Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП) - Элли Роберт (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Но как такое возможно… Кэнди могла бы поклясться, что та кладовка находилась в другом крыле, может быть, даже на другом этаже этого огромного здания. Тут идти-то всего полминуты, а Кэнди тогда искала папину палату минут десять, не меньше.
Она подошла к полке и сдвинула в сторону флаконы с моющей жидкостью… Да, все правильно. Вот эта самая панелька в стене!
Панелька была приоткрыта, и Кэнди заглянула туда. Но еще до того, как она что-то увидела, она услышала, как кто-то там, в амфитеатре, произнес странное слово, вроде как «Пинь!». Ей почему-то вдруг стало страшно. Внутренний голос подсказывал, что не надо туда смотреть, но любопытство оказалось сильнее…
— Чжань!
Тетя Ливия — полностью голая, без сознания, руки привязаны за запястья к вертикальному операционному столу — была похожа на красивое, грациозное животное на жертвенном камне.
У нее за спиной сидел Кранкейт. Он сидел тихо и неподвижно, словно медитируя на обнаженное тело, распростертое перед ним, а потом встрепенулся, протянул руку, взял что-то со столика сбоку, наклонился вперед и воткнул это «что-то» Ливии в правую ягодицу.
— My! — явственно произнес он, вновь откинувшись на спинку стула.
Это была та самая «древняя китайская терапия», о которой ей говорил Кранкейт, подумала Кэнди чуть ли не с благоговением. Теми же самыми китайскими иглами он привел в чувство и ее тоже, теми же самыми серебряными иголками…
— Дань!
… которые он теперь втыкал в Ливию.
На Кэнди вдруг навалилась такая усталость… и еще ей было очень неприятно и как-то даже обидно, что Ливия заняла ее место на наклонном столе… Странное ощущение, подумала Кэнди. Как будто что-то кончается. Может быть, мое детство…
— Цзу! — объявил Кранкейт, откинувшись на спинку стула.
Но уже через минуту он снова подался вперед, держа в руке очередную иголку. Так он и качался вперед-назад — это напоминало движения человека, который делает искусственное дыхание, только очень-очень медленно, — и грозди иголок росли, словно два крошечных колючих букета, на красивых тетиных Ливиных ягодицах…
— Мунь!
Тетя Ливия казалась такой беззащитной… привязанная к столу, голая, без сознания… а ведь всего пару часов назад на ее месте была она, Кэнди. Да, Кранкейт — врач, думала Кэнди. Но он еще и мужчина! А Ливия такая красивая. Почему-то это казалось Кэнди неправильным, несправедливым, и она едва подавила безумный порыв сорвать с себя всю одежду и броситься туда, в амфитеатр.
— Пинь!
«Я не хочу это видеть! — подумала Кэнди со злобой. — Пусть они прекратят! Вот бы сейчас оказаться подальше отсюда…»
— Мэй! (С каждой новой иголкой в возгласах Кранкейта появлялось все больше воодушевления. Даже можно сказать — возбуждения.)
«… Где-нибудь далеко-далеко от Расина… да и школа уже достала».
— Фу! — Кранкейт уже перешел на крик. — Фэн! Хуа! (три иголки, одна за другой).
— Мне все равно, — произнесла Кэнди вслух. — Больше видеть ее не хочу, тетю Ливию… и Кранкейта тоже.
— Вэй!
Кэнди заметила, что Кранкейт запустил одну руку под полу своего халата. Его рука как-то странно задергалась. Что он там делает… он… он терзает себя… Кэнди уже ничего не понимала.
И тут она почему-то подумала про Нью-Йорк, и решила уехать туда…
— Вэй-Шу! Вэй-Шу! — надрывался Кранкейт. …Там она никого не знает, и никто не знает ее…
— ПУ! ФЭН-ДАН-ПУ! — торжествующе завопил Кранкейт и вдруг завалился вперед, упал на пол со стула и так и остался лежать вниз лицом, скорее всего, без сознания.
…И там, на безымянных улицах незнакомого города, она сможет избавиться от прежней Кэнди и наконец станет… собой…
Глава 10
На Гроув-стрит было всего одно дерево. Кэнди всегда подмечала такие вот вроде бы мелкие, но очень значимые детали. И она обожала такие вещи.
— Смотри, — говорила она, легонько сжимая чью-нибудь руку. — Ну, разве не прелесть?! Каждый раз, когда я прохожу мимо, мне хочется прыгать от счастья.
Именно там она встретила горбуна.
