Жюльетта. Том I - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (чтение книг TXT) 📗
– Да, – ответил Нуарсей, – я знал некоего Берноля. Он вел какие-то финансовые дела с твоим отцом и потерял свое состояние в то же самое время, когда я разорил твою семью. Если я не ошибаюсь, он действительно был влюблен в твою мать; он очень горевал, когда она умерла, мне даже припоминается, что именно благодаря ему я избежал виселицы… Так ты говоришь, что этот субъект еще жив? Значит, самое время разделаться с ним.
– Мы сегодня же отправим его в Бастилию, – предложил Сен-Фон. – Стоит Жюльетте сказать слово…
– Нет, – возразил Нуарсей, – спешить не стоит: на мой взгляд здесь есть более интересные варианты. Я уже предвкушаю волнующую сцену.
– Вы совершенно правы, – сказала я. – А тюрьма – это ерунда: такие негодяи заслуживают большего. Вы, Нуарсей, и вы, Сен-Фон, славно потрудились над трансформацией моей души, и я собираюсь доказать вам, что усилия ваши не были напрасны. Если уж браться за злодейство, так давайте обставим его с должным размахом. План у меня простой: пока этот пес будет издыхать от моей руки, вы оба будете сношать меня.
– Разрази гром мои потроха! – воскликнул министр, опрокидывая очередной бокал шампанского. – Ты просто прелесть, Жюльетта. – И начал расстегивать панталоны. – Какая же ты у нас умница! Стоит ей изречь одно лишь слово, и бац! – мой член разбухает. Так ты действительно намерена осуществить свой план?
– Клянусь головкой вот этого члена, в который я вдыхаю жизнь, – с жаром сказала я, сжимая в руках покрасневший и уже отвердевший орган Сен-Фона.
Улучив момент, когда я нагнулась, Нуарсей схватил меня за ягодицы.
– Черт меня побери, Сен-Фон, я всегда говорил вам, что это – прелестное создание. – И он вставил свой инструмент между моих трепетных полушарий.
– Будет, будет вам, господа, сначала выслушайте мой план до конца. Я хочу украсить это событие некоторыми очаровательными деталями. Я встречусь с Бернолем еще раз и скажу ему, что ужасно раскаиваюсь в своей резкости, которую допустила в прошлый раз, скажу, что это было недоразумение, расцелую его, и за полчаса он в меня влюбится, потеряет голову от возбуждения и трахнет меня… Нет, не так – он будет содомировать меня! И в этот критический момент вы, Сен-Фон, неожиданно ворветесь в комнату как раз, когда он будет кончать. Вы будете кричать, что вы – мой любовник, изобразите гнев, приставите кинжал к моей груди и добавите, что я должна или убить Берноля или умереть сама. Я, конечно, убью его. Мы пригласим Клервиль, и она придумает еще что-нибудь пооригинальнее.
Обсуждение предстоящих злодеяний всегда нравилось моим распутникам: слушая меня, они трепетали от вожделения и больше не могли сдерживаться. Двери будуара открылись, вошли несколько служанок, и все присутствующие осыпали мой зад жаркими ласками, причем особенно усердствовали оба злодея, которых воображение приводило в экстаз. Вскоре ураган утих, мне выдали пятьсот тысяч франков в виде награды и обещали еще миллион в тот день, когда мой план осуществится.
Мысль об этом миллионе чрезвычайно меня взволновала, кроме того, отступать было уже поздно. Я поспешно выехала в поместье, взяла перо, бумагу и написала Бернолю. «Добрый господин, – так начала я, – наконец-то в моем сердце проснулись дочерние чувства, я пишу это письмо и плачу: скорее всего, мне помог чистый деревенский воздух, изгнавший жестокость из моей души-, жестокость, коюрой насыщена душная парижская атмосфера; прошу вас навестить меня в моем уютном идиллическом уголке, в моем гнездышке, где царит мудрая Природа; дайте мне возможность излить свои чувства к вам, которые она мне внушает». И он приехал… Ах, как сладка была моя радость, как дрожала я в предвкушении своего коварного злодейства – словами это выразить невозможно. Первым делом я показала ему свое роскошное жилище, и он был приятно поражен, а мои искусные ласки довершили его искушение.
