Исповедь души - Джонс Лиза Рене (список книг txt) 📗
Приоткрыв дверь, я обнаруживаю высоченные потолки и темноту, пронизываемую только теплым мерцанием лунного света, вливающегося в окно. Я чувствую Криса раньше, чем вижу, и его присутствие просачивается в меня подобно солнечному теплу в холодный безрадостный день.
Когда я полностью вхожу в тень, мой взгляд тут же устремляется туда, где Крис стоит, опираясь рукой о стену, спиной ко мне, глядя в огромное, от пола до потолка, арочное окно, напоминающее двери позади меня. Он не оборачивается и ничего не говорит, но слабое движение воздуха говорит мне: он знает, что я здесь.
Мои колебания – всего лишь короткое мгновение, прежде чем я бросаюсь к нему. Я просто не в силах и дальше терпеть это эмоциональное напряжение, да, думаю, и Крис тоже. Мое нетерпение поскорее покончить с ним так велико, что я не останавливаюсь, оказавшись у него за спиной. Я встаю между ним и стеной и поднимаю на него глаза.
Он смотрит на меня долгим взглядом, ресницы веером затеняют глаза, и ничего не говорит, ничего не делает. Я знаю этого мужчину лучше чем кого бы то ни было. Он ждет, чтобы я сказала или сделала что-то правильное или неправильное. Единственно правильное, что я могу сделать – это быть честной.
Я сокращаю небольшое расстояние между нами и кладу руки ему на пояс, обрадованная, что он позволяет мне, но не удивляюсь, когда ко мне он не прикасается.
– Вчера ты просил меня выслушать тебя. Теперь я прошу сделать то же самое для меня. Я не собиралась идти в «Шрифт».
– Однако пошла.
Тон его категоричный, твердый, но по крайней мере он разговаривает.
– Я пошла в «Старбакс», а не в мастерскую Эмбер.
– И соблазн заглянуть к соседям оказался слишком велик.
– Я не стану врать и говорить, что мне не хотелось посмотреть, что же там внутри. – Моя ладонь перемещается к нему на руку, ложится поверх дракона. – Это часть тебя, и не знаю почему, но как будто даже часть нас. Но создала его она, поэтому, да, меня разбирает любопытство, а я ведь даже не знаю, была ли эта татуировка сделана в «Шрифте».
– Нет, не была. И если ты хочешь узнать о моем прошлом, спрашивай меня.
Ладонь моя сжимает его руку, и я вынуждена напомнить себе, что не стоит спешить. Он говорит, что я должна спрашивать о его прошлом у него самого, но рассказывает мне только маленькие обрывки, а не полные истории.
– Я не спрашивала ее о тебе. Ни единого вопроса.
– Мы оба знаем, что тебе и не надо было. Ей не терпится поделиться своей версией того, кто я и какой.
– Я, как никто другой, понимаю, что с тобой произошло. Я помню, как необходимо было мне рассказать о своем прошлом по-своему, со своей точки зрения. Майкл лишил меня этого, явившись на тот благотворительный прием. С тобой я так не поступлю.
Ладонь его ложится мне на запястье руки, покоящейся у него на поясе, и я не сомневаюсь, что он собирается убрать мою руку.
– По-видимому, то воспоминание не разубедило тебя, учитывая, что ты все равно вошла. И ты знала, что она откроет двери, которые я пока не готов открыть.
Мои пальцы стискивают его майку, цепляясь за ткань, а с ней и за него.
– Это неправда. Вернее, правда, но в ту минуту я об этом совсем не думала. Она вышла из мастерской как раз, когда я уже уходила. Я почувствовала себя в ловушке. Она пыталась запугать меня, Крис. Если нам придется и дальше с ней видеться, я чувствовала, что не могу показать ей ни малейших признаков слабости.
– Поэтому ты пренебрегла моим нежеланием, чтобы ты ходила туда. – Это не вопрос.
– Ты никогда не говорил, что не хочешь, чтобы я ходила туда.
Глаза его делаются стальными, как и голос.
– Мне и не надо было. Ты и так знала это, Сара.
Он прав. Я знала. Догадывалась.
– Я была слабой. – Чувствую, что моя нижняя губа дрожит, а в груди разрастается пустота. – Мне надо было уйти.
– Да. – Он берет мои руки, снимает их со своего пояса и держит между нами. – Надо было.
