Плохие девочки не плачут. Книга 2 (СИ) - Ангелос Валерия (е книги TXT) 📗
Все происходит иначе, по-новому, словно приятное исключение из четкого свода маниакальных правил.
Он впервые разрешает мне быть сверху. Разрешает… скорее, заставляет, пробует неизвестный стиль игры, контролируя процесс до последнего и в деталях. Его пальцы направляют, регулируют движения, задают желаемый курс.
И я застываю между страхом и торжеством, обращаюсь в кусок льда, охваченный пламенем.
Стихией нельзя управлять. Покорить невозможно.
— Хочу тебя, — прижимаюсь к нему плотнее, касаюсь губ, но не целую, а прикусываю, слегка сжимаю зубами.
— Ты не знаешь, — он наматывает на кулак мои волосы, вынуждая отстраниться, а в его глазах мерцает лик безжалостного зверя.
— Научи, — требую с вызовом.
Вскрикиваю от неожиданности, когда фон Вейганд резко переворачивает меня на спину и занимает привычное положение хозяина. Обнимаю его ногами, льну ближе, царапаю широкую спину ногтями, выжигаю тавро. Преклоняюсь, но не сдаюсь. Дерзко смотрю в бездну, затрагиваю настоящее.
Обмани новой колкостью, ударь сильнее, накажи безразличием, порази яростью. Заставь холодеть сердце, объятое пламенем. Испытай на прочность.
Все вытерплю. Ибо ты мой.
Глава 10.1
О самых важных и значительных моментах глупо рассказывать напрямик.
Даже наш преподаватель по философии (в прошлом — военрук) не торопился освещать тему лекции сразу. Он воспевал счастливую молодость в армии, описывал привычки любимого кота, демонстрировал перочинный нож, носимый для самозащиты, делился секретами о том, как изготовить коктейль Молотова в домашних условиях, строил теории о масонах и обещал поучаствовать в Бильдербергской конференции. Короче, выкладывался на тысячу процентов, дабы за последние минуты пары в ничтожном рывке до спасительного звонка вскользь упомянуть Канта и «вещь в себе».
— Дома повторите про этого… как его? Канта и «вещь в себе», — заявлял он и сурово грозил пальчиком: — Я вам все не просто так говорю. В этом мире все не просто так.
Судьбоносные решения не терпят поспешности. Судьбоносные события — тем более.
«Жутко сопливым страстям по дону Родригу» понадобилось сорок серий для представления Анны-Марии, о которой слышали все, но не видел никто, два сезона ушло у дона Хуана на рытье подземного хода пластиковой ложкой, что в реальной жизни потребовало бы гораздо больше времени и определенно больше ложек.
Не обладаю словоохотливостью препода по философии (к счастью для вас) и не умею закручивать лихие сюжетные ходы, подобно сценаристам популярных сериалов (к сожалению для меня). Поэтому скромно предлагаю заварить чашечку кофе или чая, прихватить сигаретку или конфетку, приготовиться к длительным предварительным ласкам и…
И мы начнем с утра, которое вечера мудренее.
***
«Хорошо», — пришла очередная дурацкая мысль в беззаботную голову.
Первые лучи солнца поразительно располагают к идиотизму, особенно меня. Особенно после удивительно упоительной ночи. Так и подмывало затянуть какую-нибудь слезоточивую романтическую песенку, пуститься в пляс и научиться делать тройное сальто назад, ведь от него непременно должна исходить значительная польза.
— Я люблю тебя до слез, каждый вздох как в первый раз! — наполнили комнату аматорские подвывания.
Думаю, в Древнем Китае мое пение могли использовать с ощутимым профитом как орудие пыток.
«Талантливый человек талантлив во всем», — сыронизировал внутренний голос, однако настроение было достаточно позитивным, чтобы не грузиться по этому поводу.
Воспоминания о прошедшей ночи впервые за долгое время не давят на психику. То ли горемыка окончательно износилась, то ли арктические ледяные глыбы ощутимо треснули, окутав небывалым теплом и подарив очередную порцию бесплотных надежд.
Валяюсь около часика в кровати, потом плетусь умываться и наводить красоту. Фон Вейганда поблизости нет, но его запах никуда не исчезает, будоражит воображение, пронизывает все вокруг.
