Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" (книги .txt) 📗
Как только дверца кареты закрылась, и сестры остались втроем, Жюли дала выход своим эмоциям.
— Надеюсь, ты довольна, сестра. Скажи, каково это — чувствовать себя скаковой лошадью, на которую все ставят? А может, у тебя более масштабные планы? Ещё одно имя в списке твоих кавалеров, которых у тебя и так слишком много. Или запасной жених никогда не будет лишним? Если ты выйдешь за него, все твои проблемы с “Виллой Роз” будут решены раз и навсегда. Что скажешь?
— Замолчи! — прошептала Ида, и Жюли испуганно взглянула на сестру. Первый раз за долгие годы она увидела на лице сестры явное желание дать пощечину своей обидчице, и это решительное выражение несколько охладило пыл маркизы, потому как Ида и в самом деле могла это сделать.
Ида ощупала край перчатки, под который по детской привычке подсовывала платочек. Перебирание тонкой ткани, которая уже, казалось, насквозь пропиталась ароматом роз, почему-то ее успокаивало. Хотя скорее, столь спасительным свойством обладал аромат, мгновенно повисавший в воздухе, стоило достать платок.
— Черт! — прошептала виконтесса, не находя заветное успокоительное. — Я опять потеряла свой платок.
***
Часы пробили двенадцать. Дюран остановился, и, не убирая с плеча скрипку, прислушался. “Терра Нуара” уже спала, внезапная тишина после тоскливых звуков музыки казалась угнетающей. Скрипка уже давно была одним из немногих его утешений в этом мире, наравне с кофе и, конечно же, алкоголем. Ее мягкие звуки всегда действовали как успокоительное. Скрипка стала единственной прихотью, которую исполнил его отец — музыку и отец, и сын любили одинаково сильно.
Да, в жизни, казалось, он не видел более лицемерного общества. Столь чудесный край и столь неприятные люди — очередная ирония его жизни. Как только Жером называл его имя, представляя всем наиболее значимым фигурам, Эдмон замечал на себе вожделенные взгляды девушек и их матушек. Он был готов поспорить что угодно, на то, что каждая из них уже видела свою несравненную дочь его женой. Все только и делали, что сплетничали друг у друга за спинами и в это же время пытались создать иллюзию дружбы до гробовой доски. Эти люди не стоили того, чтобы начинать с ними игру: уж слишком она была бы предсказуемой. А вот мадемуазель де Воле-Берг… Эта девушка, несомненно, была достойным оппонентом, хотя, кажется, привыкла жить по знаменитому правилу Цезаря. Он провел возле неё целый вечер, хотя сначала руководствовался лишь личными предпочтениями (а в сравнении с мадемуазель Бонн, и даже с мадемуазель Лондор, Ида де Воле явно выигрывала). Чуть позже появилось желание узнать больше об этой странной натуре, но он так и не смог понять, что эта девушка представляла собой на самом деле. Она была то нежной, то холодной, то улыбалась, то сердилась, и эти перемены происходили в ней за секунды.
Но одно он мог сказать о ней точно: она была самая противоречивая женщина, которую он встречал когда-либо в своей жизни. А встречал он их немало. Она, ему не хотелось это признавать, завладела его вниманием, наверное, еще тогда, когда, спускаясь по лестнице, скользнула по нему взглядом, видимо, не заметив. Он даже не знал, кто она, но понял, что это та, которую он пытался найти. Достойная соперница для его вечной дуэли. Оказывается, все это время она была так близко от “Терры Нуары”. И несколько необычное имя было ей под стать. Жером сказал, что её назвали в честь матери, но он никогда не встречал француженку от кончиков волос до кончиков ногтей — и с таким нефранцузским именем.
Эдмон осторожно отложил скрипку и достал из кармана белоснежный носовой платок с вышитой шелком белой буквой «И» и алой готической розой рядом. Подумать только, она даже не заметила, как он выдернул платок у неё из перчатки, когда целовал руку при прощании. А может, и заметила, но позволила это сделать.
Платок был пропитан запахом диких роз. Такие росли возле «Виллы Роз» и в саду «Терры Нуары». Но, как бы то ни было, то, что он услышал о ней, было не очень лестно. Расчетливая, холодная, мелочная и множество других прекрасных эпитетов — характеристика, которой не позавидуешь, хотя и вполне под стать его собственной. И, вне сомнений, она сделала своей главной целью заполучить его. Точнее, его состояние. Так же, как и все остальные здесь и в любом другом месте.
