Черный лебедь - Карр Филиппа (читать книги без регистрации TXT) 📗
— Я просто прошла вдоль шеренги мужчин и указала на нужного. Он понял, что я узнала его. Ах, Селеста, я даже испугалась. Знаешь, как он смотрел на меня… презрительно, насмешливо…
— Вероятно, он был очень напуган.
— Я в этом вовсе не убеждена. Люди, которые с такой легкостью лишают жизни других, не слишком-то ценят и собственную жизнь. Как ты думаешь, что с ним будет?
— Он виновен. В этом не может быть сомнений. Но если бы не я, то его вину вряд ли удалось бы доказать.
— Возможно, он все равно выдал бы себя каким-нибудь образом. Наверняка он уже был замешан в подобные дела. Наша полиция не дремлет. В конце концов, они уже подозревали его и поймали почти мгновенно. Должно быть, они знали, кто он, и следили за ним, — все говорит о том, что он у них давно на заметке. Тот факт, что ты опознала его, просто помог полиции сформулировать обвинительное заключение против него.
— Но получится так, что его повесят из-за меня.
— Нет. Повесят его из-за того, что он убийца, который должен умереть, чтобы не иметь возможности убивать других. Именно так ты и должна смотреть на это. Если бы это убийство сошло ему с рук, вскоре последовала бы еще чья-то смерть и появилась бы еще одна несчастная семья.
— Да, именно так я и должна смотреть на это, — твердо сказала я.
— По-моему, когда все это закончится, тебе следует поехать к Ребекке, — сказала Селеста.
— Разве что; ненадолго.
— Нам нужно решить, как мы будем жить дальше.
Надеюсь, ты не собираешься уезжать навсегда.
— Поедем в Корнуолл вместе, Селеста… хотя бы на короткий срок. Это предложила Ребекка.
— Не знаю. Я растерялась и неспособна принимать какие-либо решения. Я чувствую себя такой одинокой без Бенедикта… хотя и понимаю, что не играла в его жизни заметной роли. Но он-то всегда много значил для меня.
— Что ты, Селеста, он прекрасно относился к тебе.
Просто он никогда не проявлял открыто свои чувства.
— Он и не мог их проявлять, поскольку их не существовало. Всю свою любовь он изливал на тебя… и на твою мать.
— Селеста, но он на самом деле любил тебя. Он был очень признателен тебе, я знаю.
— В любом случае теперь все кончено, — печально произнесла она. — И мы остались вдвоем. Давай держаться вместе.
Она обняла меня.
— Ты очень утешаешь меня, Селеста, — сказала я.
— А ты — меня, — ответила она.
Похороны отца прошли с некоторой помпезностью.
Мы бы, конечно, предпочли более скромную церемонию, но, принимая во внимание все обстоятельства, становилось ясно, что это невозможно.
Его гроб утопал в цветах, а для того, чтобы вместить все принесенные цветы и венки, понадобилась дополнительная повозка. С грустной иронией я подумала о том, что многие из приславших ему цветы при жизни были его врагами, но теперь у его завистников не осталось никаких оснований для зависти. Кто способен завидовать покойнику? Теперь вспоминали о его яркой личности, об его остроумии и проницательности, о его надеждах занять высокий пост, которые так и не сбылись. Теперь говорили о том, что ему, несомненно, суждено было бы стать премьер-министром… если бы он остался в живых. Говорили, что это была прекрасная карьера, оборванная бессмысленным убийством.
После смерти мой отец превратился в героя.
Поразительными были панегирики в прессе. Нигде не упоминалось о неприятностях, повредивших его карьере, — оживления этих слухов он всегда побаивался. Теперь можно было подумать, будто все восхищались им и любили его.
Такая слава приходит лишь после смерти; а чем более неожиданна и жестока эта смерть, тем ярче ореол славы.
Я читала все эти статьи. Селеста с Ребеккой тоже читали их. Мы сознавали, что это набор затасканных клише, но разве могли мы позволить себе считать все эти слова совершенно неискренними? Впрочем, меня ничто не могло утешить. Я потеряла отца навсегда, и в моей душе зияла жуткая пустота.