Смятые простыни — свидетели новых грехопадений. Мне легко и тяжко одновременно. Вроде бы прогноз благоприятный, на небе ни единой тучки, однако под ложечкой сосет, тянется противная струя холода, наивное сердечко болезненно сжимается от неприятных предчувствий.
Ночь нежности и любви в нормальном человеческом понимании. Когда тебя ласкают и касаются, не пытаясь сломать, не унижают, а возводят на пьедестал, овладевают в полной мере, берут без остатка, но не подчиняют волю ударами кнута. Никаких «везде», никаких грубостей и жестоких фраз, ранящих больнее осколков стекла. Наоборот — жарко, страстно, с обжигающей пылкостью, выбивающей воздух из легких.
Расплата за подобный беспредел неминуема. Всегда приходит пора возвращать долги. К моему займу прибавилось несколько неутешительных нулей.
Решил проблему с Вознесенским — ползи на коленях, раздвигай ноги, открывай рот. Проявил слабость в период болезни, назвал по имени и чмокнул в ладошку — готовься познать прелести анальных удовольствий. Облагодетельствую щедро, но взамен заберу душу.
Стук в дверь заставляет встрепенуться и моментально сгруппироваться. Глупо рассчитывать на изменения сейчас, слишком рано и самонадеянно.
— Ах, это ты, — разочарованная мина четко отображает внутренние эмоции.
— Доброе утро! — счастливо заявляет Андрей, и от его сиропной интонации становится тошно. — Вам предстоит тяжелый день, Лора.
Не возлагаю иллюзий на легкость. Но это не мешает представлять моего шефа-монтажника, заботливо очищающего виноград, вместо опостылевшего сутенера-зануды с приклеенной улыбкой на гадкой роже.
Хотя зачем мне виноград? Пусть кофе в постель принесет, нет, лучше чай и пирожных, немного, штуки три-четыре вполне хватит разогреться.
— У вас сегодня своеобразный экзамен, — коварный упрямец не желает превращаться в двухметрового бритоголового немца с идеально подстриженной бородкой.
А я не желаю вникать в суть его витиеватых фраз, автоматически улавливаю только отдельные слова, не более того.
— …новое платье… драгоценности необычайного… необходимо подготовиться… вечер… знаменательный повод… день рождения господина Валленберга.
— Что?! — одновременно восклицаем я и мой маленький мозг.
Андрей даже вздрогнул и потушил улыбочку.
— День рождения господина Валленберга, — услужливо поясняет он и для верности прибавляет: — Сегодня.
— Сегодня празднуем или сегодня родился? — навожу справки, попутно вспоминая заветную дату в сканах паспорта, который вполне мог оказаться поддельным.
— И то, и другое, — осторожно отвечает Андрей.
Вот откуда нежность растет. Стареем, теряем боевую форму, расщедрились по торжественному случаю, пустили слезу умиления покорностью домашней игрушки. Короли выдают помилования, президенты амнистируют, а мы позволяем несколько минут поскакать сверху, проявляем доброту и ласку, гладим по шерстке и бросаем сахарок.
— Если все пройдет благополучно, вы сможете связаться с родителями завтра, узнаете дополнительные подробности.
Ах, какое счастье! Если все пройдет благополучно, если будете себя примерно вести, если выучите биографию наизусть, если похудеете, если запомните предназначение тысячи столовых приборов, если станете на мостик и покажете нам цыганочку с выходом… Меня давно напрягают эти бесконечные «если».
— Повтори, пожалуйста, программу на вечер, — попросила я, угрожающе сдвинув брови, непроизвольно копируя манеру Валленберга.
— Платье, кхм, драгоценности, кхм, вечер, — лепетал сутенер, стремительно бледнея и пятясь назад.
Осмелюсь предположить, что проблема заключалась в отсутствии тортика. Избивайте, режьте, насилуйте в извращенной форме, но гоните десерт, черт побери!
Мой организм изнурялся морально и физически, страдал и неистовствовал в приступах бессильной ярости. Острая шоколадная недостаточность послужила неслабым допингом для злобного хомячка внутри. Зверь вырвался из преисподней и жаждал крови, тьфу, опилок… в общем, простых хомячьих радостей.
