Наследие (СИ) - Цыпленкова Юлия (книги онлайн полностью TXT) 📗
— Что ждешь ты от милости Покровителей наших? — вопросил жрец.
— Очищения от скверны и прощения, — ответил аниторн, наконец успокаиваясь окончательно.
— Велики ли грехи твои?
— То знают лишь Боги, — а вот это уже не было ритуальной фразой. Кающемуся полагалось ответить: «Грехи столь велики, что ступаю я с тяжкою ношей». И все-таки ответ Риктора Илейни невозможно было оспорить и отказать ему в очищении. Кто, если не Боги, знает больше о своих детях?
— Боги прощают заблудших, коли вину их можно простить, — голос жреца не дрогнул, но злость Рик уловил и усмехнулся, но усмешку по-прежнему скрывали пряди его собственных волос.
— Взываю к милости Огненных Богов, — повторил лорд, и жрец картинно взмахнул рукой.
Тут же широкие ворота обители открылись. Народ ахнул, глядя на голубоватое очищающее Пламя, ревущее в огромной чаше. Риктор стиснул зубы и направился к Огню, сжав склянку Дальгарда с такой силой, что казалось, она сейчас треснет. Уже перед чашей, Илейни шумно выдохнул, тряхнул волосами, отбрасывая их на спину, мгновение колебался, после закрыл глаза и переступил край чаши, шагнув в Огонь.
Холодные языки пламени лизнули лицо аниторна. Рик открыл глаза, удивленно глядя сквозь голубоватую пляшущую пелену на темные стены обители и застывших вокруг чаши жрецов. Выдохнув с облегчением, мужчина сделал второй шаг. Огонь стал теплей, в голубом пламени появились вкрапления рыжих искр, вытягивавшихся в высоту, превращаясь в яркие росчерки.
Лорд сделал третий шаг из десяти, такова была величина чаши. Огонь ему казался даже ласковым. Лепестки пламени почти нежно гладили кожу и волосы Риктора. Внутри Огня не было слышно его пугающего рева, как вне чаши, только тихое шипение, да запах ткани рубахи, постепенно обращавшейся в пепел, осыпавшейся серыми хлопьями с каждым новым шагом.
На пятом шагу Огонь стал горячей, но все еще не обжигал. И все же Рик нахмурился, потому что рыжие искры начали краснеть, все больше меняя голубое холодное пламя. Он обернулся и негромко вскрикнул, когда лицо опалило жаром. Еще шаг, и аниторн понял, что находится в ловушке. Огонь стремительно изменялся, наполняясь яростью стихии, словно Огненные разгневались на своего сына, и Илейни уже не сомневался, что именно это сейчас и говорит старший жрец, поясняя изменения пламени.
Жар стал практически нестерпимым, волосы затрещали, готовые вот-вот вспыхнуть, остатки одежды уже не опадали пеплом, ткань начала дымится. Первые ожоги уже уродовали обнаженную кожу. Аниторн тихо рыкнул. Страха и паники не было, они растворились в тепле матушкиной заботливой души, окутавшем Риктора. Он с силой бросил себе под ноги склянку Дальгарда, и та треснула, выпуская наружу свое содержимое.
Рев пламени вдруг перешел в шипение, и алые языки порыжели и вновь стали синими. Холодные языки, будто извиняясь, лизнули обожженную кожу, и ласково пробежались по телу, пожрав последние куски ткани, еще державшиеся на плечах. Аниторн сделал несколько последних шагов и вышел из Огня с гордо поднятой головой. Каяться ему было уже не в чем, Боги покарали и простили. Это видела тысяча свидетелей, стоявшая перед воротами обители.
Насмешливо изломив бровь, Рик посмотрел на жреца, державшего в руках харас. Тот смял в пальцах ткань, не зная, что ему делать, но быстро очнулся, и лицо служителя Огненных Богов снова стало невозмутимым. Он накинул харас на плечи Риктора и отошел в сторону. Лорду хотелось расхохотаться в лицо старшему жрецу, мрачно взиравшему на выжившую жертву, но Илейни подавил и этот порыв. Он вышел из ворот обители, и старший жрец провозгласил:
— Огненные Покровители простили лорда-аниторна и вновь приняли его под свою защиту. Риктор Илейни возродился и очищен от скверны.
— Какой неожиданный исход, не так ли, жрец? — едва слышно спросил Рик, не скрывая насмешки.
— Я узнаю, как ты это сделал, лорд, — так же тихо ответил служитель.
— А я узнаю, по чьему наущению, ты хотел меня сжечь заживо, — не остался в долгу аниторн и выкрикнул: — Хвала Огненным Богам! Они милостивы и справедливы!
