Морозко (СИ) - "Ilith" (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Выходи через пару минут, — скользнул пальцами по кромке полотенца над ее грудью, — без этого.
Счет до ста двадцати не дал Забаве возможности обдумать произошедшее. Повесив полотенце, шепча последние цифры, она вышла из ванной. Кровать была перестелена, и чистая белая простынь почему-то вогнала ее в краску. Несколько шагов, и она останавливается на некотором расстоянии от Господина. Он увлекает девушку на кровать, подносит ее ладошку к губам и начинает ласкать языком. Она завороженно смотрит, как он переходит к запястью, затем к локтевой ямке, пробуждая угасшее возбуждение. И вновь его руки скользят по ее телу, сжимают чувствительную грудь, добираются до нежной кожи низа живота. Его пальцы ныряют в мокрые складки, осторожно гладят клитор, слегка погружаются вовнутрь, действуя всё настойчивей. И это уже знакомо — сама мысль о том, что будет дальше, подстегивает возбуждение, заставляя бесстыдно расставлять ноги, подаваться бедрами навстречу его руке. И шепот: «Кончай», — на ухо как раз в тот момент, когда она почти достигла пика, мурашками пробежал по шее, чтобы откликнуться яркой вспышкой ощущений.
Глава 4
Забава потянулась в постели, с улыбкой вспомнила прошлую ночь. Провела ладонями по телу, как будто повторяя путь рук Господина, который помогал принимать ей душ: по груди, бокам, животу, ниже… Она резко прекратила. Нельзя. Она вся принадлежит ему. И мысли, и тело, и ощущения — всё только для него и от него. Наслаждение и боль — из его рук.
Привычный завтрак за столом, приезд врача — и вот она осталась одна в доме. Господин пообещал приехать после обеда. Есть ей придется в одиночестве. Чем заняться в доме, в котором ничего делать не надо? Она, недолго думая, пошла в кабинет. Господину нравится с ней обсуждать прочитанное ею, рассказывать о том, что для нее внове.
Забава с благоговением зашла в кабинет. Он весь был пронизан незримым присутствием Господина, казалось бы в мелочах: массивный стол, шикарное кресло. Она провела ладонью по его спинки, будто лаская. Ей и в голову не пришло присесть в него — это было бы кощунством. Отошла к тем полкам, до которых у нее еще не дошли руки. С благоговением вытащила альбомы с репродукциями, устроилась на мягком ковре. Ей сделалось как-то неудобно «Эротика в произведениях искусства» заворожила и подарила ей ощущение подглядывания за чем-то интимным. Не то чтобы она не видела голых людей, но то, какое смущение заставляли испытывать репродукции различных художников, волновало её.
Неслышно открылась дверь, но она краем глаза заметила движение и с испугом вскинула голову.
— И как тебе картины? — без приветствия поинтересовался Господин.
— Добрый день, — она подскочила, положила книгу на стол и быстро подошла к нему, встав на колени рядом с ним и опустив голову.
— Ты не ответила на вопрос, — он приподнял её голову за подбородок.
— Простите, Господин. Интересные.
— И всё?
Она залилась краской:
— Женщины на них такие… — она попыталась подобрать слово, — не знаю, как сказать. Отличаются от тех, которых сейчас фотографируют.
— Некрасивые? — с легкой поддёвкой спросил он.
— Не пошлые, хоть и изображены в откровенных позах.
— Ты на них похожа. Давай обедать.
Весь день как-то смазался под впечатлением от слов, сказанных Господином в кабинете. «Похожа». Вроде и одобрение, но что у них общего? На картинах не было ни одной девушки. Везде зрелые женщины, уже далекие от нынешних канонов красоты. Она мельком глянула в зеркало, проходя мимо него, — достаточно тонкая девушка с небольшими формами. Недоуменно пожала плечами. Надо поторопиться. Господин не любит ждать.
Вечер в кабинете Морозко. Он работает с бумагами, она, прислонившись спиной к его креслу, с планшетником на коленях. За эти неполные две недели Забава уже привыкла, что ему всё известно, что её любопытство поощряется и запретных тем нет. Совсем нет. Только задавать вопросы неудобно, но Господину как-то удавалось вытягивать из нее то, в чем она даже себе не признавалась. Создавалось впечатление, что он читает не мысли, душу.
