Особый слуга (СИ) - Дьяченко Наталья (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗

Ожидание

Графиня Пелагея-Елена-Мария-Августа Кристобаль, известная в свете под кокетливо-легким, как пузырьки шампанского, прозвищем Полетт, возвращалась на родину. Новость эта задала тон разговорам столичного света. Вспоминали родителей Полетт, ее безоблачную юность в родовом имении, первый бал, на котором она имела ошеломительный успех и даже удостоилась чести танцевать польский с самим императором.

С тех пор у девушки не было отбоя от ухажеров. Гостившие рядом с имением кавалеристы, соседи, знакомые близкие и дальние и знакомые их знакомых наперебой восхищались неотразимым обаянием, умом и учтивостью юной барышни и изъявляли желание связать с нею судьбу. Среди всех претендентов на руку Полетт ее отцом был сделан выбор в пользу пятидесятитрехлетнего графа Кристобаля, посла ко двору императора. Уж как умоляла Полетт батюшку поменять решение, как рыдала! Николай Артамонович был непреклонен. Весной 1835 года, когда в небе ярко горела предвестница бед — комета[1], Полетт, которой только-только сровнялось шестнадцать, была обвенчана с графом и вскоре уехала на родину супруга, в край, где проводят зиму перелетные птицы и круглый год цветут цветы.

На долгие годы Полетт была позабыта. О ней вспоминали разве родные, раз в год отправляя подарок к именинам, да подруга детства Женечка, состоявшая с Полетт в непрекращающейся переписке и потому знавшая сокрытую от других жизнь, а равно чувства и привязанности графини. Со времени их последней встречи Женечка успела сделаться баронессою Джейни Алмазовой, располнеть и повзрослеть, но не утратила ни веселого своего нрава, ни привычки кокетничать. Ради первого ей, жене и матери большого семейства, прощалось второе. Кокетство Женечки никто не воспринимал всерьез за исключением разве ее супруга Алексея Михайловича, коротконого толстячка в очках, абсолютного флегматичного ко всему, кроме жены. Ревность барона проявлялась бурно, с непременным вызовом соперника на дуэль, которую наперебой пытались расстроить многочисленные друзья семейства, да и сама баронесса принималась пылко убеждать благоверного в неизменности своих чувств. Дальше обычно следовало примирение супругов, завершавшееся беременностью Женечки.

Из-за этой способности нести смертельную опасность одним только взглядом баронессу прозвали Медузой Горгоной, что человеку, не знакомому с семейными драмами Алмазовых, показалось бы злой насмешкой. Женечка была белокура, розовощека, улыбчива и больше всего напоминала миленького пухлого херувимчика. Вследствие хорошего аппетита платья баронессы быстро делались ей малы, но она с достойным уважения упорством умудрялась не только наряжаться, но даже есть и танцевать в них.

К описываемому моменту в семье Алмазовых было пятеро детей, младшему из них, Витеньке, вот-вот должно было стукнуть два годика, и в свете уже делали ставки, когда же состоится очередная дуэль и кто будет ее жертвой.

— Баронесса, умоляю, не улыбайтесь! На нас смотрит ваш муж, а я не умею стрелять. Взгляните лучше на князя Соколова, он вон там, возле окна. Князь — великолепный образчик мужественности, по слухам, он отлично обращается с пистолетом, — просил Пьеро Поцелуев, нервный и нежный мужчина тридцати лет из той породы, что до самой старости сохраняют в душе и в облике мальчишеские черты.

Пьеро обладал удивительной способностью краснеть к месту и ни к месту, был тих, робок, не шибко большого ума, хотя порой ему удавалось сделать нечто такое, отчего окружающие вдруг сомневались в своей оценке его умственных способностей и задумывались, уж не нарочно ли он дурит их. Алмазова любила Поцелуева за доброе сердце и поистине детскую наивность и изо всех сил желала ему составить счастье с хорошей женщиной. Но только — вот загвоздка! — когда она пыталась вообразить таковую, на ум приходила исключительно матушка Пьеро — Лукерья Алексеевна, женщина властная, рано овдовевшая и всю нерастраченную любовь устремившая на сына, которым правила уверенной рукой.

— Не переживайте, мой муж не попадет в слона с десяти шагов, — поспешила успокоить баронесса своего любимца.