Когда было зачитано его завещание, мы поняли, каким богатым человеком он был. Он не забыл в завещании ни одного из своих верных слуг, выделив им приличные суммы, он назначил солидное содержание Селесте и оставил крупную сумму Ребекке.
Остальная часть состояния была переведена в трастовую форму. В течение моей жизни деньги принадлежали мне, а после моей смерти они должны были перейти к моим детям; в случае, если у меня не будет детей, после моей смерти они перейдут к Ребекке либо ее детям.
Лондонский дом передавался в собственность Седеете, а поместье в Мэйнорли — мне.
Я никогда особенно не задумывалась о материальных вопросах и сейчас, когда меня занимали «совершенно иные мысли, я не совсем осознавала, что все это значит.
Поверенные обещали после того, как я немножко приду в себя, провести со мной беседу и разъяснить все необходимые детали. Действительно, спешить было некуда. Да и вряд ли я могла сейчас посвятить свое внимание таким делам.
Ребекка сказала:
— Когда все это закончится, вам нужно будет подумать о том, что делать дальше. Несомненно, в вашей жизни предстоят большие перемены. Самое лучшее для тебя да и для Селесты тоже — уехать со мной в Корнуолл, подальше от всего этого. Отдохнув, вы сможете более здраво судить обо всем.
Она, конечно, была права, и, тем не менее, я колебалась. Скоро должен был вернуться Джоэль. Я склонялась к тому, что прежде всего мне следует поговорить с ним.
Поначалу я была так ошеломлена смертью отца, что не могла думать ни о чем другом. Теперь постепенно начали возвращаться воспоминания о Джоэле. Я не буду одинока. Джоэль вернется и поможет мне оправиться от этого ужасного потрясения.
В общем-то мне хотелось бы покинуть Лондон.
В Корнуолле я чувствовала бы себя лучше. Я любила Кадор — старинное родовое гнездо, и мне всегда доставляло удовольствие общение с Ребеккой.
Однако я должна была присутствовать на суде, и до тех пор не могло быть и речи о каком-то душевном спокойствии. Я знала, что мое присутствие на суде обязательно, ведь я была главным свидетелем обвинения. Не стоило отправляться в Корнуолл с ощущением этой тяжести.
До конца своей жизни я не смогу забыть то, что происходило в зале суда. Я никогда не забуду человека, который сидел на скамье подсудимых. Я старалась не смотреть в его сторону, но ничего не могла поделать с собой; и всякий раз мне казалось, что он смотрит на меня — с ненавистью, насмешкой и презрением…
Его звали Фергюс О'Нил. До этого он уже участвовал в различных беспорядках. Несомненно, именно таким образом он и заработал шрам на лице. Ему уже пришлось отсидеть срок в ирландской тюрьме за участие в бунте; он являлся членом организации, которая руководствовалась своими собственными законами. Он был убийцей по идейным соображениям и не чувствовал никаких угрызений совести из-за содеянного.
Полиция держала его под надзором; вот почему, получив от меня описание убийцы, они смогли почти мгновенно арестовать его.
Мистер Томас Карстерс, государственный обвинитель, зачитал акт обвинения. В своей речи он изложил то, что всем было и без того известно. Бенедикт Лэнсдон, хорошо известный член либеральной партии, человек, пользовавшийся глубоким уважением в мире политики, претендовавший на место в правящем кабинете, был жестоко убит возле собственного дома в присутствии родной дочери.
Обвинитель подчеркнул открыто заявленную моим отцом оппозицию законопроекту о самоуправлении мистера Гладстона, затем сообщил, что Фергюс О'Нил, уже известный полиции как бунтовщик, поджидал жертву в ночь накануне убийства, имея явные намерения убить его уже тогда. Убийство не удалось только потому, что заседание палаты общин закончилось очень поздно и мистер Лэнсдон остался ночевать в доме друзей в Вестминстере. Мистер Карстерс напомнил о том, что я видела Фергюса О'Нила, прогуливавшегося ночью напротив нашего дома. Ночь была ветреной.
Ветром сорвало шляпу О'Нила, и, поскольку он стоял вблизи от уличного фонаря, мне удалось ясно рассмотреть его лицо. Вторично я видела его непосредственна в момент убийства с оружием в руке.
