Подземная Канцелярия - Мусаниф Сергей Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Кроме отца Доминика единственным идиотом, оставшимся на открытой местности, был я сам. Впрочем, ситуацию было несложно исправить — два прыжка, и я скрылся за небольшой бетонной скамейкой. Тотчас же две пули взметнули фонтанчики песка у ее основания.
Стрелял кто-то еще, кто-то, кого я не засек. Значит, изначально их было не меньше пяти, сейчас осталось не меньше четырех. И они точно знали, с кем имеют дело.
Меч жутко мешал под плащом, поэтому я выложил его на траву, растущую под скамейкой, положил рядом пистолеты и взялся за дробовик. Самой очевидной целью был предводитель воинствующих монахов, но, когда я закончил рекогносцировку, его и след простыл. Скорее всего, притаился за каким-нибудь деревом. Ну и что? Пат.
Долго мы пролежим в засадах? До тех пор, пока весь район не наводнит милиция? Надоело мне все время прятаться и отсиживаться. Вам нужен вампир? Распишитесь в получении.
К чертям! Демон я или нет? Дьявольское отродье? Хорошо, получите ваше дьявольское отродье, падре!
Я отбросил дробовик, снова взял в руки пистолеты и встал во весь рост. Гаврик с арбалетом высунулся из своего укрытия, чтобы произвести прицельный выстрел, и я всадил ему три пули в голову. С этими ватиканскими парнями иначе нельзя, плащи у них пуленепробиваемые.
Включился мой боевой режим. Чтобы описать его понятными и удобными для восприятия смертного терминами, я приведу только одно слово: форсаж.
Я палил из обоих стволов, не давая противнику высунуться из укрытий, я обрушил на сквер свинцовый дождь, я перезаряжал пистолеты так быстро, что паузы длились не дольше двух секунд. Изредка кто-то из моих врагов пытался мне отвечать, но о точности таких попыток не стоит и упоминать. Я поливал врага свинцом и продвигался к памятнику.
Мне нужен был «язык».
Волчья схватка
Я его взял. Когда я подошел к памятнику практически вплотную, со спины на меня набросился крупный мужчина, труп которого пройдет в милицейских сводках как «лицо кавказской национальности». Я не стал терять времени, перекинул его через голову, он впечатался аккурат в грудь тому самому то ли поэту, то ли космонавту. Для надежности я послал в него несколько пуль.
Из-за памятника выскочил славянский военный тип, который ждал меня вместе с отцом Домиником, и выпалил в меня из арбалета. Я уклонился вправо, перехватил болт в воздухе и метнул обратно. Болт попал мужчине чуть ниже шеи, там, где тело не было прикрыто плащом. Впрочем, особо глубоко он не вошел, так что тип остался вполне боеспособным. Поскольку я понимал, что вразумительного и обоюдополезного диалога у нас с оголтелым католиком отцом Домиником не сложится, именно этого парня я решил оставить в живых. Точнее, не совсем так. Тогда я думал убить его последним.
Чтобы он не путался под ногами, я швырнул свой пистолет в его голову. Он рухнул, как поваленный… не дуб. Ясень, возможно.
Главаря сей шайки в пределах видимости не обнаруживалось.
Зато у меня появилась возможность перевести дух.
Скверик не сильно изменился, разве что на тщательно подметенные утром дорожки нападало множество веточек и листочков, срезанных нашими пулями, несколько скамеек потеряли свою целостность, да и памятник тому, чьим именем был назван сквер, выглядел уже не самым лучшим образом. Детишки давно разбежались, пенсионеры тоже — диву даешься, какую скорость может выдать престарелое создание, когда вокруг свистят не птицы, а пули.
Наверное, отец Доминик был плохим священником. А может быть, хорошим. Но о кодексе дворянской чести он явно имел очень смутное представление. Очевидно, исповедуемая им религия не запрещала нападать на человека со спины и бить ниже пояса. Он вынырнул из-за дерева позади меня и всадил осиновый кол мне в ногу.
Боль была адская, словно в меня только что выпустили очередь из АКМ, при этом сполоснув пули в кураре и обдав серной кислотой. Когда я развернулся, он успел — с завидной для его комплекции быстротой, должен заметить, — отпрыгнуть от меня метра на три. В руках он сжимал еще один кол.
— Больно, тварь? — поинтересовался он. — Чувствуешь жжение адского огня?