– Я пыталась. Просто… у меня была одна из тех схваток «чей меч больше», какие бывали у вас с Марком, хоть ты и отрицал это. – Эта маленькая шутка никак мне не помогает. Он просто смотрит на меня холодными глазами.
Я роняю голову ему на грудь, понимая, что должна признаться еще кое в чем.
– Не могу поверить, что собираюсь сказать это вслух, – я втягиваю воздух и заставляю себя поднять голову, – но мне надо было, чтобы она поняла, что я могу и буду защищать то, что принадлежит мне.
Проходит несколько секунд, прежде чем он тихо спрашивает:
– И что же это, Сара?
Хрипловатые нотки в его голосе придают мне смелости.
– Ты, – шепчу я. – Мне надо было, чтобы она поняла, что ты теперь мой.
Он вглядывается в меня, кажется, целую вечность, не отрицая и не подтверждая моих притязаний. По его лицу по-прежнему ничего невозможно прочесть. Я уже начинаю потихоньку сходить с ума в ожидании его ответа, когда он, наконец, спрашивает:
– Поэтому ты вошла туда?
– Да. Я просто… ничего не могла с собой поделать.
Медленно уголки его губ приподнимаются, а тело расслабляется. Секунду спустя сильные руки обнимают меня, он прячет лицо у меня на шее, и его земной, чудесный запах щекочет ноздри. – И ты можешь предъявлять на меня права всегда, в любое время. Как и я собираюсь заявить свои права на тебя.
– Ты больше не сердишься?
– Если бы это был Марк, я, черт возьми, сделал бы то же самое.
Я хмурю брови.
– Если? Ты делал то же самое кучу раз.
Он смеется.
– Ладно, может, и так. – Его ладони по-собственнически ложатся мне на бедра. – Помни, ты принадлежишь мне, детка.
– В постели, – поправляю его я. – Все остальное время я сама себе хозяйка. – Я улыбаюсь. – И тебе.
Он ухмыляется.
– Предлагаю обсудить оба пункта после обеда. – Он делает паузу для пущего эффекта. – В постели.
Полчаса спустя мы с Крисом сидим рядышком, интимно соприкасаясь ногами, в удивительно просторном мексиканском ресторане за столиком на четверых, а не за маленьким, размером с блюдце, на двоих. По-видимому, посадить двоих людей за стол побольше в Париже считается чем-то вроде смертного греха… если только не «подмазать» как следует кого нужно. Крис дал официанту щедрые чаевые, и мы получили вожделенный столик.
Я с удовольствием доедаю тушеное мясо.
– Если еда здесь так же хороша, как и сальса, то я буду счастлива.
– Она хороша, – заверяет меня Крис. – Я же говорил, что знаю все американские злачные места.
Я прислоняюсь к стене, наклоняясь в его сторону, и он тоже поворачивается ко мне и накрывает ладонью колено.
– Так это они, американские злачные места, не дают тебе скучать по Штатам?
– Мне не дает скучать по Штатам то, что я провожу там много времени.
Мне любопытно, что же побуждает его жить в Париже.
– А сколько времени ты проводишь здесь в сравнении с Сан-Франциско?
– Это зависит от моих благотворительных дел.
В голову приходит неприятная мысль.
– Если я найду здесь работу, а у тебя будут дела в Штатах, мне придется остаться тут без тебя.
Он ставит свое пиво и кладет обе ладони мне на колени.
– Я никуда не хочу уезжать без тебя, Сара, поэтому и предложил тебе основать свой искусствоведческий бизнес. Пусть я эгоист, но я бы хотел, чтобы ты ездила со мной. Еще я не хочу принуждать тебя делать то, что тебе не по душе. Если ты желаешь работать в области искусствоведения или какой-то другой, не сомневаюсь, что твоя любовь к искусству, твои знания вкупе с твоим обаянием позволят тебе получить любую работу, какую захочешь.
Слышать такое о себе от Криса Мерита поразительно приятно. Да, он мой любимый мужчина, но он еще и блестящий, уважаемый художник, который не раздает пустые комплименты.
– Спасибо, Крис.
– Спасибо? – Он хмурится и берет меня за руку. – За что?
Я убираю волнистый белокурый локон с заживающего пореза у него на лбу и повторяю то, что говорила ему в аэропорту:
– За то, что веришь в меня, но больше всего за то, что ты есть.
