Леди для Конюха (СИ) - Черная Лана (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Не волнуйся, куколка, там все схвачено, — подмигивает мой братец. Взрослый уже, а такой…просто счастливый. И становится так тошно, что все внутри скручивается тугим узлом.
— А Машка где? — спрашиваю на автомате, обнимая свой живот, где уже живет маленькое чудо. Только говорить о нем не хочется. Никому, кроме того, кто мне подарил это чудо.
— Крестному мозг выносит, — фыркает Крис. — Он у нас упрямый засранец, в монахи решил податься. Вот Машка его…перевоспитывает.
— Его перевоспитаешь, как же, — бурчит Катька, усаживаясь в машину.
— А почему в монастырь? — спрашиваю, когда Крис выруливает на трассу в противоположном от Дюссельдорфа направлении. — Верующий? — других причин я не видела, хотя идея заманчивая. Может, и мне податься? Интересно, а с ребенком возьмут или туда только невинных принимают?
— Карин? — кажется, я сильно задумалась и пропустила, что мой братец ответили ответил ли. Катька смотрит встревоженно. — Ты в порядке?
— Нет, — на выдохе. — Крис, отвези меня к…Егору. Пожалуйста.
Кажется, последнее выходит слишком жалобно, потому что взгляд Катьки неуловимо меняется.
— Хренушки ему, пусть валит в свой монастырь, — злится и совсем не слышит моей просьбы.
— Крис… — зову и ловлю его взгляд в зеркале заднего вида.
— Родной, — Катя кладет ладонь поверх его и что-то есть в этом жесте такое интимное, что я вдруг ощущаю себя лишней. Кутаюсь в куртку, вздыхаю, — Карина…хочет попрощаться с Егором. Верно, сестренка?
Киваю, чувствуя как озноб пересчитывает позвонки, ледяными пальцами сжимает сердце, замораживая. Снова.
— В каком смысле попрощаться? — а следом отборные маты. — Вот же сукин сын. Придушу собственными руками и не посмотрю, что этот ублюдок мой отец.
— Крис, — кажется сегодня я просто “блещу” логикой, но его слова причиняют боль. — Расскажи мне все.
— Что именно, куколка? — спрашивает, снова на короткий удар сердца перехватывая мой взгляд.
— О Рихе, моем клубе и партнере. Это часом не ты?
— Часом не я, — злится.
— Ты злишься. Почему?
— Потому что хочу грохнуть собственного отца, — почти рычит, — и одного безногого кретина.
— Крис, — это Катя. Тихо, но настойчиво что-то выговаривает брату.
— Понимаю, — хмыкаю. — Сама хочу.
— Брат и сестра — одна сатана, — фыркает Катька.
— Муж и жена, — поправляю, задремывая.
— У тебя и муж не святой, — доносится сквозь сон, но тут же стирается волнами Морфея.
Мы едем долго. Пару раз меняем машину, ночуем в придорожном мотеле. И всю дорогу говорим обо всем на свете. А на деле — все это пустая болтовня. Ни о чем. Брат так и не ответил ни на один мой вопрос, только обронил, что лично познакомит меня с партнером, тот все и расскажет. Что именно расскажет — непонятно. Машка звонила на вторые сутки пути. Щебетала без умолку. А когда услышала меня, заверещала радостно и быстренько распрощалась.
— Кажется, наша дочь только что нашла идеальную мотивацию, — весело заметил Крис.
Хотелось спросить — для чего? — но я молчу.
За окном проносятся города с высотками и маленькими шале, озера, леса и горы. Они везде. Остропикие, одетые в снежные шапки. Суровые, у подножия укрытые зеленым пледом. Опускаю стекло, вдыхая еще морозный воздух и всхлипываю. Мир расплывается и я торопливо прячу лицо в ворот свитера. Мне нельзя плакать. У меня все хорошо! Крис не отдаст меня барону, а совсем скоро у меня появится малыш. Наш с Егором ребенок. Мальчишка, который будет как две капли воды похож на своего отца. Вот только…только сердце в груди бьется отчаянно, не желая мириться с тем, что Егора больше нет. Мне не хватает его: тепла, улыбки, голоса, пьянящего и затрагивающего самые потаенные струны тела. Меня ломает без него. И где-то между Австрией и Швейцарией я прошу Криса остановиться. потому что мысли становятся слишком громкими и мне вдруг страшно, что их услышит кто-то кроме меня. А я не хочу и не могу ни с кем делиться своим горем. Не хочу делиться своим маленьким счастьем. Не сейчас.
