Жюстина, или Несчастья добродетели - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа (читать книги без регистрации полные txt) 📗

— Ты по-прежнему тверд в своем намерении относительно твоей сестры? — спросил меня Александр несколько месяцев спустя, на что я ответил такими словами;

— Я еще больше хочу отомстить ей самым жестоким образом за иллюзию, в плен которой заманили меня ее чары; в моих глазах она является ужасным чудовищем, но если ты влюблен в нее, я смирю свои чувства.

— Кто? Я? — воскликнул Александр. — Чтобы я увлекся женщиной, которой наслаждался! Разве я не раскрыл тебе свое сердце? Будь уверен, что оно похоже на твое, поверь мне, что я тоже терпеть не могу этих девиц, и если хочешь, мы придумаем вместе, как их погубить.

— Дадим друг другу клятву, — добавил я, — и пусть ничто не помешает нам.

— Согласен, — ответил Александр, — но какое средство мы изберем?

— Я знаю одно очень надежное: сделай так, чтобы моя мать застала тебя вместе с моей сестрой, я знаю ее суровость, она придет в бешенство, и София пропала.

— Как это пропала?

— Ее поместят в монастырь.

— Хорошенькое наказание! Нет, для Анриетты я желаю чего-нибудь посущественнее.

— Как далеко ты хочешь зайти в своем гневе?

— Я хочу, чтобы она была обесчещена, унижена, разорена, оставлена нищей; я хочу, чтобы она просила милостыню у моего порога, а я буду с великим удовольствием отказывать ей.

— Хорошо, — сказал я другу, — в таком случае я был прав, думая, что превосхожу тебя в этом смысле… Однако ничего пока не хочу объяснять. Условимся действовать по отдельности, затем расскажем друг другу о своих делах, и тот, кто окажется искуснее, получит от другого признание в поражении. Согласен?

— Согласен, — сказал Александр, — но мы должны еще раз получить удовольствие, прежде чем приступить к делу.

Поскольку моя мать снова отсутствовала, мы устроили последнюю встречу там же, где состоялась первая. На этот раз мы насладились такими сладострастными сценами, каких не устраивали до сих пор, и закончили их тем, что жестоко оскорбили бывших идолов своего культа. Мы привязали их друг к другу живот к животу и в таком положении в продолжение четверти часа избивали хлыстами; мы награждали их пощечинами, придумывали для них всевозможные наказания; одним словом, мы унизили их до последнего предела и дошли до того, что плевали им в лицо, испражнялись на грудь, мочились в рот и в вагину, одновременно осыпая их самыми гнусными ругательствами. Они рыдали, мы смеялись над ними. Мы не усадили их с собой за стол, они прислуживали нам голыми; потом, заставив их одеться, мы вышвырнули обеих хорошим пинком в зад. Насколько же скромнее вели бы себя женщины, если бы знали, в какое рабство толкает их либертинаж! [37]

Поскольку мы обещали друг другу действовать раздельно, я потерял Александра из виду приблизительно на шесть недель и воспользовался этим временем, чтобы расставить вокруг несчастной Софии все батареи, действие которых вы скоро увидите сами. Моя сестра, будучи очень темпераментной от природы, с той же легкостью уступила домогательствам одного из моих друзей, с какой отдалась моему кузену, и с этим другом я ее и застал. Не буду описывать вам ярость матери, скажу лишь, что она была ужасна.

— Ты должна опередить ее действия, — сказал я Софии, — поторопись, ты попадешь под замок, если не воспользуешься моим —советом; избавься от этого чудовища, попытайся покончить с этим докучливым аргусом, а я дам тебе верное средство.

Растерянная София поколебалась и наконец сдалась. Я приготовил роковой напиток, сестра подставила его матери, и та свалилась на пол.

— О святое небо! — вскричал я, с шумом влетая в комнату. — Матушка… что с вами? Это наверняка дело рук Софии, этого бездушного чудовища, которому грозил ваш справедливый гнев… Вот как отомстила она за ваши спра— ведливые нарекания. Пусть же она поплатится за свое преступление. Я раскрыл его, надо арестовать Софию! Надо наказать виновницу чудовищного убийства, пусть она погибнет, пусть отплатит кровью за смерть моей матери.

Именно с этими словами я представил пришедшему комиссару яд, найденный в комнате сестры и завернутый в ее белье.