Забава откинула голову на подлокотник кресла и наткнулась на руку Морозко. Замерла. Нарушив пространство Господина, она не знала, что делать и чего ожидать.
— Соскучилась? — послышался ровный голос сверху.
— Да, Господин.
— Иди за мной.
Морозко поднялся из кресла и проследовал в гостиную, Забава в полушаге за ним.
— В центр.
Забава поспешно встала посередине пушистого ковра.
— Раздевайся.
Скинула с себя тонкий халатик и невесомые трусики. Морозко забрал у нее вещи.
— Закрой глаза, — и вот уже что-то скользко-шелковое плотно ложится на ее лицо, стягиваясь на затылке.
Она стояла посередине гостиной с завязанными глазами тревожно-предвкушая, что на этот раз придумал Господин. И не поймешь, то ли наказание, то ли поощрение. Веревка сделала первый виток вокруг ее тела, второй, стала плотно обвивать руки, притягивая их к корпусу, обняла запястья, стягивая их друг с другом за спиной. Сердце ёкнуло. Одно дело порка, другое — лишение возможности двигаться. Сердце застучало сильнее, но дёргаться она не осмелилась. Грубоватая веревка потерлась между ног, прижала клитор и спряталась между ягодиц, отчетливо ощущаясь нежной кожей. Она себя чувствовала бабочкой, попавшей в паутину, которую бросает в дрожь от вибрации веревок и неизвестности. Что дальше? Время исчезло, вместе с ориентацией в пространстве. Стоять на плотно примотанных друг к другу в лодыжках ногах становилось всё труднее, но разрешения присесть или как-то сменить позу не поступало. Качает. Сначала показалось, что кружится голова, потом, что она наклоняется вправо, — попыталась выровняться, качнувшись в другую сторону. Зря. Ее повело еще больше. Пытаясь удержаться, переступила ступнями на одном месте — ненадолго удалось прекратить раскачивание. Тишина. Здесь ли Господин? Она вся обратилась в слух. Здесь. Наблюдает. Плечи стало тянуть. Попыталась пошевелить руками — веревка, пропущенная между ног, чувствительно прижала клитор, раздражая его. Сжала ноги, стараясь избавиться от этого ощущения, но стало еще хуже — возбуждение, прежде тлеющее, стало разгораться всё сильнее. Немного опустила руки, насколько позволяла длина веревки, как тут же те витки, что проходили над и под грудью, еще больше сплющили её, заставляя кровь сильнее приливать к пережатым местам, становящимся всё чувствительней. Это сладкая пытка — стоять и не шевелиться, еще большей пыткой оказались даже те небольшие движения, которые она могла совершать. Снова попыталась замереть. Господину не понравится, если она сейчас кончит, а уже мокрая. Головокружение усилилось то ли от недостатка визуальной картинки, то ли от ощущений веревки, то ли от долгого стояния на одном месте, то ли от всего вместе. Она закусила нижнюю губу до боли, чтобы привести себя в чувство. Хватило ненадолго. Лишь вспышка, прояснившая разум, и она падает.
Сильные руки поймали ее еще в начале пути и мягко опустили на ковер.
— Умничка, — Господин погладил ее по волосам и снял повязку с глаз.
Она проморгалась. Даже приглушенный свет резал глаза.
— Ты так восхитительно-беспомощна, — его пальцы скользили по веревкам, слегка касались ее тела.
Потом он подхватил ее на руки и понес в спальню.
Веревки впивались в ее тело там, где он прижимал ее к себе, натягивались в одном месте, ослабляясь в другом. Тепло Господина будоражило, но не так, как в преддверии оргазма. Она пребывала в какой-то эйфории на грани яви и сна.
Господин занес ее в комнату, придерживая, поставил на пол перед зеркалом.
— Смотри, какая ты замечательная.
Замечательная? Её никогда так не называли. Никто, кроме Господина, не восхищался ею. В зеркале отражалась слегка растрепанная тонкая девушка с лихорадочным румянцем на лице, яркими, как будто от поцелуев, губами и глазами с поволокой. Это она? Господин опустился на одно колено и начал развязывать лодыжки. Она завороженно наблюдала, как виток за витком освобождаются ноги, как на белой коже остаются плетеные следы. Минута, пока Господин сматывает веревку, рассматривая ее отражение в зеркале. В его взгляде она видит восхищение. Ею, им самим. Ведь это он делает её такой: чувственной, желанной, нежной, слабой и в то же время сильной.
