Сара Дейн - Гаскин Кэтрин (электронная книга TXT) 📗
— Наверно, лучше открыть, мне кажется, — сказала она тихо. — Но не надо говорить, кто бы это ни был, что я здесь.
— О нет, мэм… конечно нет. — Он взял вторую лампу и спустился.
Сара поспешно вытерла глаза. Она поправила шляпку и прошла тихонько — так, чтобы ее не слышали внизу, — на площадку.
Она услышала, как отодвинули щеколду, потом раскаты грома в отдалении не дали ей расслышать первые слова, которыми обменялись Клепмор и посетитель. Она перевесилась через перила, чтобы послушать разговор.
До нее долетел возбужденный голос Клепмора:
— Мадам де Бурже здесь нет, говорю вам! Вы ошиблись, мистер Хоган.
— Черт побери, ты меня за дурака принимаешь, что ли? Я был в Гленбарре, и ее сын сказал мне, что она отправилась сюда. У ворот стоит ее экипаж, и Эдвардс…
— Джереми! — закричала Сара. — Джереми, я здесь! — Она начала спускаться. — Постойте, Клепмор! Я иду!
Они оба прошли через лавку и смотрели на нее. Лицо Джереми, поднятое ей навстречу, было сердитым, лицо же Клепмора — обиженным.
— Я только выполнял указания мадам де Бурже, мистер Хоган. Извините, если…
Голос его оборвался. Бросив на него быстрый взгляд, Сара поняла, что ему, который прибыл в колонию вольным человеком, было, вероятно, противно извиняться перед бывшим ссыльным Джереми Хоганом.
— Спасибо, Клепмор, — сказала она, сойдя вниз. — Я позову вас, когда буду готова, и вы сможете принести рулоны сюда.
— Хорошо, мэм, — сказал он, удаляясь.
Сара подождала, пока за ним закроется дверь, ведущая в его квартиру, и жестом пригласила Джереми за собой в большую комнату.
Полчаса спустя они все еще смотрели друг на друга, между ними метались тени от колеблющегося пламени единственной свечи. На улице все еще продолжал глухо греметь гром, время от времени сверкала молния. Сара стояла прямо, комкая носовой платок в руках. Джереми облокотился на длинный прилавок и снял свое насквозь промокшее пальто. Дождь барабанил в окна, как будто кто-то беспрерывно стучал пальцами по стеклу, иногда они слышали, как переступают с ноги на ногу лошади или как тяжелые сапоги Эдвардса топают по крыльцу лавки. Его тень, которую отбрасывал свет из окон напротив, иногда мелькала между ними. Она падала на бочонки и бочки, на головки сыра и на весы, она темным пятном ложилась на рулоны сатинов и ситцев, на свиные окорока, на груды ящиков. Она качалась между ними, подобно маятнику.
— Значит, вот как обстоят дела, Сара, — сказал Джереми, нарушив долгое молчание.
— Да, — сказала она, вспыхнув от раздражения. — Вот так обстоят дела!
Лицо его было хмурым.
— Мне трудно в это поверить, — сказал он. — Не могу поверить, чтобы ты была настолько безумной, чтобы бросить все здесь ради какой-то прихоти.
— Я уже сказала тебе, и я устала повторять, что это не сумасшедшая прихоть. Луи хотел этого, и я возражала, спорила с ним, пока он не убедил меня, насколько это необходимо детям. А что касается того, что я все бросаю — это чепуха! Год-два — и я вернусь. Надеюсь, что Дэвид и Дункан с радостью вернутся со мной, потому что поймут к этому времени, что наша жизнь здесь может дать им нечто более важное, чем то, что может им дать Англия.
— А ты, Сара, — ты сама? Что даст Англия тебе? — в голосе Джереми звучала жесткая нотка, хотя он и сдерживался.
— Мне? Думаю, очень мало, Джереми. Я должна, конечно, быть возле Элизабет, а потом…
— Что потом?
— Я хочу быть рядом, чтобы подтолкнуть к возвращению Дэвида и Дункана, как только они начнут о нем подумывать. Они так быстро забывают… Они увлекутся, и воспоминания о Кинтайре, Баноне и ферме Дейнов могут стать очень смутными, если меня не будет рядом, чтобы возрождать их.
Джереми снова молча взглянул на нее, затем отвел глаза. На улице тихо поскрипывала вывеска с именем Маклея. Пламя свечи заметалось от сквозняка, вызванного сильным порывом ветра.
Наконец Джереми заговорил, повернувшись к ней лицом.
— Почему ты не говоришь правды?
Она напряглась.
— Что ты имеешь в виду?