— И все же, молю, отведите взгляд! Береженого, знаете ли… Поведайте лучше, что сообщает вам ваша подруга, графиня Кристобаль.

Благодаря переписке и грядущему возвращению Полетт, Женечка стала центром всеобщего интереса. Вокруг нее сложился кружок холостяков, выспрашивавших подробности о жизни графини за границей и причины, побудившие ее вернуться. Баронесса Алмазова, обожавшая внимание, беззастенчиво пользовалась этим интересом, выдавая заветную информацию по частям и так, чтобы лишь сильнее разжечь любопытство.

— Извольте, — неспешно начала она. — Полетт много путешествовала, порой ее письма приходили из совершенно неожиданных мест. Она воочию видела Вечный город и беломраморные статуи Эллады, ступала по развалинам храмов забытых богов, любовалась солнцем, заходящим над гробницами раджей. Затем долго жила у моря, потому что у ее супруга открылась пневмония и врачи рекомендовали ему влажный климат. Но перед его болезнью морской климат оказался бессилен — на шестьдесят седьмом году жизни Кристобаль почил в бозе, оставив жене все свое немалое состояние. Полетт писала, как устала она с утра до вечера слышать чужую речь, и как ее печалит, что дети понимают язык отца лучше языка матери. Она намерена это исправить.

— Позвольте, сколько же у нее детей? — спросил Серго Верхоглядов, заводила шайки холостяков, одевавшихся как денди и ежедневно обедавших в модном ресторане у Дюме[2]. Он был большеносым, с упрямым сомкнутым ртом и выставленным вперед подбородком, маленькие глазки его прятались под выпирающие надбровные дуги, а лоб был скошен назад, отчего Верхоглядов напоминал этакого городского неандертальца.

— У Полетт мальчики-погодки, старший Хуан ровесник моему Кириллу, стало быть ему тринадцать, а раз так, то младшему Андресу — двенадцать.

— Ну, скажите, что еще писала графиня? Собирается ли она выйти замуж во второй раз? — пытал Алексис Ковалевский, красивый, как бог и бедный, как церковная мышь, молодой человек. Он имел долгов на пятьдесят тысяч, имение его было несколько раз перезаложено, и Алексис отчаянно нуждался в жене, которая вызволила бы его из лап кредиторов.

— Это вам лучше спросить у нее. Хотя, она призналась мне по секрету… но нет, Полетт просила сохранить ее признание в тайне, посему я умолкаю.

— Баронесса, уж лучше бы вы не говорили ничего. Теперь вы раззадорили наш интерес. Или вы почитаете любопытство исключительно уделом прекрасного пола? Откройтесь, не будьте жестоки. Можете рассчитывать на нашу порядочность, мы не выдадим вас! — взмолился Игорь Остроумов, революционер и вольнодумец, чье содержание из месяца в месяц урезалось родителями в безуспешных попытках наставить сына на истинный путь. Остроумов принадлежал к кружку Верхоглядова, правда, порядком отставал от модных веяний в одежде и с недавних пор отказывался от участия в совместных обедах из-за некой болезни, вызвавшей необходимость соблюдать строжайшую диету. Единственной его возможностью не изменить себе и одновременно сохранить привычный образ жизни была скорейшая женитьба.

Желая узнать ответ на заданный вопрос, и другие собеседники плотнее обступили Женечку, ловя каждое ее слово. Не в силах устоять перед их объединенным натиском, баронесса Алмазова громко прошептала:

— Полетт призналась, что желала бы встретить достойного человека, который захотел бы который захотел бы стать ей нежным другом и заботливым отцом для ее мальчиков.

— А как она сама? Хороша или дурнушка? — деловито поинтересовался Караулов Мишель, корнет Кавалергардского полка, наряженный в алый мундир с золотыми эполетами и белые замшевые лосины. Отдельным предметом гордости Караулова были пышные, подкрученные вверх усы, за которыми он ухаживал почище любой модницы — умащал маслами, расчесывал щетками из щетины кабана, до блеска напомаживал бриолином.

— Дурнушка, придумаете тоже! Возле нее точно остановилось время. На днях подруга прислала мне свой портрет, она на нем совсем та же, какой я ее помню с нашей последней встречи — а было это тринадцать лет тому назад! — белая кожа, теплый взгляд и совершенно кошачья улыбка. Да вот же он, я захватила его с собой!