Дюран подошел к зеркалу и остановился, окинув взглядом свое отражение. Он был мечтой многих: и восторженных девушек, и зрелых женщин, и даже некоторых мужчин. А что теперь? Теперь, планируя поединок с очередной жертвой, он задумывается еще и о своих чувствах к этой девушке. О тех, которые могли бы у него возникнуть, если бы он в полной мере понимал, что такое чувства. Герцог де Дюран не умел и не хотел любить. Особенно он не хотел любить женщину, которую привлекает лишь его состояние. Надежды изменить её было мало, потому как Эдмон лучше многих знал, что такие люди не меняются. А у виконтессы Воле это, видимо, в крови, потому что обе её сестры не менее расчетливые и мелочные.
Эдмон был уверен, что, не будь Жюли замужем, она тоже стала бы пытаться завоевать его расположение. Хотя с него хватит и Моник, которая, наверное, ни пред чем не остановится, раз готова была даже оговорить свою сестру. Дюран еще раз посмотрел на платок. Он заставит Иду де Воле полюбить его. Именно его, хотя это намерение могло дорого обойтись. Но не в этом ли была суть затеянной им игры?
========== Глава 5 ==========
Ида сидела в своем кабинете и листала какую-то книгу, играя бокалом вина, который она держала в левой руке. Прошла уже почти неделя с того воскресного вечера у Боннов, и всю эту неделю Ида жила надеждой на новый вечер, который устроит кто-нибудь из соседей, так как Бонны уехали в Париж на несколько дней. По обыкновению, цвет местного общества — Лондоры, Шенье и Бонны — покидал Марну на зиму, предпочитая шумную столицу пригороду. Среди полей и лугов оставались лишь те, кому некуда было ехать. Средняя виконтесса Воле опасалась, что и герцог Дюран покинет «Терру Нуару» и отправится в свою парижскую резиденцию. Она сомневалась, что такой человек сможет существовать в том месте, где его собственный приезд был самым значительным событием за последнее время. Хотя, если он все же решит уехать, она лишится возможности видеть его, и это чувство влюбленности, похожее на горький осадок, пройдет. В последнее время Ида совершенно не узнавала себя. Она постоянно искала с ним встречи, особенно, прогуливаясь утром по окрестностям. Но у Дюрана, видимо, не было привычки гулять по утрам.
Ида задумчиво перевернула страницу. Где она может его встретить? И тут одна мысль поразила её, как молния.
Быстро выйдя из кабинета, виконтесса направилась на кухню, где обычно сидели слуги, когда у них не было работы, хотя, как считала Ида, на «Вилле Роз» работа была всегда.
— Всякий раз, когда я вижу вас, вы занимаетесь тем, что пересказываете друг другу городские сплетни. У вас закончились дела? — бесцветно спросила она, остановившись на пороге, облокотившись на косяк, посмотрела на сидящих за столом слуг, и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Люси, выглади серое платье мадемуазель Моник и мое синее. Они понадобятся нам завтра рано утром. Филипп, вычисти всех лошадей и не говори мне, что ты это сделал. Я была утром на конюшне. И постарайся привести в приличный вид карету. Она тоже понадобится нам завтра, если опять будет дождь.
***
Моник сидела в гостиной. На диване рядом валялась брошенная девушкой вышивка с яркими желтыми цветами. Все её мысли уже достаточно долго занимал только один человек — Эдмон Дюран. Он был так красив, так вежлив, когда Жером представлял его всем… Остального младшая Воле не могла вспомнить, как ни старалась. Впрочем, Жюли говорила о том, что он будто бы весь вечер провел в обществе их сестры.
Моник раздосадовано ударила кулачками по сиденью дивана. И что только мужчины находят в её сестре, которая не умела ничего, кроме как флиртовать? Ведь она, Моник, достойнее в несколько раз! Она скромна, не позволяет себе лишнего, ничего не требует, но все почему-то обращают внимание только на Иду и Жюли. От подобной несправедливости младшая Воле готова была разрыдаться: неужели мужчинам интересны только красивые глаза и белые плечи? Неужели уже никому не нужна скромность и добросердечность?
