Паноптикум (СИ) - Лимова Александра (книги без сокращений .txt) 📗
Мрак тянулся по жилам, пропитывал тело, насыщал покоем сердце и разум.
Некий служитель закона и порядка, накануне оказавшийся под гнетом очень грязной статьи и в последствии подорванный неизвестными в своем автомобиле, спустя неделю после своей «смерти» был найден с перерезанным горлом. Внезапно ожил и тут же помер. На этот раз окончательно. А с ним были найдены еще четверо с простреленными головами. По странному стечению обстоятельств лишь двое из них были при погонах, а еще двое ровно с другой стороны. По слухам. Ага. Да.
И в связи с тем, что имела место быть такая вопиющая ситуация с убийством служителей порядка, город был перекрыт. Типа негласно. Досматривали каждую машину на въезде и выезде, тормозили автомобили в черте города, объявили внушительное вознаграждение за информацию о нападавших. Об этом пестрели комментарии к постам о «дерзком убийстве» из-за которых как-то терялись прочие скандальные новости. Например, пойманный на взятке зам мера города, сгоревший строительный магазин, спалившийся на приеме наркоты крупный чинуша, четыре внезапно раскрытых крупных подпольных казино, неожиданно, но тоже принадлежащих не самым простым людям, крупный экологический ущерб нанесенный окружающей среде одним из промышленных предприятий. Ущерб оценивался не в один лям. И множество, на первый взгляд мелких происшествий. Но только на первый.
В городе шла казнь.
Очень показательная, очень громкая и яркая.
Ни одного слова в прессе об Эмине, ни одного упоминания, как бы придирчиво я не искала, потому что его имя нельзя мусолить. В отличие от тварей. И город тонул в их крови. Образно выражаясь, ибо кровь была пролита только у Нечая, у остальных с тихим хрупом и громким воем прессы ломались судьбы и денежные потоки. Я насчитала тридцать одного человека, которым точно грозит уголовка. Которых точно сожрет великая и ужасная Система. И удовлетворенно сделала большой глоток кофе, отставленного на перила балкона.
Давид склонил голову, глядя вдаль за далекую линию шоссе. Сплюнул вниз, выдохнув дым в сторону и не сильно ударил дном бутылки с белым ромом о край моего бокала. В негласном тосте.
Тихий звон стекла о стекло усладил слух.
Это так ужасно — радоваться чужому горю. И так упоительно улыбаться сломанным судьбам тварей, едва не убивших Эмина.
— Ян, я часа четыре посплю, физически уже не вытягиваю. — Хриплым шепотом сказал он, подкуривая новую сигарету. — Все стабилизировано, ничего не должно случиться за это время. Ты растолкай меня, поедем в больницу перед операцией. Ночью поставили оборудование, светила засветили. Все должно пройти нормально. — Давид поймал мой напряженный взгляд и протяжно выдохнул в сторону. — Мать еще спит и… пусть лучше спит подольше.
Я понятливо кивнула глядя в его глаза и он, устало улыбнувшись уголком губ снова пригубил ром, открывая мне дверь в коридор, ведущий к квартире.
Давид завалился спать, я собиралась затеять лютую уборку, чтобы чем-то себя занять, но… позвонила Линка.
Я поняла сразу. Еще не подняв трубку. На неверных ногах в ванную, открытый кран и принятый вызов. Степаныч скончался пятнадцать минут назад.
Немой крик. Отключение звонка. И не мой крик. А какого-то животного, у которого наживую вырезают органы затупленным ржавым ножом. Крик, заглушенный прижатым ко рту комком полотенце и почти подавленный шумом воды. Сползла по стене на пол, прикрыв глаза. Внутри все сворачивалось.
Вывернуло. Легче не стало. Время шло вперед, ему плевать что я умоляла его остановиться, что я уже провисаю, не справляюсь, что уже…
Дрожащие пальцы с трудом умыли лицо ледяной водой. Вышла из ванной, Давид в кухне, только завершает звонок. Прикрыл глаза и тихо произнес:
— Соболезную.
Я села на лежанку Рима, подтянув его к себе и зарываясь лицом в теплую шерсть на загривке. Все еще холодно. Пес терпеливо сносил мою попытку теснее вжать его в себя. Отпустило не сразу, отпустила его тоже не сразу. Не время. Сейчас нельзя. Она там одна…
Я только подняла взгляд, как Давид негромко сказал:
— Прилетят сегодня ночью. Я помогу. Со всем.
