В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Объясни мне, Николина, что в моих словах «К тебе больше никто кроме меня не притронется» и «Не делай никаких глупостей, пока я веду переговоры» тебе было непонятно? — спрашивает он монотонно, безжизненно, словно всё человеческое из его голоса исчезло, в то время как чёрные зрачки впервые приобретают багровый оттенок крови. И пока он ожидает от меня ответа, на контрасте со своим настроем разгневанного животного для людей в зале включает обманчиво нежный режим и аккуратно проводит пальцами по моей щеке и шее.
А у меня весь взор алой мглой застилает от осознания того, что он трогает меня теми же, мать его, пальцами, что ещё недавно царствовали на талии какой-то модели!
— Видела я, какие длинноногие и безмозглые переговоры ты вёл, — выпускаю обвинительное шипение, отрывая его руку от себя. — Женские слюни со своего лица не забыл стереть после заключения сделки?
Честно, не было у меня в планах показывать ему своё негодование, но ничего не могу с собой поделать. Это не обычные человеческие ощущения, с которыми я ещё много лет назад научилась успешно справляться. Это, чёрт побери, его магия, что без спросу и разрешения берёт меня в подчинение, а существующая во мне «стена», о которой говорила Камилла, лично мне кажется абсолютным фуфлом, раз не может укрыть меня от этой неревностной дичи.
— Так вот оно в чём дело… Моя кошечка устроила показательное выступление из-за очередной вспышки ревности? — Адам растягивает губы в хитрой ухмылке, значительно погашая очаг злости в своих глазах.
— Да не ревность это! Ты сам знаешь, что творит твоё «очарование»! И завязывай уже меня так называть! Не кошечка я! И уж точно не твоя, раз ты позволяешь себе тискаться с другими бабами прямо на моих глазах!
— Так, значит, если я спрячусь, то тискаться разрешается? — дразняще бросает Адам, и если бы не его отменная реакция, позволившая ему поймать мою руку ещё в самом начале движения, мой кулак с хрустом встретился бы с его челюстью. — Тихо, милая, леди не подобает вести себя на людях подобным образом. — Ни грамма укоризны, лишь откровенная издёвка пропитывает каждую ноту его голоса. И как у него опять получилось так ловко вернуть себе штурвал спокойствия, в одночасье сделав злостной гарпией именно меня? — Захотелось поиграть, Лина? Да только ты противника себе не по рангу выбрала. Я умею сдерживать себя. Годы практики. И поэтому сейчас я обязательно себя сдержу, но, когда мы вернёмся домой, мне придётся преподать тебе урок того, что со мной ты такой хернёй заниматься не будешь. Раз я сказал, что ты только моя и никого другого ты к себе подпускать не можешь, значит, ты должна слушаться. И если ты ещё хоть раз посмеешь устроить что-либо подобное, то…
— То что, Адам?! — тихо, но от того не менее гневно выплёвываю я, заранее предчувствуя, как смачно меня сейчас понесёт. — Хватит уже мне свои условия ставить! Достал! Мы не на востоке живём, где у женщин нет своих прав, и они должны во всём подчиняться своим мужьям, которые помимо них имеют ещё несколько жён и гарем с любовницами под боком. Да и начнём с того, что ты мне не муж никакой. Я тебя вообще пару дней всего знаю, а ты уже по какому-то праву требуешь от меня забыть обо всех мужчинах, в то время как сам явно не планируешь забывать о женщинах. Смешной ты, Адам, в самом деле смешной, если думаешь, что я буду смирно терпеть твоё общение с другими бабами. Не буду! Мне такой Казанова на хрен не сдался, ясно? Так что, если тебя что-то в этом не устраивает, закончим всё сразу сейчас, так ничего и не начав, и можешь отправляться тискаться с кем пожелаешь! — горячо заканчиваю, а сердце и дальше продолжает нестись стремительным галопом, пока я пытаюсь морально не прогнуться под тяжёлым взором Адама.
— Ты что, только что решила мне свои условия предъявить? — мне кажется, от удивления брови Адама взлетели чуть ли не до самого затылка, будто я только что сказала нечто неслыханное, прямо-таки из ряда вон выходящее.
— Ты же мне предъявляешь! Почему я не могу? Быть одной из множества — я не собираюсь! Даже не надейся! Так что сделай то, что всё это время просил сделать меня — определись в своих желаниях — либо тебе хватает только меня, либо прекрати уже морочить мне голову своими броскими фразами о моей особенности и просто оставь меня в покое! — требую я и, схватывая бокал с шампанским с подноса мимо проходящего официанта, залпом осушаю его до дна.
