Чада, домочадцы и исчадия (СИ) - Снежная Дарья (серии книг читать бесплатно txt, fb2) 📗
И едва вереница явившейся на поклон нечисти-нелюди втянула хвост в створ ворот, едва последний из них покинул подворье, растворившись на фоне залитого ночным мраком леса, я рявкнула-выдохнула:
— Закрыть ворота!
И когда по воле домового захлопнулись, гулко громыхнув, тяжелые створки, когда запорный брус взлетел, словно невесомый и лег на крючья. Когда сразу за этим полыхнул ярко-красным последний череп, замыкая сторожевую цепь. Когда я без сил осела на ступеньку, одной рукой обняв пса за мохнатую шею, чтобы не грохнуться с крыльца, как герой похабного стишка... только тогда я поняла, что все это время в другой руке я сжимала надкушенный пирожок.
Домовой смерил взглядом композицию из меня, пирожка и собаки — и схлопнулся.
И я его понимаю!
Да что там — “понимаю”, я ему завидую.
Сама бы сейчас с удовольствием схлопнулась.
Хотелось плакать, свернуться клубочком и домой.
Гостемил Искрыч возник ровно там же, откуда стоял, протянул мне резой нарядный ковшик:
— Молочка?
...ну, или молочка.
Молоко было холодным и неожиданно вкусным — сладким, густым как сливки, с травянисто-ореховым послевкусием.
Поставив кошик на колени, я выдохнула, и, зажмурившись от удовольствия, откусила от пирожка.
Подняла лицо вверх, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то… привести к единому знаменателю, что ли?
Мысли в стройные ряды не хотели. Они хотели броуновское движение, пьяный хоровод и прокрастинацию: завтра, всё завтра!
Сверху капало. Сбоку лакало.
Спохватившись, я открыла глаза, и возмущенно охнула: не послышалось! Эта морда шерстяная действительно лакала! Прямо мое молоко! Прямо из моего ковша!
Преисполнившись негодования, я пихнула собаку прочь, забыв про страх и пирожок…
И вот последнее было зря: покусы, как намекал сон-обморок, мне не грозили, а вот про хлебобулочные изделия в словах старой ведьмы ничего не было.
Щелкнули страшные зубы, я оцепенела, но зря: от пирожка меня избавили аккуратно и безболезненно.
Но совершенно бескомпромиссно.
— Твою ж… — выдохнула, глядя на удаляющуюся собачью спину, вернее, хвост-полено, — Песик… Как там тебя? Тебе же вредно!
Меня не то что не удостоили ответом — на меня даже не оглянулись.
Вот ведь!
Скотина… А я его в избу ночевать собиралась позвать: мне одной страшно, Гостемила Искрыча в горнице на пол спать не положишь, а этот как-никак беречь обязан по магическому договору с прежней хозяйкой!
— Ты бы, хозяюшка, всё ж зашла бы… Дождь ведь моросит…
Тоже мне — дождь. Так, морось легкая. А если послушать домового — это же нужно вставать, идти в избу, как-то добывать огонь, зажигать лучину, или, если мне повезло и здесь уже в ходу свечи, то свечу… а если не получится — то в темноте как-то подниматься наверх, в горницу, по лестнице в незнакомом доме, которые я при свете и не видела… Нет, не хочу!
Вздохнув, я кивнула:
— Сейчас, Гостемил Искрыч. Вот еще чуток посижу... а как пса зовут-то?
Забавно: глаза у домового светились в темноте, как у кошки, я отчетливо видела, что он растерянно заморгал.
— Так ведь это… Как хочешь, так и зови, матушка: он всё едино на кличку не откликается!
— А долго он у старой хозяйки жил? — лениво уточнила и сцедила зевок в кулак.
Гостемил Искрыч засопел, высчитывая:
— Да, почитай, месяца два, никак не меньше...
То, что песик это не простой, я уже догадалась. А теперь, выходит, что завели его специально для меня (при условии, конечно, что я не рехнулась и все это не грезится мне в медикаментозном бреду).
Дух-хранитель? Или какой-нибудь волшебный зверь? Собачий домовой?
Я снова зевнула, прикрыв ладонью рот.
День выдался непростой, мягко говоря, и он меня доконал. И над бы и впрямь встать, но… Огонь, свеча, ступеньки!