— Я… вы и так много сд…
— Мы не чужие люди. — Он посмотрел на кольцо на моей руке и перевел на меня безумно усталый взгляд.
— Давид, иди поспи. — Прикусив губу, глядя на его бледное лицо с темными кругами под глазами ровно произнесла я. — Иди. Я разбужу.
— Я правда не вывожу уже… — он прикрыл ладонью глаза, выдохнув это с тенью извинения.
— Иди спи. — Тверже произнесла я, давая понять, что мне и не требуются сейчас долгие разговоры по душам, компания, крепкое плечо и прочие знаки человеческой поддержки. — Иди, Давид.
Время стерлось. Я вроде бы все так сидела рядом с Римом. Ближе к обеду дымка спала с разума. Разбудила Давида. Выйдя из душа он плеснул водки в приготовленный для него кофе, махом выпил и кивнул, не глядя на меня.
Дорога в больницу, ебанные больничные запахи, ожидание окончания врачебного консилиума, отказ Давиду, попросившему дать матери еще снотворных. Мое едва сдерживаемое желание отвесить ему подзатыльник, но я его понимала, понимала почему.
Тянущееся время операции, когда мы втроем сидели в кабинете, в том же самом, в который меня привел Давид после покушения. Он сидел на подоконнике, вырубив телефон. Курил почти беспрерывно. Лейла в углу дивана, склонив голову и напряженно глядя в стену перед собой.
Я смотрела на сигарету в руках Давида. Он, все так же глядя в окно, протянул мне пачку. Я бросила краткий взгляд на Лейлу, испытав смешанное чувство неудобства и стыда. Она, не переводя на меня взгляда, едва заметно качнула головой. Почему-то стало легче. Никотин по венам, сбитый выдох дыма в окно, за которым начался снегопад.
Ожидание скручивало измотанные нервы почти до щелчка. Я дышала тихо, медленно и глубоко, глядя за окно. Скрип открываемой двери.
И негромкие слова доктора, что все прошло успешно, состояние стабильное, прогноз… положительный. Оглушило, осело и запуталось в мыслях. Я ухватилась ладонями за подоконник, потому что ноги стали ватными. Давид опустил голову, прикрыв глаза и протяжно выдыхая. Лейла поднялась с дивана со второй попытки. Подошла к нам и дрожащими пальцами забрала сигарету из рук сына, чтобы глубоко затянуться. Выдохнула, не открывая глаз и ее покачнуло. Подхватили ее за локти с Давидом одновременно.
— Отдай, — хрипло потребовал Давид, забирая сигарету из ее дрожащих пальцев. — А то опять на капельницу ляжешь… Мам? Мама?..
— Хорошо. Все хорошо. — Она успокаивающе посмотрела на сына и улыбнулась дрожащими губами. И положила холодную руку на мои пальцы, стискивая их, и помогая подавить желание разрыдаться. И отстраниться. Крепче сжала ее руку.
Она снова отказала в том, чтобы уехать из больницы. Я была слишком слаба, чтобы возразить Давиду. И этим подвела к итогу, за который себя в следующие двадцать минут фактически прокляла.
Мы выходили из здания, в пятнадцати метрах заведенные автомобили. Давид спереди, я за ним, Аслан и Олег с тремя людьми позади.
Когда вышла, почти не обратила внимания на курящего у урны паренька. Почти. Заметила его в тот момент, когда он ринулся к Давиду, а наперерез метнулись люди Асаевых. Но он успел. Успел пырнуть Давида в бок.
Я, остолбенев, смотрела, как Давид отшатывается, как отступает и падает, зажимая косо расположенный нож в боку. Как сминают тварь, заходящуюся в яростном и торжествующем вопле «это тебе за отца, падла!».
Кровь на промерзшей плитке. Я рванула к Давиду, хрипло дышащему, стоящему на коленях, уперевшись в плитку правой рукой и зажимавшего нож в боку.
Крик. Суета. Я вжатая в Давида, не понимая, что делать и орущая на Аслана, отстраняющегося от мрази.
— Давид… нет-нет-нет… — в ужасе, в кошмаре шептала я, удерживая его, ослабевшего, закрывшего глаза, почти рухнувшего вперед.
Аслан подхватил его на руки. Ворвались в здание, мой страшный, неразборчивый неопределенный крик, заставивший рвануть всех. К нам.