Брат ничего не спрашивает, съезжает на обочину, помогает выбраться из машины. Легкий ветерок обнимает прохладой, щекочет под свитером, куда забирается нагло и нежно, словно руки любовника. И по горячей коже рассыпаются колкие мурашки. Тяну губы в улыбку, подставляя лицо полуденному солнцу. Жмурюсь.
— Нам еще далеко ехать? Хочу прогуляться.
А взгляд уже прилип к бирюзовому озеру с маленькими уютными домиками на берегу.
— Да нам, собственно, туда, — Крис задумчиво ерошит волосы. Катя подходит к нему со спины, обнимает. Кончиком носа трется о заросшую щетиной скулу брата. Отвожу взгляд, потому что становится трудно дышать. Мне…больно от их счастья.
— За поворотом есть дорога, — говорит Катя. — Ею местные пользуются, чтобы выйти в горы. По ней спустишься как раз к месту назначения. А там и мы подъедем.
— Спасибо, — улыбаюсь, чмокаю брата в щеку и сбегаю, пока он не передумал отпускать меня одну.
Дорога находится быстро. Она широкая и пологая, скрытая в тени сосен. Запах хвои забивается в нос, ластится и вьется рядом, как старый знакомый. Чистый, снежный аромат. И я дышу полной грудью, касаясь пальчиками низких веток, чтобы всю дорогу нюхать ладошку и глупо по-детски улыбаться.
— Ты поставил елку, — улыбаюсь, кончиками пальцев трогая длинные иголочки.
Кивает, отзеркаливая мои движения.
— Нарядил… — поправляю стеклянного Деда Мороза с отколотым носом.
— Нашел старые коробки на чердаке…
Мы обходим елку, переливающуюся радужными огоньками гирлянды. Навстречу друг другу. Чтобы спустя один шаг замереть рядом, всматриваясь в снежную круговерть за окном.
— Ты поставил елку, — повторяю, сплетая наши пальцы. — Для меня.
— Вырастил, — шепчет, губами касаясь ладони. Ловя мое изумление в глазах. Приседает на корточки, убирает пух и мишуру и я вижу кадку, из которой растет моя елка.
— Сумасшедший, — смеюсь, заглядывая в сияющие синие глаза. Толкаю его в плечи, он покачивается и падает на спину, утягивая меня за собой. — Любимый… — шепчу в губы…
Останавливаюсь, застигнутая врасплох воспоминаниями. Щеки горят, а на губах — вкус хвои и мандарин. Мы ели мандарины, сидя под елкой. Чистили и кормили друг друга. Я не удерживалась первой, приникая к его губам и слизывая сладкий сок.
— Я сошла с ума, — шепчу, кончиком языка проталкивая дольку в его жаркий рот. — Хочу тебя трогать. Постоянно. Везде.
— Ни в чем себе не отказывай, малышка, — позволяя мне вытворять с ним все, что пожелаю.
И я не отказывала: ни себе, ни ему. Ласкала его, целовала, срывая хриплые стоны. А он дарил неземное наслаждение, уводя меня за край реальности. Мы сходили с ума вдвоем. И плевать, что говорят, будто психами становятся поодиночке. Мы сделали это вместе. Любили друг друга неистово, как…
Выдыхаю, прикладывая ладошки к щекам. Мокрые. Рассеянно смотрю на следы слез, качаю головой. Совсем раскисла. Всю дорогу держалась, а сейчас…
Растираю лицо, пряча эмоции, потому что за поворотом лес обрывается, а дорога раздваивается.
— Налево пойдешь, в деревню попадешь, направо — на ферму, — приговариваю, ступая в высокую траву берега, — а прямо — на манеж.
Через несколько шагов оказываюсь на едва приметной тропке, которая выводит меня к открытому манежу. Правее — конный двор с кирпичными постройками. А прямо передо мной тренер пускает лошадь рысью по кругу. Красивая, статная кобыла. Вороная с белой мордой. Такая знакомая. Как завороженная замираю у ограды, не веря своим глазам.
— Красивая, — мужской голос рядом заставляет вздрогнуть. — И упрямая.
Медленно поворачиваю голову и встречаюсь с пытливым взглядом темных глаз.
— Здравствуйте, Карина, — улыбается Дмитрий Сергеевич Браславский собственной персоной. — Рад вас видеть.
— Это Лейла? — спрашиваю, ограничиваясь кивком. Даже эти два слова даются с трудом, потому что я ничерта не рада его видеть. Он живое напоминание о прошлом. О том, чего уже никогда не будет.
