Подружка (СИ) - "Deus Rex" (версия книг TXT, FB2) 📗

— Давай без этого, — подходит ко мне Валера. — Не хочу потом качать из-за тебя после игры.

— Как скажешь, мой король, — говорю я и подмигиваю теперь ему.

Не знаю, действительно ли дело в хорошей защите, но наша команда, даже несмотря на плохую сыгранность, ведет с начала и до завершения, причем напряга, как такового, я не чувствую.

Даже тренер, скупой на похвалу, ухмыляется сытой гиеной, хлопает нас по спинам после игры и бежит разводить тренера команды соперников на проспоренный коньяк. На выходе из раздевалки меня цепляет плечом тот самый красавчик, который хмурился, и бросает ожидаемое:

— Педик конченный…

Я закатываю глаза, собираясь открыть рот и обложить его по матушке, когда за моей спиной вырастает Валера с Тимохой.

— Проблемы? — спрашивает он.

— У вас — да, а у нас — никаких, — фыркает красавчик.

— Вот и катись, пока колеса не открутили, — советует спокойным голосом Тимоха.

Я впервые чувствую себя слабой пятиклассницей, за которую вступаются старшие братья. Улыбаюсь и показываю вслед уходящему провокатору фак, а Валера, качая головой, шагает к двери.

Обратно едем тише — все устали, разморились после горячего душа, многие спят, а мы с Валерой смотрим отборочный этап на кубок Европы. Когда автобус заруливает на площадку перед универом, я, пытаясь не заржать, пихаю его в бок:

— Смотри, благоверная твоя.

Валера, подняв голову, тоже смотрит на стоящую у дверей Катерину и глаза его наполняются удивлением.

— Что у нее на лице? — спрашивает он шепотом, а я отвечаю:

— Это губы, Лер. Она накачала себе губы.

Мы выходим из автобуса, Валера видит вблизи этого достойного представителя утиных, и на него становится больно смотреть. Как и на те раздутые вареники с вишней, что мутировали из вполне сносных губ Катерины.

— Вот поэтому я и не хочу быть бабой, — говорю я, перед тем как уйти.

========== 5 ==========

Ванну я люблю принимать со всеми прибамбасами: с ароматной пеной, с шипящими бомбочками, с чайными свечами на полочке и под расслабляющую музыку. Иногда я позволяю себе бокальчик вина. Нет, я не работаю на публику — не выкладываю фото с вышеуказанным антуражем в инсту и не пилю посты с видео и никому не нужной песенкой в сториз. В такие моменты я релаксирую и убеждаю себя, что я — охуенный, самый красивый, самый умный и обаятельный, потому что если я не буду любить себя, то никто меня не полюбит. Люди тянутся к прекрасному, и красивое любить легче. Никто не станет рыться в куче мусора, не зная, что внутри спрятан неограненный алмаз. Я залезаю в воду, вытягиваю ноги и вздыхаю с наслаждением. Закрываю глаза, тянусь за бокалом, который стоит на бортике, и собираюсь сделать этот вечер томным, когда телефон, лежащий на полочке, начинает призывно мигать. Замечая имя — «Любимый» — я жмурюсь, вспоминая, кого я мог так подписать, а потом беру и отвечаю бархатным голосом:

— Ты скучал по мне?

— Нет, но пришлось звонить тебе, — говорит Валера недовольно. — Ты сегодня занят?

— Сейчас отменю запланированную групповушку и буду свободен. В датском королевстве неспокойно?

— Родители ушли на встречу со школьными друзьями и оставили на меня младших. Все бы ничего, но у соседки мужа десять минут назад увезли с аппендицитом, и она привела к нам еще троих своих. Я схожу с ума. Приедешь? Ты детей любишь, я знаю.

— Детей люблю, но лучше постарше — лет шестнадцати, чтоб не опасно было любить… А твоя Кряква где? Почему ее не позовешь?

Трубка покашливает:

— Не хочу я, чтобы дети это видели. У нее аллергическая реакция началась, и раздуло еще сильнее.

— Сочувствую, красота требует жертв. Зато потом как раскатит вдоль твоего нефритового жезла свои губищи… Ладно, приеду, не кипишуй.

Я допиваю вино залпом, быстро моюсь, уже без всякого удовольствия, сушу и укладываю волосы, смотрю в недра шкафа и вытаскиваю белые джинсы с черной майкой, на которой изображены маленькие мопсы россыпью. А вот стринги можно и красные — должна же быть интрига в моем образе.

