Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
И в следующее мгновение Маша ощутила его руки на своих плечах. И, убей бог, она не помнила, сама ли сделала шаг навстречу или Митя бросился к ней, когда она молча кивнула головой, соглашаясь на этот прощальный поцелуй.
Митины руки обняли ее за плечи. Он осторожно приблизил к ней свое лицо. Темно-синие глаза казались сейчас почти черными и глубокими, словно омут, в который она неумолимо, по собственной воле погружалась, забыв, что есть еще возможность спасения, стоит только оттолкнуть Митю...
Но вместо этого Маша обняла его за шею, прижалась к широкой груди и не удивилась, когда он вместо поцелуя подхватил ее на руки, отнес к кровати и положил на постель. Она попыталась подхватить падающую шаль, но Митя отбросил ее в сторону. И в следующее мгновение она почувствовала его руки на своем теле. Горячие нетерпеливые пальцы ласково погладили ее шею, ключицы и скользнули вниз. Маша застонала, выгнулась ему навстречу, не понимая, как он так быстро сумел избавить ее и от халата, и от сорочки. Но это не испугало ее, как и то, что она впервые в жизни лежит обнаженной с мужчиной и не испытывает ни стыда, ни сожаления оттого, что столь быстро уступила ему.
Митины губы торопливо пробежались по ее телу от шеи к груди. Он едва слышно то ли простонал, то ли сказал что-то. Маша не поняла, что именно, но переспросить не успела. Горячие сухие губы коснулись ее соска. Она почувствовала легкий укус и вскрикнула от неизвестного до сей поры чувства, захватившего ее существо и заставившего все тело покрыться мурашками.
Митя продолжал сжимать ладонями ее плечи, а губами мучить ее тело, никогда не знавшее мужской ласки, но с таким упоением и готовностью принимавшее ее.
Маша не помнила себя от восторга, только так она могла назвать ощущение необъяснимой легкости, почти парения, которое ее душа испытывала с той самой минуты, когда она почувствовала Митино тело на себе. Ее руки гладили обнаженную мужскую спину, и она удивлялась твердости его мышц и гладкости кожи. Она слегка покусывала его то в шею, то в плечо, слегка солоноватые от пота, отчего Митя еще сильнее вжимал ее в постель, а его крепкое большое тело вдруг стало таким горячим и влажным.
Маша запуталась пальцами в густых завитках его волос, спадающих с затылка на шею. Одна его ладонь накрыла девичью грудь, высокую и упругую, и принялась нежно гладить, сжимать и слегка пощипывать ее, а вторая скользнула между ее бедер и настойчиво попыталась раздвинуть их. Но Маша не поддалась, и Митя отступил на некоторое время, но уже в следующее мгновение его губы вернулись к ее рту. Она задохнулась от волнения, когда его язык проник между ее зубов, слегка шевельнула в ответ своим языком, и Митя, глухо вскрикнув, с силой развел ее бедра. Его колено устроилось между ними, а пальцы коснулись самого нежного участка ее тела. Маша вздрогнула, схватила его руку и с силой отбросила ее от себя.
– Ну, что ты! – прошептал Митя возбужденно. – Не бойся, я только слегка поглажу тебя.
Его ладонь опять скользнула по животу к запретному месту, Маша согнула ноги в коленях, пытаясь оттолкнуть его от себя. Но мужское колено еще настойчивее прижалось к ней, а Митя приподнялся и полностью лег на нее. Теперь уже и второе колено устроилось между ее ног, и Маша невольно развела их в стороны. И тут же почувствовала что-то необычайно твердое и горячее, уткнувшееся в основание ее живота.
«О матерь божья!» – успела подумать Маша, с нечеловеческим усилием вывернулась из-под мужчины и скатилась с постели на пол. Подхватила валяющуюся на полу рубашку и торопливо натянула ее на себя.
Митя молча лежал на ее постели спиной вверх, уткнувшись темной головой в подушку.
– Немедленно уходи отсюда! – произнесла Маша в бешенстве. – Ты, жалкий негодяй!
– Отвернись! – сказал Митя в подушку.
Маша сердито фыркнула и отошла к окну.
Она слышала, как он возится со своей одеждой за ее спиной, чертыхаясь и что-то бормоча себе под нос. И не оглянулась даже тогда, когда открылась и закрылась входная дверь. Некоторое время она без движения продолжала смотреть в одну точку, а потом обхватила голову руками и медленно сползла на пол.
