Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗
Он сурово смотрит на меня, стиснув зубы, а затем кивает. Только один раз.
— Моя мать покончила с собой, когда мне было шесть лет. Я вернулся домой из школы. Это был четверг, так что занятия длились всего полдня. В кухне стоял странный запах, и от него у меня кружилась голова. Тогда я этого еще не знал, но газовая горелка все еще была включена. Если бы я включил свет, то взорвал бы все это чертово место до небес.
Я перегибаюсь через стол и кладу свою руку поверх его.
— Алекс, я не имела в виду прямо сейчас.
Он пожимает одним плечом и кривит рот набок.
— Бену было всего девять месяцев. Он был в гостиной, голый, с порезом на руке, крича во всю глотку. Я знал, что что-то не так, поэтому ходил из комнаты в комнату, ища свою маму. Нашел ее в свободной спальне наверху. Она еще не умерла. Одного глаза у нее не было, а волосы были мокрые, полные этих маленьких белых осколков. Ее волосы были темными, как и мои, почти черными, так что я не знал, что они были покрыты кровью, пока не коснулся их, и моя рука не стала красной. Не знал, что эти маленькие белые осколки были осколками ее собственного черепа.
— Она таращилась на меня, раскрывая и закрывая рот как рыба. Мне было шесть лет, так что я действительно не знал, что произошло. Увидел пистолет на полу. Он был наполовину под кроватью, и она тянулась к нему, сжимая и разжимая руки. Мама издавала эти ужасные влажные булькающие звуки. Я начал плакать, потому что знал, что она умрет. Она тоже плакала, но плакала кровавыми слезами, и я не знал, что, черт возьми, делать, поэтому я попытался покинуть комнату, чтобы добраться до телефона, но... — он сглатывает, затем делает ровный, долгий вдох.
Это разрушение души. Это самая ужасная вещь, которую я когда-либо слышала, а меня там даже не было. А вот шестилетний Алекс был. Я потираю ладонью центр груди, как будто это физическое действие облегчит эмоциональную боль, которую чувствую.
— Алекс, тебе действительно не нужно этого делать…
— Она схватила меня за лодыжку. Не хотел меня отпускать. Мама была так взвинчена, но удивительно, как крепко она тогда держалась за меня. Я перевернул ее на спину и только тогда увидел, что большая часть левой стороны ее челюсти отсутствовала. Она не могла говорить. Пыталась, — говорит он, кивая, — но не смогла, поэтому показала мне, чего хочет, указав на пистолет. Я не хотел отдавать его ей, но видел, что ей было очень больно, и не знал, что еще сделать, поэтому взял его для нее. Я отдал его ей. Отдал.
Я закрываю рот руками, мои глаза горят как сумасшедшие. Слишком боюсь дышать из-за страха, что в конце концов разрыдаюсь. Алекс смотрит на меня. Взгляд твердый. Но он продолжает рассказ.
— Она не могла сомкнуть ладонь вокруг ручки. Продолжала пытаться и все время роняла его. В конце концов, она начала этот... ужасный плач. Я никогда раньше не слышал ничего подобного. Она очень страдала. Хотела уйти, но ни хрена не могла этого сделать, и я знал, что будет дальше, но ...
— О, Алекс.
— Пистолет был чертовски огромен. Я думаю, что это был Desert Eagle (прим.пер. Дизерт Игл — Самозарядный пистолет крупного калибра. Позиционируется как охотничье ружье, спортивное оружие и оружие для самозащиты от диких зверей и преступных посягательств) или, что-то в этом роде, потому что смог сдуть половину ее лица вот так, но я не рассматривал его должным образом. В то время я знал только, что он тяжелый и не могу держать его прямо, даже обеими руками. Она мне помогла. Направила его к своему другому виску. Тому, который она еще не испортила. Закрыла глаза, вздохнула, и это было похоже на... как будто на нее нахлынула волна облегчения. Она кивнула, сжимая руку вокруг верхней части моего бедра, впиваясь ногтями в мою ногу, а потом я помню ее рывок, звук выстрела из пистолета, как маленькая комната наполнилась этим ужасным запахом дыма, а по стене потекла кровь. И... это был конец. Я набрал девять-один-один. Рассказал им, что случилось. Вначале они подумали, что просто убил ее на хрен. Коронеру потребовалось два дня, чтобы подтвердить, что моя история, вероятно, была правдой. Они держали меня в психушке, заперли в комнате с тремя взрослыми сумасшедшими ублюдками, которые все время пытались дотронуться до меня. А потом была система. Приемные семьи. Скитания из дома к дому.