С громким смачным звуком он врезал кулак одной руки в открытую ладонь другой.
— А, черт возьми! Ты думаешь провести меня своими сентиментальными россказнями о том, что едешь в Англию, чтобы побыть с детьми? Ты частенько заставляла меня делать то, чего я не хотел, Сара, но тебе никогда не удавалось провести меня!
Она сердито шагнула к нему.
— Скажи мне прямо, что ты имеешь в виду и хватит громких слов!
Он тяжело дышал.
— Ты едешь в Англию из-за этого болвана Ричарда Барвелла! Разве не так? Ты всегда его хотела заполучить, и теперь он почти твой.
Она сжалась от его слов.
— Как смеешь ты мне это говорить?! Как смеешь ты говорить это, когда Луи умер всего два дня назад?
Он вздернул пальто на плечи.
— Думаю, я все тебе могу сказать теперь, когда мне ясна твоя лживая душонка! Боже, подумать только: я все пытался поверить, что ты не такая! Я все искал тебе оправданий. Я себе говорил, что ты так поступаешь, наученная тяжкой жизнью, что прежде всего нужно заботиться о себе. Когда ты впервые приехала в Кинтайр, я надеялся, что любовь Эндрю и то, как он трудился, чтобы дать тебе все, чего ты хотела, сколет эту корку твоей любви к себе самой. Ты внешне по-мягчела, но на самом деле не изменилась — ни за что! Годами я притворялся перед самим собой, говоря, что ты изменилась, но это не так. Вот ты снова нацелилась получить того, обладать кем стремилась всю жизнь!
— Не читай мне проповедей, Джереми Хоган! — вскричала Сара страстно. — Не пытайся выставить себя моей совестью! Да и вообще, что тебе известно о таких женщинах, как я? Ты же мне всегда говорил, что рос среди женщин, у которых были нежные голоса и которые спали в мягких постелях. И ты приходишь сюда, как священник, который дважды в год сообщает мне, что я должна и что не должна делать! Тебе кажется, ты видишь меня насквозь — ты всегда так считал, а я тебе скажу, что ты даже и не начал понимать, какая я есть. Тебе известны только два типа: одни играют на фортепианах в гостиной твоей матушки, другие — потаскушки из ссыльных, с одной из которых ты сейчас живешь! А я представляю собой нечто иное… И мне до смерти надоело, как ты мною помыкаешь, надоели твои нравоучения и проповеди! С самого начала знакомства я только и слышу: "Сара, ты должна сделать то-то и то-то!" или "Сара, Эндрю ждет, что ты сделаешь то-то и то-то!" А все это время тебя просто снедала ревность, потому что я не бросилась в твои объятия, как ты того хотел. Давным-давно, в Кинтайре, ты мне в этом сам признался… и я этого никогда не забывала.
— Молчи! — рявкнул он. — Ты говоришь, как уличная девка!
— Ты думаешь этим меня смутить? Послушай меня, Джереми: я не собираюсь испрашивать чьего бы то ни было разрешения на то, что мне сказать или как поступить. Ты это понимаешь? — Она взметнула руки. — О, конечно, мне есть за что быть тебе признательной, и я об этом не забываю тоже. Но моя благодарность не дает тебе права указывать, как мне жить. Что ж, я жила не так, как тебе того хотелось, но жизнь моя не обернулась той катастрофой, которую ты предрекал. Жизнь моя была полна до краев, но если бы я жила по-твоему, то все еще кисла бы над рукоделием, оплакивая Эндрю. Луи знал, какая жизнь мне нужна, и потому на мне женился. Теперь ты понял?
— Да, конечно, понял, очень ясно понял.
— Ну? — спросила она.
Он подошел к ней совсем близко и вперил в нее взор.
— Я понял это настолько ясно, что ухожу отсюда и женюсь на первой же приличной женщине, которую встречу. Единственное мое требование к ней — отсутствие честолюбия и никаких интересов, выходящих за рамки домашнего очага. Я хочу, чтобы она была робкой и покорной. Она будет, по сути дела, наибольшей противоположностью тебе, Сара. Так как если я тебе надоел до смерти, то могу тебе сказать, что я тобой сыт по горло. И я надеюсь, что никогда не увижу ни тебя, ни тебе подобных!
Тут он повернулся и большими шагами вышел из комнаты, на ходу нахлобучивая шляпу. Он распахнул дверь, отчего Эдвардс, который к ней прислонился, влетел в комнату и ухватился за огромную бочку, чтобы не упасть. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что многочисленные сковородки, подвешенные к потолку, закачались и зазвенели. Эдвардс стоял с раскрытым ртом и оглушенно смотрел на них.