— Хвала Огненным! — подхватил народ, и лорд Илейни покинул обитель с единственным желанием — вырвать сердце неведомому врагу.
По, так и не затянувшемуся людьми проходу, прогарцевал белоснежный жеребец государя. Король удерживал в поводу второго коня, черного, как уголь, без единого светлого пятнышка. Черный жеребец был покрыт попоной голубого цвета с золотом — цвета рода Илейни. Остановившись перед аниторном, Его Величество кинул ему поводья второго коня.
Лорд Илейни хмыкнул и указал взглядом на свой наряд. Харас плотно обернул его тело, скрыв наготу, но для поездке на лошади требовалось что-то более надежное. Однако король смотрел не на покров, а на лицо Риктора, покрытое ожогами.
— Мага, — коротко велел он и мазнул взглядом по старшему жрецу, склонившего голову в приветственном поклоне.
Вскоре венценосец и лорд уже входили в открытый переход. Его Величество так и въехал на своем белоснежном Буране, Рик вошел, ведя черного жеребца в поводу. Они вышли у ворот дворца. Стражи склонились, но их любопытные взгляды все-таки прошлись по аниторну, отмечая ожоги там, где была обнажена кожа, отметили подпаленные волосы и с изумлением переглянулись.
От Риктора не укрылось удивление воинов, и он скрипнул зубами, уже представляя, как можно вывернуть неудачную попытку сжечь его. Как признать милость Богов, так и обвинить лорда Илейни в том, что он продал душу Виллианам, и их сила помогла усмирить Огонь. Впрочем… Нет, вряд ли жрец рискнет поставить под сомнение власть Божественной Силы. Все знают, что на Огонь невозможно влиять. Так учат сами служители, значит, тут подвоха не будет. Боги наказали и простили. Хорошо.
— Целителя, — услышал Риктор распоряжение короля. Затем Ледагард обернулся к лорду. — Идем в мой кабинет…
— Государь, — возмущение все-таки прорвалась наружу, — позвольте одеться!
Венценосец досадливо поморщился и махнул на Рика рукой, не забыв добавить:
— После жду у себя.
— Как пожелает мой король, — поклонился Илейни и поспешил в отведенные ему покои, где его ждала чистая одежда и лохань с горячей водой.
Больше всего Рику хотелось покинуть дворец. Это он сделал бы даже голым, но король желает узнать подробности, и долг лорда-аниторна сказать ее государю. И все же… Мужчина вдруг поймал себя на том, что доверять не хочется даже Ледагарду, всегда относившемуся к нему с симпатией и даже дружеским участием. Когда-то, когда Его Величество был еще Высочеством, они слыли приятелями. Но Рику на тот момент было двенадцать, Ледагарду — пятнадцать. И юноши прекрасно ладили, когда Октор Илейни привозил сына ко двору. Не сказать, чтобы между молодыми людьми существовала крепкая дружба, но общение друг с другом было им приятно. Потом Его Величество скончался, получив удар копьем прямо в сердце во время турнира, и Ледагард взошел на трон, и отношения между приятелями поменялись, но симпатия и доверие остались. Потому для исполнения тайных поручений король выбирал Риктора Илейни, зная, что может на него положиться. Так думал и Рик, порой позволяя себе маленькие вольности, их государь легко прощал.
Но вот пришло время, когда нужно было помнить, что король остается королем, и не стоит слепо верить в его доброе отношение к себе. Ледагард уже сам признался, что, назначив Риктора аниторном Побережья, давать полной воли он ему не собирался. Готов был уничтожить Гора, не особо разобравшись в его вине. К тому же его предок почти извел род Илейни под корень, и как выяснилось из древних рукописей, основания для страха перед прадедом Рика у него были.
А что, если Ледагард испугался, как его прадед, и решил убрать аниторна руками жрецов? Если его переживания всего лишь игра?
— Бездна, — коротко выругался лорд, полностью погружаясь в горячую воду, как только ушел целитель, вылечивший ожоги.
Подобные размышления могли завести его слишком далеко. Начать видеть врагов в каждом встречном, было так легко. Кому верить? Только себе. В себе он был уверен, но и превращаться в озлобленного и вечно настороженного зверя Рику так же не хотелось. Он всегда был открыт, чужд притворству и лицемерию. Мог поддержать чужую игру, мог забавляться сам, наблюдая очередную попытку наслать на него чары, но недолго. Предпочитал прямолинейность коварству. И в случае, если требовалось обмануть, отмалчивался, находя предлоги не давать ответа. Оттого-то гнев все сильней захлестывал мужчину, попавшего в ловушку чужих интриг, смысл которых он не видел.
