергается.
— Матвеев, что ты там на потолке увидел интересное? Ты уже все написал?
— Да.
Ко мне поворачиваются сразу пятнадцать удивленных голов. Кроме Шуршика. Шуршик слишком занят — списывает.
— Сиди проверяй, Матвеев!
— Уже.
— Делай второй вариант! — находит Макаровна неожиданное решение.
— Не вижу необходимости, — говорю я.
Теперь Шуршик тоже поворачивается — посмотреть, кто посмел разговаривать таким тоном с Макаровной. А я и сам не знаю, что на меня нашло, просто уверен, что я сегодня прав. Макаровна реагирует неожиданно спокойно:
— Давай-давай, решай второй вариант, там нет ничего-сложного…
Я переворачиваю листок и с ходу решаю второй вариант. Что это со мной сегодня? Действительно, ничего сложного — просто подставить в готовую формулу. Переписываю решение на шпаргалку и тихо передаю Шуршику — мол, двигай дальше, кому там нужно.
— У вас осталось семь минут! — угрожающе произносит Макаровна.
Дверь кабинета приоткрывается, и просовываются белые кудри нашей секретарши из учебной части.
— Матвеев здесь? К ректору с вещами!
— Допрыгался, Матвеев? — ехидно произносит Макаровна и стучит костяшками по столу. — Листок сдать не забудь!
Я беру свой пакет, спускаюсь к столу и кладу листок.
— Антонина Макаровна, напомните, как зовут нашего ректора? — говорю тихо.
— Федор Евгеньевич, — остолбенело произносит Макаровна.
— Благодарю. Я скоро вернусь! — И выхожу из аудитории. Спиной чувствую — все замерли и на меня смотрят. А ведь ничего такого не происходит, верно? Ну, подумаешь, к ректору вызвали. Бывает. Наверно.
Никогда не был в приемной у ректора. Оказывается, приемная обвешана коврами. Ручки дверей золотые — в виде протянутой вперед ладони. В дальнем конце стоит роскошный бильярдный стол — вот это меня добило окончательно. Вот уж чего не ожидал здесь увидеть!
Секретарша с каменным лицом указывает мне на тяжелую дубовую дверь в кабинет. Я вхожу. Ковры, картины. Стол огромнейший, овальный, на двенадцать персон. Ореховый, что ли? Вокруг черные кожаные кресла. На дальнем конце стола, под портретом президента, сидит Кузаров с багровым лицом. Перед ним — ноутбук раскрытый, шнуры под стол тянутся. Вот, значит, откуда он на сервер лазит… А по левую руку сидит наш старый знакомый, алкоголик Окуленко, тощий и дерганый. Начальник вычислительного центра. Оказывается, у тебя тоже есть начальство, Окуленко! Это тебе, друг родной, не студентов веником гонять: “Занятия на компьютерах окончены, посторонние — за дверь!” Меня он ненавидит лютой ненавистью. Я как-то имел неосторожность показать ему, что кое в чем понимаю лучше.