Девушка рыдала в голос, кусая губы и раскачиваясь из стороны в стороны. Не было и никогда не будет рядом с ней человека, кто сумел бы всего несколькими словами остановить этот поток слез и изгнать из ее души отчаяние, настолько сильное, что думалось: после ухода Мити уже никогда не наступит утро, и она не сможет жить дальше...
Она плакала долго, пока не подкралась усталость и не сморила ее прямо здесь, на полу. Маша заснула, уткнувшись головой в кресло, укрывшись шалью, продолжая всхлипывать во сне от непереносимой обиды, которая, казалось, никогда не забудется и не простится многие и многие годы...
5
Маша с тоской посмотрела на груду саквояжей, портпледов и сердито захлопнула крышку сундука. До отъезда из имения оставалось два дня, и она вместо того, чтобы в последний раз прокатиться на Ветерке, должна весь день торчать в своей комнате и следить за тем, правильно ли Катя и Анисья укладывают вещи, не забыли ли что впопыхах. На этот раз она уезжала из имения надолго, если не навсегда, поэтому не желала оставлять здесь ни единой мелочи, которая в минуты разлуки могла бы напомнить ей о прошлом, о детстве и юности, о самых счастливых днях жизни, проведенных в Полетаеве. И о самых тяжелых, переполненных отчаянием и разочарованиями...
Маша села на крышку сундука и еще раз оглядела комнату, словно пыталась навсегда запомнить ее. Если бы она могла забрать с собой в Петербург и этот старый дом, и парк, и речку Сороку, и застывшего навечно богатыря Любомысла... Но не будет им места в ее новом доме на Почтамтской улице, куда она переедет после свадьбы. Через три месяца она станет баронессой фон Кальвиц и обретет наконец долгожданные покой и счастье.
Маша перекрестилась на образа и зябко повела плечами. Всю последнюю неделю шли дожди, и в доме было прохладно и сыро. Вовсю уже топили печи, ночью все укрывались теплыми одеялами, но она постоянно мерзла и куталась в пуховые шали, словно с отъездом Мити навсегда ушло тепло из ее души и тела.
– Маша, – на пороге появилась Зинаида Львовна, – пойдем чай пить. – Она оглядела комнату и в недоумении развела руками. – Все слуги будто испарились. Я уже заметила, стоить мне начать подготовку к отъезду, как с лакеями и горничными происходят странные вещи: они ломают себе ноги, покрываются болячками, неизвестно от кого беременеют или просто прячутся на кухне или в чулане, чтобы не попадаться мне на глаза.
Они прошли в столовую. Темные шторы были опущены. Большинство кресел и стульев затянуты чехлами. С пола убрали ковер, со стен сняли картины...
Пусто и неуютно было в столовой. Громкие голоса, взрывы хохота, веселые разговоры слегка подвыпивших гостей – все это кануло в прошлое, и уже не верилось, что всего месяц назад это место было в доме самым шумным и оживленным. Ежедневно в столовой обедали, пили чай, в неимоверных количествах поглощали домашнее варенье, пирожки, пели песни, смеялись, галдели, как галки перед непогодой, более двух десятков гостей. Но сначала уехал барон, потом неожиданно Митя, и дом затаился, затих – сумрачный и печальный. По ночам он поскрипывал половицами, словно боялся оглушительной тишины, более всего невыносимой по ночам. И именно в эту пору особенно сильно ощущается, что то беззаботное, беспечное время, когда все в старом доме дышало любовью и счастьем и было так тепло и уютно, исчезло безвозвратно и невозможно повернуть его вспять.
Поначалу природа, пожелав хоть как-то скрасить оставшиеся до отъезда дни, расщедрилась на необычайно теплое и красивое бабье лето. Но дом уже приготовился к расставанию с хозяевами и хранил угрюмое молчание. А вскоре начались дожди, и все его обитатели окончательно приуныли и притихли.
Зинаида Львовна после внезапного отъезда Мити загрустила, стала чаще жаловаться на головные боли и слабость. Владимир Илларионович все время проводил в своем кабинете или вместе с управляющим объезжал угодья, давал последние распоряжения. Маша почти не встречалась с ним, но знала: он не меньше жены переживает, что сына отозвали из отпуска и Митя не прогостил в имении положенный срок.