— Прощай, — сказал я и нажал на спусковой крючок.
Черт!
— Не успел перезарядить, — сказал он и был прав.
Тот пистолет, в котором еще оставались патроны, я использовал в качестве метательного оружия.
— Ну не успел так не успел, — сказал я, роняя бесполезный кусок металла, и сделал шаг вперед, не пытаясь скрыть свое намерение свернуть падре шею.
Тогда он вытащил еще один кол и сделал из них крест. К моему удивлению, что-то в этом кресте было, какая-то незримая сила, порождающая слабость в моих чреслах, не позволяющая мне подойти ближе. Вот он, один шанс на миллион!
Крест полыхнул белым огнем, и я ослеп. Ноги подкосились, я рухнул на колени. Во всем теле была такая тяжесть, что я не мог даже поднять руку. Падре речитативом забормотал какую-то молитву на латыни, что-то связанное с экзорцизмом и очищением, слова доносились до меня приглушенно, словно он вещал через бетонную стену.
Он подходил ближе. Я не мог его видеть, не мог его слышать, но все же чувствовал, что он приближается, ощущал это каждой клеточкой своего тела.
Сила не в кресте, говаривал мне один знакомый отшельник в середине пятнадцатого века. Разумеется, он не знал, с кем вел беседы на протяжении двух недель, пока я скрывался от латников, рыщущих по округе с единственной мыслью отрубить мне голову и принести ее на шесте своему барону. Сила в человеке, который этот крест держит. Не знаю, откуда бралась сила у отца Доминика, но она в нем была.
Руки и ноги налились свинцом, голова, казалось, весила несколько тонн, и я даже не мог отвернуться от слепящего света креста. Приложив максимум усилий, я трансформировал клыки, это всегда было нелегким делом в дневное время, а на этот раз казалось просто невозможным.
Когда он был в шаге от меня, он разомкнул крест, чтобы нанести решающий удар, этакий куп де грас. Действуя скорее по интуиции, нежели реально ориентируясь в пространстве, я мотнул головой и пропорол ему руку до локтя.
На мои губы попала кровь, но это была не живительная влага, принадлежащая человеку. Губы мне словно обожгло холодным пламенем. Черным пламенем. В жилах отца Доминика текла черная кровь. Такая же, как у меня.
Очевидно, боль нарушила его концентрацию, и давление на меня исчезло. Я открыл глаза и, пошатываясь, встал на ноги.
Он стоял напротив, зажимая кровоточащую рану, и, когда я одарил его взглядом, исполненным нового понимания его сущности, черты лица монаха показались мне знакомыми.
— Хесус? — спросил я.
— Мигель, — назвал он меня. — Вот мы и встретились снова. Не ожидал?
Я знал его.
Еще бы, ведь именно я нес ответственность за его существование.
Екклезиаст недоговаривает. Есть время разбрасывать камни, и время собирать камни, это так. Но он не говорит, зачем это надо делать. Просто для того, чтобы брошенный тобою когда-то камень не вернулся к тебе выпушенным из пращи.
Хесус был моим учеником, если тут уместно это слово. Когда все мы были молоды и беспечны, в наших кругах разгорелся спор, что будет, если сотворить вампира из священника. Никто не пошел дальше теоретических выкладок, но я во время одного загула вдруг вспомнил об этом разговоре и…
Я бросил Хесуса, как только тот стал самостоятельным вампиром, никогда не опекал его, как остальных своих учеников. Десятилетия спустя я раскаивался в содеянном, но было уже поздно.
Обретенная жажда живой крови способна сильно повлиять на образ мыслей человека. Но иногда никак не влияет. Хесус остался тем же монахом, каким был, по крайней мере в мыслях. Только теперь он знал о существовании исчадий ада не понаслышке и, поскольку сам стал одним из них, лучше всех был приспособлен к борьбе.
Я уже говорил, что внутри нашего племени бывают некоторые разногласия, уладить которые помогает только смерть одной из заинтересованных сторон, но в лице Хесуса мы обрели охотника на вампиров, обладающего нашими же качествами, за спиной которого вдобавок стояла вся мощь католической церкви. Он свято верил, что всех вампиров, кроме него, следует уничтожить, а свое зачисление в ряды нежити считал не иначе как чудом, ниспосланным свыше и обязавшим его очистить землю от скверны. В общем, типичные маниакальные убийственные наклонности, отягощенные манией величия.
