Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Она, в отличие от некоторых, про родичей не забывает.
Ложь, конечно, будь ее воля, забыла бы… ушла бы и не оглянулась, потому и не пускают. Накинули поводок на шею, того и гляди, затянут удавкой.
Ах, если бы все иначе сладилось…
Дом вздохнул вместе с хозяйкой.
А после заскрипел, протяжно так, небось тоже утомился столько-то лет не то жить, не то нежить… Она рассмеялась глупой этой шутке и, замерев перед зеркалом, крутанулась на пальчиках. Хороша ведь! И могла блистать не только в этом захолустье, в самой столице, при дворе королевском… говорят, тот двор весьма себе вольными нравами отличался.
Нет, ей бы хватило Зигфрида… она ведь его любила… кажется…
Эмилия разглядывала себя в зеркале придирчиво, пытаясь вспомнить, что же чувствовала, но в нынешнем ее состоянии из всех чувств, каковые только возможны, остался лишь голод.
Проклятье!
…и снова вздох.
И шепот, такой близкий-близкий… и будто бы прикосновение к волосам, нежное, на грани почти. Вздох в шею.
— Эмилия…
Нет никого.
А мертвое сердце колотится. Испугалась? Боги немилосердные, да кого ей-то бояться? Тот улан, когда понял, что вовсе не девица в беду угодила, но сам он, вздумал обороняться. Из револьверу шмальнул, да в самый живот. И туда же саблею ткнул… платье только попортил, а у Эмилии платьев не так чтобы много. И хоть надоели за прошедшие-то годы, но и новым взяться неоткуда… нет, ежели по нынешней моде, то братец привезет, да только мода эта Эмилии была не по вкусу.
Девки братовы в платьях гляделись уродливыми.
Да и не только в модах дело, в самом мире, что спешил меняться, не испрося на то Эмилиного согласия. И чудилось, что пока она прежняя, то и какая-то часть мира тоже… и значит, не так уж много времени прошло.
— Эмилия. — Шепоток теперь был отчетлив.
Она обернулась.
По-прежнему никого. Пуст коридор, темен.
Свет ей не надобен, без света даже лучше, однако…
— Зачем ты так поступила, Эмилия? — Теперь она узнала голос, который не слышала уже несколько столетий.
— Зигфрид?
— Кем ты стала?
— А ты? — Она все же сумела заметить не столько его, сколько размытую тень, будто слепое пятно на глазу.
— Я человек.
— А я нет! — Эмилия вскинула голову. Хотелось бы думать, что примерещилось ей, но теперь она чуяла близость… жениха?
Не жениха.
И не человека в полном смысле этого слова, люди пахнут сладко, свежим мясом, нежным мясом… от одной мысли о котором рот наполнился слюной. А от Зигфрида несло смертью.
— Я вижу. Упырь?
— Покажись!
Он двигался быстро.
И тьма, исконная тьма, которую Эмилия полагала если не подружкою, то всяко приятельницей, готовой укрыть, защитить, спрятать, предала ее. Тьма ластилась к Зигфриду, его кутала в дырявые свои шали, тень и ту прибрала, будто бы зная, что с Эмилии станется завладеть и этой тенью.
— Зачем, Эмилия? Чтобы ты завершила то, что начала тогда?
— Это не я!
Зигфрид был рядом, но вместе с тем Эмилия не могла дотянуться… хотела бы… и да, если бы у нее получилось, она бы убила Зигфрида… он заслужил смерть.
Смерть — это избавление.
— Я… я не знала, что они поступят так! Она обещала, что ты будешь жить…
— Я жил, Эмилия.
Не то смех, не то всхлип.
— Вотан видит, что я прожил каждую минуту…
— Мне жаль.
— Ложь. Ты не способна испытывать сожаления.
А вот это правда. Но без сожалений жить куда проще.
— И жалости не знаешь. Многих ты убила, моя дорогая Эмилия? — Он все-таки выступил из тьмы, ее Зигфрид.
Эмилия же с удивлением поняла, что забыла, как он выглядит, что, случись им встретиться иначе, она не узнала бы жениха.
Высокий. И худой, чем-то похож на давешнего князя, но князь был бы добычей, а этот… охотник. И знает, что Эмилии известно это. И сам уже играет с ней.
— Я… у меня не было выбора. — Она заломила руки.
Прежде Зигфрид верил ей.