— Неужели и теперь могут быть какие-то сомнения, сударь? — продолжал я, обращаясь к представителю закона. — Разве преступница не изобличена? Для меня ужасно, что приходится выдавать свою сестру, но я предпочитаю, чтобы она умерла, чем носила на себе печать бесчестия, и нисколько не колеблюсь между прекращением ее дней и опасными последствиями безнаказанности. Исполняйте свой долг, сударь, я буду несчастнейшим из людей, зато мне не придется упрекать себя в преступлении этой злодейки.

Потрясенная София бросила на меня ужасный взгляд, она хотела что-то сказать, но ярость, боль и отчаяние помешали ей; она рухнула без чувств, ее унесли… Судебная процедура прошла как обычно, я пришел в суд, подтвердил свое заявление. София пыталась возложить вину на меня, объявить меня автором этого смертоубийства. Моя мать, которая была еще жива, приняла мою сторону и сама обвинила Софию; она рассказала о ее поведении: какие еще доказательства были нужны судьям? Софию приговорили к смерти. Я помчался к Александру.

— Ну и как твои дела? — поинтересовался я.

— Скоро увидите, образчик добродетели, — отвечал мне Александр. — Разве вы не слышали о девушке, которую должны нынче вечером повесить за попытку отравить свою мать?

— Да, но эта девушка, — моя сестра; это она дарила тебе наслаждение, а эта казнь — дело моих рук.

— Ты ошибаешься, Жером, это моя работа.

— Негодяй! — воскликнул я, бросаясь на шею друга. — Теперь я вижу, что мы молча действовали одними и теми же средствами, разве это лучше всего не доказывает, что мы созданы друг для друга? Спешим, толпа собирается, сейчас наших сестер приведут к эшафоту, пойдем насладимся их последними мгновеньями.

Мы взяли экипаж и не успели приехать на площадь, как привели наших жертв.

— О Фемида! — возликовал я. — Как любезно с твоей стороны, что ты послужила нашим страстям!

У Александра, как кол, топорщился член, я начал ласкать его, он оказал мне ту же услугу, и мы, глядя в лорнеты на обвязанные веревкой шеи обеих наших потаскух, залили бедра друг друга спермой как раз в тот миг, когда бедные игрушки нашего злодейства благодаря нашим заботам умерли самой ужасной смертью.

— Вот истинное удовольствие, — сказал мне Александр, — нет на свете ничего слаще этого.

— Да. Но если такое необходимо в нашем возрасте, что мы еще придумаем, когда угасающие страсти потребуют более сильных стимулов?

— Что-нибудь да придумаем, — ответил Александр, — только ни за что не станем воздерживаться от удовольствий в призрачной надежде прожить подольше, ибо это полнейшая чепуха.

— А твоя мать жива? — спросил я своего кузена.

— Нет.

— Тогда ты счастливее меня: моя еще дышит, и я собираюсь разделаться с ней.

Я побежал домой и сдержал слово: преступление было совершено моими собственными руками. И благодаря этому двойному злодеянию я провел ночь в море уединенных наслаждений в тысячу раз более острых, нежели те, что предлагает нам распутство в окружении самых сладостных предметов своего культа.

В последние годы жизни матери наша коммерция шла довольно вяло, и я решил продать то немногое, что имел. Это должно было дать мне средства на три или четыре года приличного существования. Затем я собрался попутешествовать, оставил в пансионе дочь, рожденную кузиной, с намерением когда-нибудь бросить ее в жертву своим удовольствиям, и отправился в путь. Полученное мною образование давало мне возможность найти место учителя, хотя я был еще слишком молод для этого; я приехал в Дижон и в этом качестве устроился в доме советника парламента, у которого было двое детей: сын и дочь.

Профессия, которую я избрал, как нельзя лучше подходила для моих сладострастных упражнений, и в своем воображении я уже видел вокруг себя многочисленных жертв своей страсти в лице порученных мне воспитанников. Ах, как будет приятно, думал я, злоупотреблять доверием родителей и наивностью их чад! Какое благодатное поле открывалось для этого чувства внутренней озлобленности, которое меня пожирало и требовало отомстить самым жестоким способом за оказываемое мне расположение! Надо поскорее напялить на себя мантию философии, и она вскоре станет для меня прикрытием всех пороков… Такие мысли одолевали меня в двадцать лет.