Прислонившись виском к косяку, я решила: еще немножечко посижу. Самую капельку…
Сон подкрался на мягких лапах.
Глава 3
А проснулась — снова в наверху. В темноте горницы, на мягкой перине, бережно укутанная в одеяло.
Надо Гостемилу Искрычу спаибо сказать. И сливок предложить — в благодарность и как извинения.
Все же, не дело это, когда совсем небольшому существу приходится такую лошадь таскать...
Обувь домовой с меня стянул, а вот одежду не осмелился — слава богу. Хоть он меня и таскает, как маленькую девочку. я все же вышла из того возраста, когда постороннему мужчине допустимо было бы меня раздеть.
Заботливый Гостемил искрыч прикрыл окошко станем. В щели тянуло свежим воздухом и прохладой, туманной сыростью — но в пуховом коконе было тепло и уютно.
Чувство времени уверенно шепнуло, что ночь едва перевалила за середину: часа два пополуночи, вряд ли больше…
Повозившись, я стянула с себя одежду, и ощутив, как с наслаждением расслабляется уставшее тело, снова нырнула под одеяло — досыпать.
А утром я почувствовала себя натуральной нечистью. Той самой, которая не любит петушиного крика: треклятая птица орала, кажется, у меня над самой головой — лично в мое городское, изнеженное цивилизацией ухо!
“Чтоб тебя!” — пожелала я крикуну мысленно, но с таким чувством, что, будь я в самом деле ведьмой, ему бы тут же конец пришел.
Но ведьмой я не была, о чем и возвестил очередной насмешливый оглушительный вопль товарища, отлично чувствующего свою безнаказанность.
Рано радуешься, мерзавец пернатый. Думаешь, то что я не ведьма мне как-то помешает у Гостемила Искрыча супчика куриного попросить? Петушиный бульон, говорят, наваристый!
Петух орал, желудок бурчал, мочевой пузырь требовал немедленного выгула, нос замерз.
Вокруг по-прежнему наблюдалась древне-сказочная действительность.
Нос я могла легко и просто спрятать под одеяло, с действительностью — сложнее.
Загостилась ты, Ленка. Домой пора!
Только сначала…
Торопливо одевшись (на соседнем сундуке были заботливо разложены мои вещи, включая обе рубашки, чистые и выглаженные — цены здешнему домовому нет, ей-ей), я повертела головой, вспоминая, где выход: нужно найти Гостемила Искрыча. спросить где зде…
— Проснулась, матушка? — он возник у дверей, словно почувствовав, что в нем есть необходимость. — А я вот умыться приготовил!
Когда важные утренние дела были переделаны, на столе меня уже ждал завтрак: блины с зайчатиной (не иначе, вчерашнее подношение в дело пошло!), с таком, с медом и сметаной, знаменитая репа (только не знаю, пареная или нет), и то самое молоко, которое я еще вчера успела оценить по достоинству.
Кофе не было. Не было даже чая — вполне ожидаемо, конечно, но…
Умывание колодезной водой, конечно, бодрит не хуже кофеина — но куда меньше радует!
Заверения домового, что водичка-де на серебряном кольце настоянная, для свежести облика дюже пользительная, ситуацию улучшить не смогли.
Осторожно зачерпнув деревянной ложкой (что ж ты такая неудобная!) зеленоватого текучего меда (что ж ты такой вкусный!), я полила блин, и, свернув его треугольником, завела неспешную беседу, прощупывая почву:
— Гостемил Искрыч, а где мы вообще находимся?
— Как — “где”? — встопорщил он брови в удивлении. — В Премудром урочище!
Спасибо, мне все стало ясно!
Но саркастировала я зря, потому что домовой обстоятельно продолжал:
— К восходу от нас человеческие земли лежат, но края здешние не сказать, чтобы людные: там, сям деревенька… Вот ежели дней через десяток пути, через дюжину, так там уже люду поболе. А в стольном граде, сказывают, народу и вовсе — не протолкнуться!
Вслух я не хмыкнула, но из уроков истории смутно припоминала, что в где-то в шестнадцатом веке население Киева в нашем мире составляло то ли пять, то ли семь тысяч человек. Да уж, страшно представить такую толпу!