Даже тогда, когда она попросила о тайной встрече… даже когда плакала, рассказывая, что сбежала из дому… даже когда просила укрыть ее в месте надежном, таком, где не нашла бы родня…
Он верил до последнего.
И потому ничего не успел сделать, когда осыпалась стеклянным кружевом нерушимая защита дома.
— Меня заставили, Зигфрид… если бы ты знал, как я боялась их… ее… мою тетю…
А ведь он силен. Настолько силен, что способен не только одолеть Эмилию, но и освободить ее. Не так, конечно, как сам он понимает свободу для существ, Эмилии подобных, но сняв привязь к дому.
— А потом… потом она превратила меня в это. — Эмилия всхлипнула, жалея, что совершенное ее тело не способно лить слезы.
Со слезами вдохновенней получилось бы.
Зигфрид никогда-то не умел слез выносить.
— Если бы ты знал… — Она вздохнула, зная, что грудь ее от этого вздоха поднялась.
Коснулась шеи. И ленты на ней. Облизала губы.
— Ах, если бы ты знал, до чего мне тошно жить вот так…
— Как?
Он смотрел.
Глупый умненький мальчик… а говорили, что талантлив… безумно талантлив… может быть, и вовсе гениален…
Эмилия верила. Невестою гения быть приятно.
— Убивая. — Ее ресницы дрожали. Она знала, что и в этот момент выглядит до невозможности притягательно, пусть и злословит Генриетта, что сия притягательность есть естественное свойство нынешнего Эмилии состояния. — Или ты думаешь, что мне приятно питаться… чужой плотью?
Сладкой. Мягкой… сочной… и действительно живой, потому как, умирая, люди теряли всякий вкус. Тот улан прожил долго. И в конце уже не обзывался, скулил только…
Эмилия сглотнула. Рот ее наполнился слюной. Не сейчас…
Зигфрид смотрит. Склонил голову набок… с интересом? А руку в руке держит, баюкает.
— Поранился вот, — сказал он. — Там…
— Мне так жаль…
Поранился. Когда? Эмилия не чуяла крови прежде, но сейчас вот… тягучий, густой аромат. Вино? Матушка говорит, что вино помогает ей забыться… глупая женщина, к чему забывать? Напротив, только память и позволяет Эмилии чувствовать себя живой. Быть живой. Память и кровь.
— Извини, тебе, должно быть, неприятно. — Зигфрид вытащил из кармана платок, накинул на рану. И Эмилия едва не зарычала от злости. Сейчас запах исчезнет или изменится. — Заживет… на мне все быстро заживает.
Он возился то так, то этак, пытаясь сладить с платком одной рукой. Гений? Беспечный мальчишка… каким был, таким и остался. Где-то его было даже жаль. Немного.
— Я помогу. — Эмилия заставила себя улыбнуться. Она знала, что улыбка эта мила, даром, что ли, она столько перед зеркалом тренировалась?
И зубы не видны.
— Позволь мне… — Она двигалась медленно, осторожно, притворяясь собою прежней, бестолковой девочкой, которая и вправду верила, что любовь способна преодолеть все.
— Спасибо. — Зигфрид вытянул руку.
Запах манил. И сам вид раны… длинная царапина пересекла ладонь, кровь уже запеклась по краям ее, но и царапина, и ладонь выглядели так… аппетитно.
Эмилия сглотнула.
У нее будет лишь один шанс… и надо воспользоваться.
Успеть, пока не появились остальные, а то вновь не достанется ни кусочка нормального мяса…
Она коснулась ладони, упоительно горячей и живой. Платочек подняла. А ведь это ее… Эмилия помнит… тот бал, и танец, и платок, который она обронила, надеясь, что Зигфрид поднимет, вернет… поднял, но не вернул.
Оставил залогом любви.
Кровавая любовь у них получилась.
— Мне так жаль, — сказала она почти искренне и дотянулась до его лица, провела ногтями по щеке… — Если бы ты знал, как мне жаль…
Ладонь она положила на грудь, на камзол его, сшитый, как и собственное ее платье, по моде давным-давно забытых дней. Мягкая ткань. Жесткое шитье. И сердце стучит.
Живое.
Сердце ей никогда не доставалось. Разве что в тот раз… и, быть может, именно это обозлило отца? Он привык забирать лучшие куски, а Генриетта печень жаловала, говорила, что вкус у нее особенный. Печень и Эмилии понравилась.
