Жюстина, или Несчастья добродетели - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (читать книги без регистрации полные txt) 📗
— О черт побери! — воспламенился монах. — Вот, что мне нужно, я буду сношать тебя, тварь, но ты должна испражняться… экскременты и месячные! О дьявольщина, какой это будет ужасный оргазм!
Сильвестр проник в желанное влагалище, и скоро его член напоминал руку мясника. Удовлетворенный с одной стороны, в следующие мгновения он получил удовлетворение с другой: ему наполнили ладони дерьмом, он намазал им себе лицо, затем, покинув Ипполиту, заставил Жюстину сосать свой член, залитый кровью. Пришлось повиноваться, и прямо изо рта прелестной нашей героини он снова вторгся в ее вагину. Ипполита немедленно подставила к его лицу свое истекающее красной слизью отверстие, он жадно приник к нему губами, Онорина придвинула свои ягодицы вплотную к влагалищу, которое сводило монаха с ума, а вторая дежурная изо всех сил порола его. Наконец настал кризис: Сильвестр взвыл как пьяный дьявол и тут же, опьяневший от мерзости и сладострастия, погрузился в мирный сон.
На следующий день Жюстину вызвали на ужин, во время которого должна была состояться приемная церемония. Честь присутствовать на нем получили двенадцать прекраснейших созданий из трех классов: девственниц, весталок и содомиток. Переступив порог, Жюстина сразу увидела героиню вечера.
— Вот та, кого общество дает вам в подруги, сударыни, — объявил Северино, срывая с бюста новенькой скрывавшие его покровы и представляя собравшимся юное создание лет пятнадцати с самым очаровательным и кротким личиком.
Ее прекрасные глаза, влажные от слез, были отражением ее чувствительной души, ее фигура была стройная и гибкая, кожа сияла первозданной белизной; у нее были самые роскошные на свете волосы и во всем ее облике было что-то настолько соблазнительное, что и глаза и сердце присутствующих неудержимо потянулись к ней. Ее звали Октавия. Представительница очень знатного рода, она была похищена в своей карете вместе с гувернанткой, двумя горничными и тремя лакеями, когда ехала в Париж, чтобы стать супругой одного из самых родовитых сеньоров Франции; ее свиту перерезали люди, посланные монахами обители Сент-Мари-де-Буа. Девушку бросили в кабриолет, приставили к ней одного верхового и женщину, которая должна была получить за пленницу вознаграждение, затем привезли в это ужасное место.
Пока никто не сказал о ней ни слова: десять наших монахов, млея в экстазе от стольких прелестей, могли лишь любоваться ими. Власть красоты не может не вызывать уважения, самый закоренелый негодяй невольно возводит ее в своего рода культ, низвергая который, всегда испытывает угрызения совести, но монстры, о коих здесь идет речь, недолго пребывали в смятении перед таким чудом.
— Пойдем, черт тебя возьми, — грубо сказал настоятель, притягивая ее к своему креслу, — дай-ка нам взглянуть, так ли хорошо все остальное, как твоя мордашка, которую природа столь щедро одарила.
Красавица смешалась, покраснела и пыталась вырваться, и Северино схватил ее за талию.
— Пойми же, сучка, — прикрикнул он, — что ты здесь уже не госпожа, что твоя участь — повиноваться; иди сюда и оголись поскорее!
И распутник сунул одну руку ей под юбки, крепко держа ее другой. Подошедший Клемент поднял до пояса одежды Октавии и продемонстрировал всем самый свежий, самый белоснежный, самый круглый зад на свете, увидеть который так долго жаждала вся развратная братия. Все подступили ближе, все окружили этот трон сладострастия, все осыпали его восторженными словами и стали толкаться, чтобы ощупать его и потискать, сойдясь, в конце концов, на том, что никогда не видели они ничего столь прекрасного и безупречного.
Между тем скромная Октавия, не привыкшая к подобному обращению, ударилась в слезы и стала вырываться.
— Раздевайся, разрази тебя гром! — заорал Антонин. — Нельзя же оценить девчонку, прикрытую тряпками.
