Эпилог (СИ) - Хол Блэки (читать полную версию книги TXT) 📗

И мы, нежданные гости. Вернее, жданные. Нам следовало приехать на прошлой неделе, но обстоятельства помешали, — объясняет Тёма хозяйке. Судя по простоте общения с хозяевами, он — частый гость на хуторе.

Меня так и тянет спросить у парня, какими судьбами он оказался на побережье, но Егор бдит. Муж ясно дал понять: с певуном из клуба не любезничать.

Хозяйская семья — большая числом. Помимо хозяйки — её муж, двое взрослых сыновей, один из которых женат, сноха на сносях и две младших дочери, навскидку шестнадцати и двенадцати лет. Все светловолосые, как и Тёма, лишь невестка — тёмненькая и черноглазая. Даже просторная разлетайка не может скрыть большого живота у молодой женщины. Невольно примеряю к себе состояние глубокой беременности и в который раз убеждаюсь: на данном этапе я и материнство несовместимы. К тому же меня почти не тошнит, и когда Егор с завидной частотой справляется о самочувствии, отвечаю уверенно: "Всё хорошо, никаких проблем".

Молодые строятся тут же в ограде, недалече от хозяйского дома. Возводят основательный пятистенок из бруса. Пока что стены — мне по грудь. Пахнет свежеструганной древесиной. Тут же, на телеге наложены какие-то дощечки, наверное, для стройки. Поодаль — внушительная поленница и топор, воткнутый в деревянную колоду. На задворках натянуты веревки, на которых сушатся вещи, начиная от одежды и заканчивая постельным бельем.

Пожилая женщина приводит двух коров и теленка. Те мычат и идут к поильнику, обмахиваясь хвостами. Матушка хозяина, — поясняет Тёма.

— Здравствуйте, — говорю я, и женщина приветливо улыбается.

К ужину собирается вся семья, и нас кратко знакомят. Хозяева вежливы и не лезут с расспросами. Мы — тоже.

Трапезу организовали в доме, чтобы не досаждали мухи и мошкара. Пахнет деревом. Пахнут обшитые стены, пахнет стол, пахнут лавки по обе стороны… Наверное, у меня неладно с обонянием, ибо запах забивает нос, но, как ни странно, не вызывает тошноту.

Девочки приводят под руки и усаживают за стол древнюю старушку. Во время ужина самая младшая из хозяйских дочерей помогает бабушке зачерпывать ложкой тюрю и есть.

Я же попадаю в ирреальное пространство. Информация, выуженная из книг во время заточения в библиотеке, накладывается на действительность. Сероватая скатерть — наверное, льняная (незаметно щупаю пальцами). Посуда — тарелки, супницы, кувшины, кружки, блюдо с ломтями ароматного хлеба, — глиняная и расписанная цветочным орнаментом. Нож — металлический, с деревянной рукояткой и наверняка остро заточенный. Ложки и вилки — тоже из металла, причем из тяжелого. Их ручки обработаны грубовато, а зубчики вилок слегка растопырены.

Во мне просыпается исследовательский азарт. Вместо того чтобы работать ложкой, верчу головой, изучая обстановку, потолок, пол, окна.

Старшая дочка хозяев играет с Тёмой в гляделки, и хозяйка осаживает юную кокетку:

— Марья!

Среднему сыну хозяев — чуть за двадцать. Он ест и бросает на нас с Егором неприязненные взгляды.

Мой муж не привередничает. Откушал и щи, и молодую отварную картошку с внушительными кусками мяса, и напился холодного квасу с баранками. Я же жую без аппетита, пробую всего помаленьку. Наверное, меня сочли чахоточной и немощной, но держат свое мнение при себе.

После ужина нас отправляют на лавочку у завалинки, мол, гостям работать не положено.

Солнце потихоньку сползает к роще. Жара спала, и тянет прохладцей. Вокруг тишина и стрекот кузнечиков. На крыльце умывается полосатая кошка. Издалека доносится лай собак. Они охраняют добро не от завистливых глаз, а от дикого зверья, — поясняет Тёма. Да-да, в здешних местах водятся и волки, и лисы, и куницы, и прочие разномастные хищники.

На заборе повисли мальчишки. Круглолицые, босоногие, коротко стриженые. Чумазые, грызущие недозрелые яблоки, утащенные из чьего-то сада. Они смотрят на нас с Егором как на невероятное чудо.

