Эпилог (СИ) - Хол Блэки (читать полную версию книги TXT) 📗

Жертвы. Потери. Катастрофы — природные и техногенные. Человеческий фактор. По прихоти одного идиота, поверившего ржавому артефакту, страну сотрясут катаклизмы.

Кто станет следующим? Влашек. Это имя называлось чаще других.

Жаль, не Артём. Но его кандидатура провальна. Цербер, вызывающий страх у девяти десятых населения страны, не станет популярным у обывателей. Кому-то нужно быть палачом, а кому-то — во время парада махать рукой с балкона Дома правительства.

Но вот Егор… Вполне. Он сможет. Молод, но перспективы есть, и немалые. Мобилен, коммуникабелен. Деловая хватка как у акулы. Умеет рисковать. Успел завязать полезные знакомства. Благодаря роману с дочерью Влашека находится на пике популярности. Прочно удерживает верхнюю строчку светского рейтинга. Пусть несерьезное достижение, но большое начинается с малого.

Отличная идея требует воплощения. Тщательно продуманного, рассчитанного с предельной точностью.

Необходимо оградить Егора от хаоса, который вскоре воцарится. Оптимальный вариант — отправить на побережье, где внук переждет мутное время. Заодно понюхает пороху. Правда, Егор категорически против поездки и просил совета, как удержать дочь Влашека на Большой земле. С месяц назад спрашивал и с тех пор к разговору не возвращался. Значит, что-то задумал.

Он знал своего внука как облупленного, но в последнее время тот умудрялся удивлять семью. Теперь понятно, с чьей подачи. Артём, узнав о синдроме дочки Влашека, спросил: "Как употребить с выгодой?" А выгода для клана будет, без сомнений. Девочка мила и непосредственна, но ей предстоит повзрослеть. Иначе она не преодолеет дорогу к статусу первой леди государства.

Мелёшиным на руку неприязнь дочери к отцу. Влашек не знает об её причастности к фамилии Тэгурни и о предназначении. Он будет удобен в качестве премьер-министра. Идеальная кандидатура. В нужное время отойдет в сторону, уступив место Егору. А уж семья создаст все условия, чтобы укрепить премьерский трон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

27

Потоп. Потоки воды низвергаются с небес и барабанят по крыше. Дождевые струи стекают по окну. Вдобавок запотело стекло, и сколько ни протирай, а снаружи ничего не видно. Окрестности по обе стороны дороги слились в пятно.

Летняя гроза налетела внезапно и так же стремительно унеслась, погромыхивая. Из-за туч выглядывает солнце, и капли сверкают бриллиантами на умытом стекле. Из окна виден край радуги.

— Укачивает? Тошнит? — спрашивает Егор заботливо. В последнее время он беспокоится обо мне по любому поводу и без. Сейчас расхлюпаюсь от переизбытка чувств.

— Уже привыкла.

И правда, я свыклась с тряской, и меня почти не мутит. Скоро прибудем на место. Мы приедем!

Документы — удостоверения личности, визы, разрешения на въезд и на ввоз, деньги — у Егора, во внутреннем кармане ветровки. Две вместительные сумки громоздятся на соседнем сиденье.

Колесо попало в ямку, и я подпрыгиваю.

— Тише там! — кричит Егор водителю.

— Куда уж тише? До ночи бы доползти, — отвечает тот, но сбавляет скорость. Во рту у него трубка — непонятно, для значимости или по прямому назначению. Мундштук затерялся в богатых пшеничных усах, свисающих до подбородка.

— Ударилась? Где болит? — нападает с расспросами Егор.

— Всё хорошо, — глажу его по руке. — Всё отлично.

Егор выгружает сумки и подает мне руку. Двери с шипением закрываются, и автобус уезжает, фырча и плюясь выхлопами. Мы — единственные пассажиры. Егор забрасывает сумку на плечо, вторую хватает за ручки. Я иду налегке, потому как он запретил поднимать что-либо тяжелее носового платка.

Наш перевалочный пункт — комендатура. Впереди безликое двухэтажное здание: серая коробка с прорезями окон и дверей. А еще полосатый шлагбаум, колючая проволока, ежи и противошинная цепь поперек дороги.

Меня потряхивает, несмотря на выпитый пузырек успокаивающих капель.

Лужи стремительно высыхают. Гроза прошла, удушливая жара вернулась.