— Леди так не пьют, Лина, — приглушённым тоном отвлекается от темы Адам, приветственно кивая кому-то из неподалёку стоящих гостей. — Особенно те, что никогда не пьют, — а вот теперь он добавляет безрадостную усмешку, полагая, что я опять ему соврала даже о такой мелочи.
Но я в самом деле не пью! Клянусь, я никогда не пью, и думаю, вам и без объяснений понятны мои причины на это, но сегодня по его же вине я пью уже дважды. В первый раз меня заставил сам хренов диктатор, а сейчас — мне нужно сделать хоть что-то, чтобы от вернувшейся злости не расквасить его красивую рожу.
— Как хорошо, что я не леди, — резонно парирую я. — И это всё ты виноват, Адам. Ты и твоя сила. Она на меня неблагоприятно влияет. Во всех смыслах этого слова. Я сегодня либо окончательно свихнусь, либо сопьюсь, либо не удержусь и убью следующую настоящую леди, которой ты позволишь себя щупать.
— Ох, милая, насчёт последнего не волнуйся, я же сказал, что смогу замять даже совершённое тобой убийство, — в отместку он дразнит меня ещё сильнее, явно воспринимая мои предыдущие слова как шутку, однако уже в следующий миг его злорадную улыбку сметает громкий треск стекла от лопнувшего в моей руке бокала.
— Чёрт, Лина! — тихо ругается он, быстро стряхивая с моей ладони мелкие кусочки хрусталя.
Ещё пара секунд — и к нам одновременно подлетают сразу два официанта.
— Мисс, будьте осторожны, не наступите на стекло. Вам нужна аптечка? Ваши руки сильно повреждены? — озабоченные, торопливые голоса летают вокруг меня, но я стою, как замороженная, и не могу отвести разъярённого взгляда с лица Адама.
— Нет, всё в порядке. Обошлось без порезов. Просто уберите здесь, — приказывает он и уводит меня подальше от разбросанных осколков в полутёмный коридор помещения, отделённый от всех наблюдающих за очередным выступлением гостей колоннами.
— А теперь быстро успокоилась! — повелительным тоном начальника приказывает Адам.
— Успокоиться?! Серьёзно?! — чуть ли не срываюсь на крик. — Ты меня ещё больше спровоцируй своими высказываниями и тогда попроси об этом! И вообще я…
— Я сказал — успокоилась и заткнулась! — Он как муху меня прибивает своим громовым, низким голосом, вмиг вынуждая проглотить свой язык. — Мои высказывания не идут ни в какое сравнение с тем, что ты устроила с Брауном. Ты, маленькая идиотка, специально тёрлась всеми частями тела об этого мудака, даже не представляя, на что могла нарваться этим поступком. Никогда даже думать не смей о том, чтобы вытворить нечто подобное вновь. Поняла меня? Никогда! Я еле сдержался, чтобы не убить вас обоих прямо на танцполе! — зловеще выдаёт Адам, властно ныряя рукой в мои волосы. — Никто к тебе больше не притронется! Уясни, мать твою, это раз и навсегда! Никто! Ни этот танцор, ни Эндрюз, которого ты не перестаёшь выискивать, ни кто-либо другой. Ты теперь со мной, Лина, и, если потребуется, я уберу с твоего пути каждого, кого посчитаю нужным, и надеюсь, ты сама уже успела догадаться, что на свою работу ты тоже больше не вернёшься! Я так решил и уже сообщил об этом Тони! А когда я сказал, что ты моя, Лина, это значит, что и ты — моя, и жизнь твоя тоже моя! И мне глубоко наплевать, хочешь ты этого или нет! — решительно отрезает он, напоминая собой возвышающийся надо мной монумент — величественный, грозный и до пробирающей всё тело дрожи красивый, в звериных глазах которого намешано столько всевозможных мощных чувств и эмоций, что я с замиранием сердца осознаю, что готова смотреть в их завораживающую тьму бесконечно.
Наверное, я точно вконец обезумела, раз вместо страха перед угрозами Адама и злостью от его стремления повелевать моей жизнью я ощущаю прошивающий меня насквозь огонь. Но не сжигающий всё нутро до основания, а тело — до самых костей, а приносящий разуму небывалое счастье и согревающий душу теплом, которого мне никогда не удавалось испытать прежде.