— Гош, создай gelide candi [45], - говорю шепотом, чтобы не спугнуть стайку воробьишек.

— Обойдутся, — поджимает тот губы.

— Гош, ну, пожалуйста… Привет! — машу мальчишкам, и пацанва на заборе всколыхивается. Дали бы дёру, но ведь не трусы.

— Вот сама и создавай.

— У меня плохо получается, а у тебя всегда идеально выходит, — подмазываюсь к своему мужчине.

Егор делает небрежный пасс руками, и в его ладони появляется синий морозный шарик.

А-ах! — пацанва перевешивается через забор, забыв о яблоках.

Муж перебирает пальцами, и шарик плывет по воздуху к зрителям. Те зачарованно пялятся на приближающееся волшебство. Шарик плывет, плывет… Подплывает и вдруг разлетается брызгами. Мальчишек сдувает ветром.

— Зачем напугал детей? Растаял бы, как полагается, и дело с концом. Обязательно устраивать показуху?

— Вот сама бы и устраивала, — отвечает Егор. — Мой gelide, как хочу, так и таю.

Мне не разрешают мыть посуду, и я наблюдаю со стороны, ощущая себя дармоедкой. Чтобы не угореть от духоты в доме, воду греют снаружи, в печи под навесом наподобие летней кухни. Девчонки натаскивают воду из колодца в деревянных ведрах, а Тёма, зажав во рту травинку, накручивает толстую веревку на ворот. Моют посуду в деревянной лохани.

— Пойду, помогу, — поднимается Егор и идет к колодцу.

Я же откидываюсь назад и упираюсь взглядом в небо. Лепота! Вокруг меня — этнический музей под открытым небом. То, о чем прочитано в книжках — вот оно, во плоти.

Большая земля превратилась в зыбкий мираж. Столичная суета ушла на задний план, как и толкотня с давкой. Что сейчас делает Аффа? С моим отъездом Вива потеряла выгодную клиентку. Ничего, заведет новых. Улетела ли Ираида Владимировна на восток, к Басте? И Альрик… Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Раньше нас связывал институт: профессор преподавал, а я ходила на занятия, сидя в верхнем ряду. А теперь между нами нет общих точек соприкосновения. Разве что остались ночи в полнолуния, но в последний раз лес не пустил второе "я" на территорию хозяина.

Чтобы отвлечься, снова берусь за исследование.

Женщины ходят в платьях и сарафанах ниже колен и повязывают головы светлыми платками. На младшей из девочек — длинные шорты и легкая рубашка без рукавов со скудной вышивкой. Из обуви — нечто похожее на сланцы с веревочками, обвязывающими щиколотки.

Коров отводят на вечернюю дойку. Невольно сочувствую хуторским. На их плечах огромное хозяйство, требующее каждодневного внимания и постоянного труда — с раннего утра и до позднего вечера.

Средний сын, его зовут Тимуром, ворошит и перекидывает сено, поглядывая на меня с прежней неприязнью.

Над ухом звенит комар, и я отмахиваюсь.

— Вот, возьмите, — старшая из хозяйских дочерей протягивает туесок. — От комаров и мошкары.

Снимаю крышечку и вдыхаю запах мази.

— М-м-м… валериана… полынь… пихта, — то ли спрашиваю, то ли утверждаю вслух.

— Наверное. Не разбираюсь в травах, — девушка присаживается рядом. — Как вам у нас?

— Тихо, спокойно. Давно мечтала побывать на побережье.

— Не обращайте на него внимания, — кивает Марья на брата. — Он три месяца назад вернулся оттуда.

Почему-то я мгновенно понимаю значение слова "оттуда" и машинально хватаюсь за шею рукой. И я приехала из тех мест. Сумела вырваться.

— Я тоже скоро уеду. Неизвестно, на год или на три, — продолжает девушка. — И знаете, я не боюсь!

Смелая. Потому что трусить нельзя. А возможно, не уедет. Когда на Большой земле начнется дележка власти, границу побережья закроют. Хоть какие-то плюсы в грядущем перевороте.

Марья хочет спросить еще, да и я не против общения. Мне интересно, откуда она знает Тёму. Но девушку зовет мать, и она с видимым сожалением уходит.

— Почему не заехали в Березянку? — спросил Мэл.

— Незачем светиться лишний раз, — ответил Тёма, крутя ворот.

— От кого-то прячешься?

— Ни от кого. Вам же проще. Транзитом едете, нигде не застреваете, на глаза не попадаетесь.