У комендатуры — несколько военных. Здоровенные детины в камуфляже курят и похохатывают. Заметив нас, замолкают и расступаются. У них высокие армейские ботинки на шнуровке и оранжево-зеленые береты. И автоматы.

Дежурный комендант за стойкой обмахивается папкой. По мясистому лицу щедро стекает пот, мокрые пятна расползлись под мышками.

Он долго изучает документы, проглядывая строчку за строчкой. Смотрит на свет. Сверяет подписи. Что произойдет, если комендант решит, будто росчеркушка Рубли — подделка? Нам позволят уйти подобру-поздорову или арестуют?

— Сядь, — приказывает Егор, и я подчиняюсь. Наверное, его допекло мое нервное постукивание пальцами по стойке.

Наконец, на наших визах появляется оттиск штампа на полстраницы. Разрешение на въезд — бессрочное и останется в комендатуре. Документ строгой отчетности будет храниться здесь до тех пор, пока мы не покинем охраняемую зону.

Однако не стоит расслабляться. Начинается проверка содержимого сумок. Но прежде мы сдаем в камеру хранения (три десятка металлических сейфов) телефоны, амулеты, обереги, артефакты и иные вещи, запрещенные к провозу. Кстати, с Ungis Diavoli [28] вышло затруднение. Из-за кольца мне чуть не отказали во въезде, но отец Егора добыл отдельное разрешение на ввоз фамильного раритета. Брошку с витыми прутиками или не заметили, или посчитали обычной бижутерией. Да и Егор, готовясь к поездке, тщательно проверил незатейливое украшеньице и не нашел в плетеном узоре ничего подозрительного. Правда, иллюстрации в старинной книге из семейной библиотеки Мелёшиных объяснили, что узелки из веточек символизируют защиту от зла.

Дверца блокируется оттиском пальца. С этого момента содержимое сейфов будет дожидаться нас.

— Надеюсь, телефон не успеет разрядиться, — говорит Егор. Он намекает: мы ведь ненадолго приехали, да? Погостим — и сразу домой.

— Конечно, не успеет, — отвечаю, и Егор знает, что это вранье. Достаточно вспомнить мое невменяемое состояние в последние дни перед отъездом. Если уж я забывала поесть, что говорить об остальном?

Дефенсоры остаются с нами. Красная диагональная полоса на визе означает иммунитет. Неприкосновенность. Бывают гости столицы, а мы — гости побережья.

Сначала на досмотр отводят меня, и женщина в униформе и в медицинских перчатках предлагает раздеться. Заставляет расплести косичку и дотошно перебирает пряди. Затем на досмотр уходит Егор. Пока он отсутствует, мою сумку взвешивают. Лимит — не более двадцати кг на одно лицо. Я уложилась в девятнадцать килограмм, взяв самое необходимое. Вернее, уложился Егор. Это под его контролем было выбрано надежное, теплое, ноское, легкое, многофункциональное. И вдобавок компактно уложено. В общежитии мои отделения в платяном шкафу стонали под игом хаоса и беспорядка, а другая половина шкафа, занимаемая Егором, победила бы в конкурсе идеальных полок.

С улицы вваливаются военные и рассаживаются на скамейке. У одного из них шипит и курлыкает рация. "Третий, третий, прием…"

Мужчина в кителе и в медицинских перчатках — ревизор. Он вытряхивает содержимое моей сумки в пластиковый контейнер, осматривает каждую вещь, сверяет со списком, указанным в разрешении на ввоз, и бросает на движущуюся ленту. Та ползет за черные шторки. Там мои вещички просвечивают на предмет вис-улучшений. Улучшенные вещи запрещены к ввозу на побережье. А то я не знаю. У меня было достаточно времени, чтобы проштудировать всю имеющуюся литературу о побережье и запомнить советы Константина Дмитриевича. Поэтому наши сумки не имеют повышенной вместимости, а пятна от травы придется застирывать.

Чувствую затылком взгляды военных, и меня не покидает ощущение сальности, липкости. Хорошо, что возвращается Егор. Пока укладываю свои вещи, настает черед его сумки.

Неожиданно один из военных, с тремя оранжевыми полосками на погонах, подходит и забирает с ленты банку. Это кофе. Любимый сорт Егора. Его непреходящая любовь и слабость. Он предпочел отказаться от пары лишних футболок, но выделил в сумке местечко для банки кофе.