Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Красива?
Белолица, черноглаза… взгляда от этакой красоты не оторвать, только вот живого в ней не осталось. А цветы приняла, повертела и выкинула за границу круга, где несчастные незабудки, которые Аврелий Яковлевич с самого Познаньску волок, прахом обернулись.
— Ты не изменился, — произнесла с презрением и подбородок вздернула. — Правду мама говорила, что холоп так и останется холопом… ты постарел.
— А ты умерла.
— Я живая.
Она протянула руку не то для поцелуя, не то затем, чтобы самолично Аврелий Яковлевич убедился, что сердце ее бьется. Он и убедился. Ровно бьется, спокойно, будто и не сердце, но часы механические, королевского часового завода. Говорят, что точней аглицких будут, ибо зело хозяева блюдут марку и право на коронный вензель.
— Тебе лишь кажется. — Руку он выпустил без сожаления. — Так зачем ты желала меня видеть, дорогая?
— Я? — Наигранное удивление.
И вновь больно, оттого что прежде не понимал, сколько в ней настоящего… или было больше?
Куда подевалось? Когда?
— Ты… за цветы спасибо. А вот волкодлак — это лишнее. Прежде ты к пустой театральщине не тяготела… зачем послала?
Молчит. Улыбается.
Было время, ему в этой улыбке тайна мерещилась. И не только в улыбке, в женщине, от которой дух захватывало…
— Или девки по окрестным деревням закончились, что аж в самый Познаньск нужда ехать выпала? В Познаньске, так разумею, девок великое множество… едут за лучшею жизнью. — Земля под ногами хрустит, будто ступает Аврелий Яковлевич по костям. — А коль недосчитаются одной-другой, то в том беды нету… многие пропадают, верно?
Молчит.
Улыбается. А прежде-то с полуслова вскипала… ох и скандалили… стены дома ходуном ходили. Зато, выплеснувши злость, мирились, и силы тянула колдовкина душа, колдовкина суть, да не жалко тех сил было. Сколько брала, столько ее. Не думал, что не хватит.
Или матушка повинна?
Отравила, заморочила… хорошо бы так подумать, вину на другого перевести, тогда и на душе облегчение выйдет, если осталось что от этой души.
— Только Нинон, которая тебе девиц сватала, стала мешать, — влез Себастьян. От же ж неугомонная душа. — Норов у нее дурной. И запросы, надо думать, росли… вот ты и решила проблему по-своему. А заодно уж и Лихо подставила.
— Сообразительный мальчик, — прозвучало почти с нежностью, почти с гордостью, будто бы был Себастьян не жертвенным бараном, о чем, верно, догадывался, но родичем.
Сыном.
Интересно, если б послали боги сына, то на кого походил бы?
Хорошо, что не послали. Без детей оно легче этакие дела решать… Аврелий Яковлевич переложил тросточку в левую руку.
— А сваха отказалась на тебя работать. Более того, похоже, влезла в твои дела… небось у нее знакомых вдоволь имелось, рассказали о том, что очень много девушек в Приграничье сватают, да ни одна счастливая невеста назад не вернулась. В полицию донести собиралась?
Руку вскинула, пальцы знаком вызова сплетая.
— Погоди. — Аврелий Яковлевич успел перехватить.
Запястье тонкое, фарфоровое.
— Проклясть всегда успеешь. Сама звала, дорогая, а теперь вот злишься, что гости неудобные дюже.
— Гости? — со странным выражением повторила она. — Гости… и себя гостем полагаешь, Аврельюшка?
Давно она так не называла и ведь только имя произнесла, но как… будто бы само его звучание противно ей.
Княжна.
Или уже княгиня? И его место — за кругом, а он, холоп, посмел желать иного, и беда не в том, что желал, теперь Аврелий Яковлевич осознавал сие отчетливо, но в том, что она поддалась собственной слабости, за которую не простила ни себя, ни его.
А ведь были счастливы.
Когда-то?
Когда? Так давно, что, верно, только камни эти и помнят.
— Чего тебе надобно, дорогая? — Он перехватил трость, приятная тяжесть которой отвлекала от места. И сам же ответил на незаданный этот вопрос: — Крови? Мало стало? В том ваша беда… поначалу-то кажется, что не убудет с тебя капли-другой… или не с тебя… что за горе, принести на алтарь пташку, мышку… кота… человека… особенно если выбрать кого не сильно нужного. Из тех, что не имеют достославных предков. Только цена-то поднимается. И одного уже мало. И двоих. И троих…
— Ты так меня и не понял. — Она сказала это тихо, но пальчиком шевельнула, и камни отозвались на движение это утробным гулом.
