Неписанная любовь (ЛП) - Ашер Лорен (полная версия книги txt, fb2) 📗

Наш ужин лежит у меня в желудке, как свинцовая глыба.

Он отводит глаза.

— Это стало привычкой, или компульсивным перееданием, как сказал мой психотерапевт. Это своего рода травматическая реакция, которую я не могу контролировать, несмотря на то что у меня больше денег, чем я могу потратить за всю жизнь. В молодости я не знал границ дозволенного, поэтому, когда только переехал на озеро Вистерия, я ел до тошноты, что вызывало тот самый страх, что тетя и дядя устанут от моих проблем. Я был уверен, что в один прекрасный день они проснутся и решат, что им достаточно.

— Сколько тебе было лет? — спрашиваю я нейтральным тоном, несмотря на то, что у меня болит сердце.

— Я был лишь немного старше Нико, и за короткое время успел повидать слишком много дерьма. Я был в полном беспорядке.

— Ты был ребенком.

Он смотрит на небо, словно хочет накричать на него.

— А они знали, насколько все было плохо с твоими родителями? — спрашиваю я.

— Нет. Мой дядя и его брат не были в хороших отношениях до его смерти, поэтому они не были в курсе ситуации, пока им не позвонили и не сказали, что мне нужен новый дом.

— О, Рафаэль.

Он больше не может смотреть мне в глаза.

— Они сделали выводы на основе медицинской карты и нескольких анкет, но они никогда не подталкивали меня к тому, чтобы рассказать об этом.

Он несколько раз сжимает и разжимает руки, прежде чем снова заговорить.

— В течение года мне удавалось избегать этой темы, но я не мог скрыть свои кошмары или навязчивое поведение. Однажды я подслушал разговор тети и дяди о том, что они подумывают отправить меня куда-нибудь лечиться.

Его дыхание, как и мое собственное, вырывается с дрожью.

— Лейк-Вистерия — маленький городок, и я слышал о паре детей в школе, которые уехали из-за проблем, поэтому я запаниковал, решив, что тетя и дядя устали от меня.

Невидимая лоза, покрытая шипами, обвивает мое сердце и сжимает его.

— Они просто хотели помочь тебе.

— Сейчас, когда я уже взрослый человек и у меня есть свой ребенок, я это понимаю, но тогда мне казалось, что весь мой мир рушится, — от отчаянной улыбки Рафаэля у меня защемило в груди.

Мне хочется взять его дрожащую руку в свою, но я остаюсь сидеть, не желая, чтобы у него сдали нервы и он закрылся от меня.

— Так что я менялся понемногу, чтобы никто не заподозрил.

— Что ты имеешь в виду под словами «я менялся»?

— Я не хотел, чтобы тетя и дядя беспокоились обо мне, поэтому я притворялся, что мне становится лучше. Что мне больше не снятся кошмары о родителях, что я больше не стараюсь полностью съесть свой ужин, потому что переедаю.

— Как? — вопрос прозвучал шепотом.

— Некоторые вещи давались легко, например, приложить усилия, чтобы завести друзей, или сосредоточиться на положительных моментах, игнорируя все негативные, которые со мной случались, в то время как другие вещи были более сложными, например, контролировать кошмары. С ними я ничего не мог поделать, но я обнаружил, что если просунуть одеяло в щель между дверью спальни и полом и спать в шкафу, то никто не услышит моих криков, — его голос ломается вместе с моим самообладанием, и по моей щеке скатывается слеза.

Я быстро смахиваю ее, чтобы он не заметил.

— Мне так жаль.

— За что ты извиняешься? Ты же не виновата в этом.

— Нет, но это не делает меня менее сожалеющей о том, через что ты прошел, — искушение свернуться калачиком рядом с ним и заключить его в свои объятия становится слишком сильным, чтобы игнорировать его, поэтому я следую за распутывающейся сердечной струной в своей груди к тому, кто продолжает тянуть за нее.

— Подвинься, — я делаю движение руками.

— Почему?

— Я хочу тебя обнять.

— Это становится для тебя привычкой, — он бросает на меня взгляд, который я тут же возвращаю. Вскинув бровь, он немного отодвигается, почти не оставляя мне места.

Хорошо сыграно.

Я прижимаюсь к его боку и прислоняюсь щекой к точке прямо над его сердцем. Оно бьется громко, хотя и немного быстрее, чем обычно.