По дороге заезжаю в кондитерскую, набираю пироженок с кремом и вскоре заваливаюсь в квартиру Валеры, который встречает меня в образе одомашненного самца: трехдневная щетина, — люблю бруталов — растянутая майка и треники, подвернутые до колена. Домашний Валера сексуален вдвойне, и я интуитивно выпрямляю спину и накручиваю прядь на палец.

— Они все девочки, — сообщает он, пропуская меня. — Кроме малого, но он спит, ему всего год, и многого он не требует.

— Ничего, сейчас придумаем что-нибудь, — говорю я.

Прохожу в гостиную, осматриваю маленьких феминисток, тщательно выкалывающих глаза журнальному киноактеру ножницами, представляюсь и сразу прошу пересказать новую серию про волшебниц Винкс, потому что был занят и пропустил ее. Контакт налажен, думаю я, когда пятилетняя сестра Валеры, Мила, заплетает мои волосы и втыкает в них разноцветные «крокодильчики».

— Давай еще браслетики наденем, — говорит она, натягивая на мои запястья весь арсенал фенечек из картонной коробки.

— И бусики, — добавляет Оля, ее одногодка, соседская девочка.

— И глаза накрасим зеленым, — кивает Тоня, ее младшая сестра.

Когда я, врубив новый сезон Лалалупси и рассадив всех на подушках на полу, иду на кухню, чтобы включить чайник, Валера, который занят приготовлением плова, смотрит на меня, сдерживая улыбку.

— Ты с этими тенями и заколками похож на шлюху, которая сосет за пятихатку, — говорит он.

— Тебе со скидкой, за триста, — отвечаю я, расставляя чашки. — Или чай потом, после ужина?

— Лучше после. Две минуты и выключаю. Иди мойся и тащи всех сюда.

Оказывается, Валера вкусно готовит, а плов типично по-мужски: с черносливом, курагой, целыми дольками чеснока, которые потом вытаскиваются, и горошинами перца. Пока девчонки едят — кто-то, не стесняясь, руками, — он кормит в детской мелкого, а я, вытирая испачканные мордахи, думаю, что из Валеры получится замечательный отец.

Потом я выдаю всем пижамы, сажаю за настольную игру и притаскиваю пироженки. Валера, которого вынуждают тоже принять участие в спасении принцессы из лап дракона, сидит с унылым видом. Зато когда в ход идет монополия, он начинает втягиваться и искренне негодует, почему его поля постоянно бьет градом, в то время как я отстраиваю третий завод.

— А не надо было в фермеры идти, — хмыкаю я, загребая к себе фишки. — Шел бы в финансисты. Хочешь, я тебе денег займу, чтоб аренду оплатить?

— Не нужны мне твои деньги, — отвечает Валера, утешаясь пироженками.

Когда наконец наступает время отбоя и все засыпают — не сразу, а еще через полтора часа, мы садимся на полу гостиной с пивом и воблой и включаем прямую трансляцию с кубка Европы.

— Боже, я пережил этот день, — вздыхает Валера. — Блин, что ты делаешь? Дай мне, я почищу.

Я, перестав стучать воблой по столу, отдаю ее Валере, и он аккуратно разламывает рыбину вдоль спинки, снимает кожицу и отдает обратно.

— Фу, теперь точно с тобой целоваться не буду сегодня, — произношу я. — Она воняет, как вчерашние носки.

— Не пизди, нормальная рыба. Спасибо, что приехал.

— Ну я же твоя подружка.

Мы так и сидим до часу ночи, пялясь в экран, он болеет за Германию, я за шведов, но не слишком интенсивно, все равно не наши же. Выигрывает, разумеется, Германия, я жму ему руку и поднимаюсь:

— Пора по норкам!

— Куда ты поедешь так поздно? — спрашивает Валера. — Оставайся, я тебя в своей уложу, а сам в родительской, все равно они на всю ночь закутили.

— Уложи, уложи меня полностью, — ухмыляюсь я, расстегивая пуговицу на джинсах, а он стоит и смотрит как завороженный на красные кружева.

Подмигиваю, стаскивая джинсы ниже, а он… Краснеет? Реально краснеет!

— Так, вали в спальню, там и раздевайся, — произносит, провожая меня в комнату с миленькими рябыми занавесками. — Постельное чистое, утром менял.