— Да где ж мне…
— Все никак забыть не можешь тех девиц?
— Не могу, — согласился Аврелий Яковлевич. — И тех, и вот этих вот… и вины с себя я не сымаю. Ни той, ни этой… знал же, что не остановишься.
— Тогда почему отпустил?
— Любил, дурак этакий.
— Любил… много ли стоит твоя любовь… — Она протянула руку раскрытою ладонью, грязною ладонью с содранною кожей, с черным спекшимся мясом. — Посмотри, где я в итоге оказалась…
— Из-за меня?
— Из-за тебя в том числе! Мне бы… там мне бы хватило… одна девка раз в год… разве много?
— Много.
Не услышала.
— А здесь… ты еще не понял? Это место — клетка… для таких, как я… для таких, как ты… и уйти не позволят никому…
— …кто не заплатит выкуп, — закончил Аврелий Яковлевич. — Для того я тебе и нужен?
— Сообразительный.
— Моей крови, моей силы тебе надолго хватит…
— Ее хватит, чтобы вовсе убраться отсюда. Я вернусь в Познаньск. И вернусь не одна… князь Вевельский будет рад представить ко двору свою супругу…
Мертвый колдовкин взгляд остановился на Евдокии, которая от взгляда этого отшатнулась, едва не выпав из круга. И близость ее к границе привела призраков в немалое беспокойство. Тоненько захныкали младенчики, засуетились мужики, и блаженный, сунув два пальца в рот, засвистел.
— Новую супругу, — добавила колдовка. — Достойную имени княгини Вевельской…
— Нет. — Евдокия сумела выдержать взгляд.
И руку Себастьянову многострадальную выпустила.
Хватит уже за чужой спиной прятаться. Себастьян тут не спасет, самой надобно, за двоих, ведь иначе-то смысла нет… как там в сказках бывает?
Пришла девица к колдовке да молодца доброго забрала, потому как обещался ей молодец жениться, а она любила его всем сердцем своим. И этой любви довольно оказалось, чтобы чары темные одолеть.
Только, чуяла Евдокия, не все в сказках правда.
— Ты мне перечишь, девка?
Колдовка руку подняла, и Евдокия поняла, что женщина эта, вида хрупкого, болезненного даже, способна раздавить Евдокию Движением мизинца.
Испугаться бы, да… хватит, набоялась.
— Лихослав мне муж.
Она вытянула руку с перстнем, к которому вернулся изначальный вид его.
— В храме венчаны. Перед богами связаны…
— Упрямая девка. — Колдовка мизинчик оттопырила, да только не шелохнула им. Значит, и вправду был некий закон, который не позволял вот так взять да убить… а ведь и вправду, почему Евдокия все еще жива? И значит, есть надежда, хоть малая, ничтожная, но… если есть, то Евдокия справится.
— Он мой. — Она сама теперь искала мертвого колдовкиного взгляда. — Отдай его мне.
И тихо стало. До того тихо, что слышно было, как скребут границу чьи-то когти.
— Твой, значит…
— По закону, — подтвердил Аврелий Яковлевич, тросточкою шляпу поправляя. — Она пришла к тебе, дорогая… и уже этого довольно.
— Что ж, — губы колдовки изогнулись, — раз так, то… отдать не отдам, но коль сумеешь — забери.
Заберет. Или попробует хотя бы.
Колдовка вскинула руку, и серые камни раздвинулись, впуская Евдокию в круг.
Лихослав знал, что она вернется.
Мертвая женщина всегда возвращалась.
Уговаривала.
Приносила какие-то вещи, которые раскладывала перед Лихо… пыталась опутать его сетью своей силы, тоже мертвой и с неприятным запахом. И потому сеть эту Лихо стряхивал.
Когда она уходила.
Сегодня она явилась не одна.
— Иди, — сказала она кому-то, сама оставаясь за чертой, которая отделяла озеро Лихо от иного мира. И стая поднялась, приветствуя мертвую женщину рыком. Стая тоже не отказалась бы убить ее. Или хотя бы кого-нибудь, но волки не смели преступить волю Лихо. Он же… он лежал.
