Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки (читаемые книги читать .txt) 📗
Поднявшись, я неуверенной походкой двинулась следом. Видимо, Эльза успела пожелать парню удачи, потому что не бросилась вслед, махая платочком, а сидела на подоконнике в окружении девчоночьей свиты и весело щебетала. У нее теперь полные сапоги радости — бывший парень вернулся.
Об удовольствиях можно говорить бесконечно. И Мэл говорил. Его речь лилась ровно, словно он часами репетировал перед зеркалом; выводы следовали за предположениями, результаты подтверждали гипотезы.
Мэл даже поспорил с преподом, и они увлеченно рисовали на листке схему со стрелочками, а я сидела рядом и делала многозначительное знающее лицо, хотя ничего не поняла. Однако общий смысл уловила. Мэл будто знал о моих чаяниях, когда писал работу.
У всех прямоходящих есть потребности, у всех человеков есть желания. Океан запросов и мечт — физических и душевных. Если какая-либо потребность растет и усиливается, эмоции становятся отрицательными. "Хочу!" — орет потребность обнять Мэла и прижаться щекой к его щеке. "Нельзя!" — бьет по рукам действительность. Недовольство увеличивается, негатив лезет вверх — наступает депрессия. Потребность становится похожей на оголенный нерв, и тогда малейший взгляд, малейшее касание способны убить высоковольтным разрядом удовольствия. Если потребность удовлетворяется, то наступает блаженство.
Мне же до блаженства как до Луны пешком, потому что реальность загнала потребность в Мэле в патовую ситуацию. Остается смотреть на гибкие пальцы, держащие перо, и вспоминать, какие сильные у Мэла руки; слушать его голос и выуживать из памяти настойчивость жадных губ, шепчущих на ухо: "Эва…"
Выдохшись, преподаватель откинулся на спинку стула.
Эдуардо Теолини одевался неизменно в черное, жестикулировал резко и отрывисто и говорил такими же рваными фразами. У мужчины даже брови ломались, взбираясь вверх по лбу и круто опадая к вискам, придавая лицу недоуменное выражение. По накалу завершившейся дискуссии и по обширному диапазону затронутых вопросов напрашивался вывод, что мужчина был профессионалом в своей области знаний и весьма эрудированным специалистом. Если бы не мрачный ореол вокруг препода, не глубокие складки, залегшие около рта, и не неряшливо растрепанные волосы, я бы сказала, что Теолини напоминает профессора Вулфу.
— Удивили вы меня, господа хорошие, — признал преподаватель. — Не ожидал, если честно. Твердый зачет и допуск к экзамену.
Это и меня касается? — взглянула я растерянно на Мэла.
Меж тем Теолини поставил на столе приборчик с тремя присосками-датчиками. Я напряглась. Устройство подозрительно походило на висограф, и сходство настораживало.
— Взгляните на опытный образец, — сказал препод. — Коллеги с факультета внутренней висорики совместно со студентами разработали универсальный регистратор эмоций. Модель находится в процессе отработки и усовершенствования. Прибор простоват и запрограммирован на отслеживание семи базисных эмоций, но вам повезло: удовольствие вошло в их число.
Я мельком взглянула на Мэла. Начинать радоваться или еще рано?
— Какова область применения? — спросил он сдержанно.
— Узка, к сожалению, и имеет приличную погрешность. Охватывает лишь материальную часть удовольствий. К примеру, он не зафиксирует удовольствие от созерцания закатом, зато сможет отследить, получили ли вы удовольствие от исследования, — Теолини покрутил ручку на панели, выставив "Удовл." напротив черной черточки, и наложил присоски на титульный лист работы Мэла.
У меня округлились глаза.
— Прикоснитесь к предмету. В случае положительного результата замигает зеленый индикатор и раздастся звуковой сигнал. Чем сильнее удовольствие, тем громче звук, а лампочки загораются в нарастающей последовательности.
Вот и раскроют сейчас партизана-обманщика. Положу руку на труд Мэла, а прибор ответит глухим молчанием и перегоревшими индикаторами.