Это случилось летом, в один особенно душный день, когда небо над Гринвич Виллидж было цвета свинца. Как раз начался дождь, и Кэнди стояла под козырьком какого-то подъезда, дожидаясь автобуса. Она обнимала себя за плечи и мечтательно напевала себе под нос приятный легкий мотивчик, тихо радуясь и дождю, и своему новому ярко-оранжевому плащу, который был так ей к лицу, — и тут она увидела его. Он стоял под дождем, привалившись спиной к дереву, и смотрел на витрину магазина на углу. Он стоял неподвижно, хотя время от времени начинал слегка ерзать, как будто вжимаясь горбом в ствол дерева.
Кэнди смотрела на него во все глаза, и ее сердце забилось чаще. «Вот она, полнота жизни! — подумалось ей. — Такая страшная и прекрасная». К горлу подкатил комок. Ей вдруг стало так жалко, что ее папа теперь ничего этого не увидит, больше уже никогда не узнает жизнь и даже не заподозрит, как это здорово — жить на свете. Она еще крепче обняла себя за плечи. Ее переполняла щемящая радость оттого, что она живет, живет по-настоящему. Глаза защипало от слез благодарности.
И тут из-за угла вышли двое парней в темных плащах с капюшонами. Один из них заметил горбуна и насмешливо фыркнул:
— Че ты тут делаешь, Мак… смотри, яйца простудишь.
Он подтолкнул локтем своего спутника, но тот даже и не взглянул в сторону горбуна.
— Не, правда, яйца простудишь! — выкрикнул он, когда они проходили мимо.
Горбун посмотрел им вслед как-то странно.
— Рубатубдуб! — сказал он. — Рубатубдуб!
Кэнди не расслышала, что именно сказал парень в плаще горбуну, но в его голосе явно слышалось презрение — желание оскорбить и унизить.
— Придурки! — воскликнула она и даже топнула ножкой с досады. И тут из-за угла вырулил автобус. Кэнди нахмурилась, глядя, как он подъезжает к остановке, по когда он почти подъехал, она сделала глубокий вдох, вышла из-под козырька подъезда и направилась к дереву, где стоял горбун.
— Привет! — сказала она, улыбнувшись ему тепло и открыто. Она сняла капюшон и подставила лицо дождю… Ее переполняла щемящая радость. Ну, разве не здорово, подумала она про себя, стоять вот так, под дождем, посреди Гринвич-Виллидж, и разговаривать с горбуном — хотя ей сейчас надо быть на работе, потому что она уже опоздала на десять минут!.. Но она знала, что скажет в свое оправдание, она попытается сделать так, чтобы они все поняли. Кэнди едва не расплакалась от умиления — она так гордилась собой, и ей было так хорошо…
— Знаешь, это мое дерево, — сказала она горбуну, улыбнувшись, словно ребенок, любящий пошалить, а потом весело рассмеялась над собственной глупостью. — То есть, конечно же, понарошку. Я так для себя притворяюсь, что это вроде как мое дерево, — застенчиво призналась она. — Одно-единственное на всей Гроув-стрит! Мне так это нравится! — Она протянула руку и легонько коснулась ствола, прикрыв глаза, и опять улыбнулась горбуну.
Магазин на углу торговал мужским нижним бельем, и горбун далеко не сразу оторвался от созерцания манекенских промежностей в витрине. Он тоже улыбался. Он подумал, что Кэнди — из полиции.
— Рубатубдуб! — сказал он и энергично потерся горбом о ствол. Он обожал, когда его забирали в полицию. Для него это был непреходящий кайф.
— Рубят ребята дуб! — воскликнула Кэнди и радостно рассмеялась, довольная, что они так хорошо понимают друг друга. «Как все просто! — подумала она. — Все самое главное — это всегда очень просто! И это прекрасно! Вот только папе все это теперь недоступно…» Она отдала бы двадцать лет жизни, лишь бы отец смог разделить с ней всю прелесть этого восхитительного мгновения — ее отец, который однажды сказал, что поэзия это «нецелесообразно и непрактично»! Бедный папа! Такой хороший и такой глупенький! Ведь описать это мгновение можно только в стихотворении. Только стихотворение способно поймать ускользающую красоту, неуловимую, точно свет, приманить ее, заключить в слова, в образ… стихотворение или, может быть, музыка… да, конечно же, музыка. И она принялась напевать мелодию, легонько раскачиваясь на месте и рассеянно гладя ладонью ствол дерева. Ей было так хорошо и спокойно рядом с этим горбуном.