Все бросились помогать Северино: один сорвал шейный платок, другой юбку; теперь Октавия напоминала молодую лань, окруженную сворой собак: в одно мгновение ее бросающие в озноб прелести раскрылись перед глазами всех собравшихся в зале. Конечно же, никогда свет не видел великолепия более трогательного, форм более совершенных. О святое небо, какой красоте, какой свежести, какой невинности и нежности предстояло стать добычей этих чудовищ! Сгоравшая от стыда Октавия не знала, куда спрятать свое тело, со всех сторон ее пожирали похотливые взгляды, со всех сторон тянулись к ней грязные руки. Круг сомкнулся, она оказалась в центре, возле каждого монаха находились четыре женщины, возбуждавшие его различными способами. Октавия представала перед каждым; Антонин не мог более сдерживаться, ему ласкали седалище, одной рукой он стискивал ягодицы Жюстины, другой теребил влагалище весталки. Он поцеловал Октавию в губы и схватил рукой вагину новенькой. Жест был настолько грубый, что девушка закричала. Тогда Антонин стиснул ее прелести еще сильнее, и его семя брызнуло неожиданно и вопреки его желанию: его проглотила стоявшая на коленях очаровательная наложница.
Октавия перешла к Жерому: ему кололи иглой ягодицы, его возбуждали две красивые девушки — одна спереди, другая сзади, — а четвертая, не старше шестнадцати лет, испускала ему в рот утробные звуки.
— Какая белизна, какая прелесть! — бормотал он, ощупывая Октавию. — О дивное дитя! Какой прекрасный зад!
Он тут же сравнил его с тем, который выдыхал ему в нос — один из самых красивых в серале.
— М-да, — проговорил он, — я даже не знаю…
Потом, прильнув губами к прелестям, на которые пал его выбор, вскричал:
— Яблоко получишь ты, Октавия, оно принадлежит только тебе… Дай мне вкусить драгоценный плод этого возлюбленного дерева моей души… О! Да, да, испражняйтесь обе, и я навсегда буду считать первой красавицей ту, кто сделает это раньше.
Октавия смешалась и не смогла выполнить такое требование, что объяснялось ее невинностью; ее соперница сделала как надо; Жером мигом возбудился, больно покусал ягодицы Октавии, и новенькая перешла к следующим мерзостям.
Амбруаз сношал в зад пятнадцатилетнюю девственницу, в рот ему испражнялись, он теребил руками две задницы; когда приблизилась Октавия, он даже не изменил позу.
— Дай мне свой язык, шлюха! — приказал он ей. И его рот, испачканный испражнениями, осмелился коснуться уст самой Гебы.
— О дьявольщина! — вскричал он, укусив этот свежий благоуханный язычок. — Я так и знал, что эта сучка явилась сюда, чтобы выдавить из меня сперму!
И злодей, продолжая богохульствовать, вторгся в прекрасный зад, сразу пробив брешь.
Настал черед наставника; он восседал на груди прелестной восемнадцатилетней девушки, которая лизала ему бока и которой он щипал влагалище, две задницы пускали газы ему под нос, четвертая женщина, юная и прекрасная как божий день, пощипывала ему яички и возбуждала рукой член. Развратник схватил Октавию, двадцать хлестких ударов обрушились на ее ягодицы, и обход продолжался.
Юная дебютантка приблизилась к Сильвестру. Этот распутник облизывал три представленных ему вагины, его сосала четвертая женщина; несравненное влагалище Октавии нависло над теми, которые обрабатывал его язык, и, будто взбесившись, монах, теряя сперму, оставил кровавый след зубов на лобке Октавии, едва прикрытом нежным пушком.
Клемент содомировал двенадцатилетнюю девочку, похожую на агнца, которую заставлял рыдать его громадный орган; кроме того, ему щипали ягодицы и испражнялись под нос.
— Клянусь всеми задами в мире! — рычал он. — Нет прекраснее картины, чем добродетель рядом с пороком!
Он, как сумасшедший, накинулся на красивейшие ягодицы, которые по его приказу подставила ему Октавия.
— Испражняйся, или я тебя укушу.
Дрожащая Октавия поняла, что единственный выход для нее заключается в повиновении, но и беспрекословная покорность не избавила ее от кары, которой ей пригрозили, и, несмотря на свежие аккуратные экскременты, ее изящные прелестные ягодицы были жестоко и до крови искусаны.
— Теперь, — провозгласил Северино, — время заняться более серьезными вещами; я, например, так и не сбросил сперму и предупреждаю вас, господа, что ждать более не намерен.