— Ну… — замялся коллега по исследованию удовольствий, чем немало меня удивил. Мэл в нерешительности?! — Совсем необязательно предмет может вызывать восторги…
— Понимаю, — рассмеялся Теолини каркающим смехом. — Необходимость, связанная с сессией. И все же попробуйте, — придвинул рукописный талмуд Мэла к краю стола.
Ну, я вообще не причем. Пусть Мэл осваивает опытный образец, разработанный аспирантами-внутренниками. Однако мужчина сделал приглашающий жест и для меня. А я было подумала, что обо мне забыли.
Неуверенно протянув лапку к помятому уголку странички, я случайно коснулась пальцев Мэла, легших на исследовательскую работу, и тут же отдернула назад, испугавшись, что ему может быть неприятно.
От высокого пронзительного писка заложило уши, и из пяти зеленых лампочек загорелись все пять. Максимум удовольствия при подготовке материала для защиты.
— Да что же такое? — преподаватель вертел ручки прибора: — Никуда не годится. Халтурное исполнение. Любители!
Мэл пришел на помощь, и вдвоем с мужчиной они, наконец, утихомирили тонкий пищащий звук.
— Низкая чувствительность реле регулятора, — потер лоб Теолини. — И все же результат достоверен с вероятностью от 85 до 95 процентов, как уверяют разработчики. Приятно видеть, что предложенная тема импонирует вам. Жду завтра на экзамене.
Оставалось кивнуть, потупившись. Прибор показал не радость по поводу подготовленной работы, к которой я не имела ни малейшего отношения. Он бесстрастно зафиксировал всплеск жгучего, немыслимого удовольствия, растекшегося по венам от случайного прикосновения к руке Мэла. И похоже, Мэл, тоже это понял.
16.3
При выходе из аудитории Мэл по-джентельменски придержал дверь, пропуская меня. Уголки его рта приподнялись в улыбке. Или в ироничной ухмылочке?
Преданная Эльза бросилась к парню, растолкав блондинистую свиту:
— Егорчик, удачно вышло?
Не хочу выслушивать сюсюканья девицы, повисшей на Мэле, и его снисходительное повествование о блестящей защите. Хватило стыдобени на год вперед.
Не оборачиваясь, я двинулась вниз. Мэл теперь свободный человек, вернее, обремененный отношениями со старой подружкой. Наверное, посмеивается и рассказывает ей, что я вспыхнула как автомобильная фара от невинного касания двух мизинчиков. Нимфоманка фигова.
В оставшееся до звонка время посвятилось просиживанию в библиотеке и выполнению задания Вивы, за штудированием атласа важных государственных деятелей. Запутавшись вскоре в именах и отчествах, я поняла, что взялась за гиблое дело, и решила переключить внимание на внешний вид политиков, стараясь запомнить их по отличительным признакам.
К примеру, начальник Первого департамента напоминал утку: губами, вытянутыми толстыми лепешками, и широко расставленными глазками-пуговками. А вот министр образования был тощ и желчен лицом, которое портили обвислые щеки — ну, вылитый бульдог.
Начальник Департамента спорта имел несуразную внешность. Его физиономия походила на грубо отесанное полено, а черты лица будто склеились из разных кусочков: один глаз выше другого, перекошенный нос, кривой рот. Таким образом, у покровителя здорового образа жизни обнаружилось некое сходство с Франкенштейном.
Снова пересмотрев атлас и присвоив каждому политику какое-нибудь прозвище, я успокоилась: условная мнемотехника помогла запоминанию лиц.
К Мелёшину А.К. так и не удалось подобрать соответствующий образ. Начальник Департамента правопорядка ассоциировался с карающей рукой возмездия, тянущейся в маскировочные заросли и вытаскивающей за шкирку преступников, прячущихся от зоркого ока правосудия. Глядя на Мелёшина-старшего, мне захотелось стать страусом и спрятать голову в песок.
Перед уходом я пролистала новые выпуски "боевых" листков, посвященных приему. На первых страницах пестрели интервью со звездами и звездульками и смаковались подробности предстоящего эпохального события. На последних страницах росли ставки в букмекерских таблицах, говорящие о том, что ажиотаж приблизился к пику.