Его кожа приобрела такой мертвенно-белый оттенок, как будто какая-то часть его только что умерла во время пересказа этой мрачной, хреновой истории.
— Если бы я пришел домой раньше, то, наверное, смог бы остановить ее.
— Это была не твоя вина, Алекс. Ничего подобного.
Он смотрит на еду перед собой, потом снова на меня. Слегка отодвигается и кладет руки на столешницу. Я не думаю, что он знает, что с ними делать.
— Ты совершенно права. Знаю, — говорит он. — Она сама это сделала. В итоге ей удалось нажать на курок. Но я держал его для нее, Сильвер. Я, бл*дь, держал его.
Глава 20.
На обратном пути к хижине я провожу медальоном Святого Христофора по цепочке на шее, ругая себя.
Отличный способ испортить обед, чертов мудак. Ничто так не возбуждает аппетит девушки, как старое доброе кровавое самоубийство.
Рядом со мной молча сидит Сильвер, на коленях у нее лежат две коробки с едой. Думаю, что она выбирает из колеи. Я был серьезно травмирован после того, как это случилось со мной, но с тех пор у меня было преимущество в одиннадцать лет и целая куча назначенной государством терапии. Мне даже думать об этом не хочется. Чертовски не люблю говорить об этом, но могу, если действительно чувствую в этом необходимость.
Как только мы возвращаемся, Сильвер кладет нашу еду в холодильник и поднимается наверх. Когда снова спускается вниз, в руках у нее гитара; она открывает двери, ведущие на нижнюю палубу, впуская внутрь холодный воздух, и садится в старое обветшалое кресло у перил. Она ничего не говорит и начинает играть. Мелодия навязчивая и мягкая, наполненная грустью, от которой у меня появляется ком в горле. Сильвер действительно чертовски талантлива. Ее навык перебора пальцами чертовски крутой.
Я сажусь на палубу, прислонившись спиной к деревянному столбу, и смотрю, как ее руки ловко скользят вверх и вниз по инструменту. На мне все еще только футболка, и холод проникает сквозь ткань, но я почти не чувствую этого. Слишком поглощен музыкой, которая льется из нее, как собственное мучительное признание. Справа от палубы простирается озеро, неподвижное и плоское, как зеркало, отражая пушечно-серое небо, а также ряды деревьев, которые отваживаются спускаться к береговой линии, их обнаженные корни, узловатые и запутанные, погружаются в воду.
Время замедляется, когда Сильвер играет. Она, кажется, даже не обращает внимания на то, что делает, ее пальцы проворно летают вверх и вниз по грифу гитары. Это очень интересное зрелище. Когда она наконец останавливается, ее руки падают, я поднимаюсь на ноги и беру у нее гитару. Признаю, самодовольный ублюдок, что мне приятно видеть выражение шока на ее лице, когда я начинаю играть, имитируя мелодию, высоту и темп песни, которую она только что играла сама.
— Ты засранец, — говорит она, и легкая улыбка расползается по ее лицу. — Полагаю, именно это ты и имел в виду. Когда я спросила, что ты планируешь делать, когда в конце года начнется экзамен по музыке, ты ответил, что все уже улажено.
— Ты представляла, что это будет взятка? — Тихо спрашиваю я, продолжая играть ее мелодию по памяти.
— Что-то вроде этого. — Она грызет ноготь большого пальца, ее глаза следят за мной, когда я расхаживаю взад и вперед по палубе, склонив голову, расширяя то, что она играла, добавляя свою собственную печаль. Вот что значит эта песня: навязчивый, прекрасный, болезненный плач. Закончив, я снова сажусь по-индейски на палубу, положив гитару себе на ноги, чтобы она не поцарапалась.
— Я хочу рассказать тебе, что со мной случилось, — говорит Сильвер. — Но я беспокоюсь.