Это заставляет меня улыбнуться.

Рафаэль подставляет мою голову под свой подбородок и обхватывает меня руками.

— Я рассказал тебе об этом не для того, чтобы ты меня пожалела.

— Это называется эмпатией, но если ты не хочешь… — я начинаю отстраняться, но вместо этого его руки крепко обхватывают меня.

— Если подумать, позволь мне рассказать больше трагических историй из моего прошлого. У меня есть из чего выбрать.

Я понимаю, что он шутит, чтобы разрядить обстановку, но в груди у меня все сжимается.

Я постукиваю по месту над его сердцем.

— Тебе не нужно притворяться, что тебе хорошо со мной.

Между его бровей появляется складка.

— Я не…

Я прижимаю палец к его губам.

— Я бы предпочла, чтобы ты вообще ничего не говорил, а не лгал мне в лицо.

Его взгляд падает на мою руку, и я отдергиваю ее, заметив, что от прикосновения к его губам осталось покалывание.

— Спасибо… за доверие, — говорю я, игнорируя комок в горле.

От его смелости мне тоже хочется открыться ему, хотя я не уверена, с чего начать. Рассказать историю, скрывающуюся за моими шрамами, всегда непросто, но для Рафаэля это не составило трудности, так что остается лишь вопрос, с чего начать.

Судьба, похоже, решила вмешаться, когда Рафаэль провел рукой по моему бедру, и я вздрогнула.

— Прости, — он убирает свои руки и кладет их обратно на подушку.

Тогда я принимаю решение. Оно не такое уж и трудное — после того, как он открылся мне, но все равно заставляет меня нервничать. Я никогда не знаю точно, как отреагируют люди и что они скажут, но у меня есть ощущение, что Рафаэль найдет время, чтобы понять меня.

Я кладу его ладонь на место, а затем провожу ею по рельефной коже.

— Моя реакция была вызвана не тобой.

— А чем?

— Шрамами.

Он молчит, нежно проводя большим пальцем по тому же месту. Если коснуться чуть левее, он найдет еще один шрам… а потом еще один. Это несложно, ведь мое тело прокрыто ими, хотя мое длинное платье отлично скрывает их от посторонних глаз.

— Что случилось? — спрашивает он, поглаживая мою кожу через ткань платья.

Я помню тот первый порез, как будто это было вчера. Гнев. Ненависть. Давление, которое нарастало в моей голове, не находя выхода.

Мама не могла мне помочь, по крайней мере, пока. Она боролась со своими собственными демонами, и самым большим из них был Энтони Дэвис.

Отец. Контролер. Насильник.

— Ты не обязана мне рассказывать, — говорит он минуту спустя.

— Я думала о том, с чего начать, а не о том, хочу ли я говорить об этом.

Мы оба смотрим на звезды и ночное небо, которое так напоминает мне мои собственные бедра и звезды, вытатуированные вокруг моих шрамов.

По небу проносится падающая звезда, и я воспринимаю это как знак.

— Когда я была моложе, мне было трудно контролировать свои эмоции.

Его большой палец продолжает поглаживать мой шрам взад-вперед, давая мне уверенность в том, что я могу продолжать.

— Мой отец был злым человеком, которому доставляло удовольствие принижать свою жену и дочь. Но никто этого о нем не знал, потому что для общества он был добропорядочным гражданином. Помощник шерифа с блестящим будущим. Заботливый муж и отец, каких показывают в кино и журналах, — в этих словах сквозит явное отвращение.

Сердце Рафаэля замирает у моего уха.

— Он абсолютно ничего не контролировал, по крайней мере с нами. Это был лишь вопрос времени, когда я поняла, что он склонен к агрессии, — я переворачиваю ладонь на его груди, чтобы он мог видеть шрам. — Мне было всего одиннадцать, когда произошел мой первый… инцидент.

Его сердце снова ускоряется.

— Инцидент?

— Самоповреждение, — я провожу большим пальцем по своему первому шраму на ладони. — Все началось со случайности. Кто-то купил мне одно из тех старинных ручных зеркал, и однажды, после того как отец набросился на меня за то, что я рисовала на своей коже перманентным маркером, я разбила его. Просто швырнула в стену и увидела, как оно разлетелось на сотню осколков.