Когда мы поужинали за великолепно сервированным столом, я его спросила:
– Как мне исправить то зло, что я принесла вам из-за своей испорченности? Знаете, господин Берноль, мое положение не из легких. Я постоянно настороже, мне приходится следить за каждым своим шагом. Я близка к всесильному министру, я – его подруга; стоит ему только шевельнуть пальцем, и я погибла. А в прошлый раз, когда вы стояли передо мной, я воспринимала вас не как своего отца и, признаться, чувства, обуревавшие меня, были совсем не дочерними. Я ощущала в себе что-то в тысячу раз более нежное, более возвышенное, чем чувство дочери к отцу, я боялась не совладать с собой и была вынуждена притвориться холодной и даже грубой и жестокой. Что еще оставалось мне делать? Ведь меня переполняла святая неземная любовь… Да, Берноль, я знала, что вы любили мою мать, и я отела, чтобы вы так же полюбили меня, но если мы оба хотим познать счастье, нам надо быть предельно осторожными: осторожность – это наше спасение. Но из тех ли вы мужчин, на которых может положиться женщина?
Честный и добропорядочный Берноль содрогнулся, услышав такие слова.
– Милая моя девочка, – заговорил он в глубоком смятении и замешательстве, – я хочу лишь пробудить в тебе чувство дочерней любви, только это мне нужно; религия и честь, которыми я дорожу несмотря на мое нынешнее положение, не позволяют мне принять от тебя другое чувство. Не упрекай меня в, бесчестии за то, что я тайно сожительствовал с твоей матерью, ведь мы оба считали, что наши добровольные и нерасторжимые узы угодны Небу, хотя то, что мы делали, было незаконным с точки зрения морали. Я понимаю это, я это понимал и тогда. Природа и Бог простили нас, но то, что ты предлагаешь сейчас, – это чудовищно! Чудовищно в глазах Природы и в глазах Бога!
– Какой же вы косный и отсталый человек! – воскликнула я, ласково целуя его в щеку и поглаживая ему бедро. – Но, увы, я вас обожаю, – продолжала я с возрастающим жаром. – Неужели мои чувства вас нисколько не трогают? Дайте же мне жизнь во второй раз, ибо моя единственная мечта – иметь от вас ребенка; своей первой жизнью я обязана вашей любви, так пусть и со второй будет то же самое. Вы дали мне жизнь, так неужели теперь отнимете ее у меня? Да, Берноль, да, я без тебя умру.
Две, белые как снег груди, красивейшие в мире груди, как бы невзначай выглянувшие из-под корсажа, глаза, наполненные истомой и надеждой, и вожделением, блуждающие руки, гладящие отцовские бедра, расстегивающие отцовские панталоны, подбирающиеся к твердеющему на глазах органу, который дал мне жизнь, – все это не могло не пробудить страсть Берноля.
– Боже мой, что ты со мной делаешь? – жалобно произнес он. – Я же не вынесу этого! Как я буду смотреть в глаза живому образу твоей матери, которую я боготворил до самой ее кончины?
– Сегодня, милый Берноль, твоя возлюбленная оживает: посмотри на меня – ведь перед тобой та, кого ты так страстно любил когда-то; смотри, как волнуется ее грудь, целуй же ее жарче, и любовь твоя возродится. Разве ты не видишь, до какого состояния ты меня довел? Взгляни, жестокий, – добавила я, приподнимая юбки и откидываясь на спину. – Да, да, смотри и продолжай упрямиться, если у тебя нет сердца.
Так простодушный Берноль, сраженный наповал, угодил в западню, которую я ловко подстроила для его добродетели; где ему было понять, что если женщина ласкает ничтожное существо, она лелеет в своей черной душе только одну мысль – уничтожить его. Обладавший трепетным членом – жестким, каким-то, я бы сказала, таинственно одухотворенным, а самое главное, необыкновенно длинным, – Берноль доставил мне немалое наслаждение, а я, вдохновленная его искренним пылом, отвечала ему тем же и, впиваясь руками в его ягодицы, судорожно прижимала его к себе. Наслаждение это длилось несколько долгих минут, затем я высвободилась из его объятий, скользнула вниз и мертвой хваткой впилась губами в предмет – первопричину моего земного существования, после чего снова втолкнула его в свое влагалище до самого корня. Берноль кончил и едва не потерял сознание, я моментально ответила мощнейшим оргазмом, почувствовав, что мое греховное чрево, запятнавшее себя кровосмешением, наполнилось тем самым семенем, которое много лет назад было брошено в утробу моей матери. И я зачала. Но о своей беременности я расскажу немного позже.
