Ожерелье королевы - Дюма Александр (читать книги без .TXT) 📗
– Мадемуазель де Таверне? – переспросил доктор.
– И приготовьте все, чтобы раненый принял нас надлежащим образом.
– Это уже сделано, ваше величество.
– И без всяких церемоний.
– Хорошо, ваше величество.
– Все-таки очень грустно, – прошептала королева, – что вы не знаете, к чему это приведет: убьет или исцелит.
– Так у меня бывает всегда, когда я сталкиваюсь с неизвестной болезнью. Разве могу я знать, когда борюсь с нею лекарством, что оно убивает – болезнь или больного?
– Так вы уверены, что убьете больного? – вздрогнула королева.
– Сколько народу гибнет каждый день из-за капризов королей? – с хмурым видом произнес доктор. – Неужели один-единственный человек не может погибнуть ради чести королевы? Идемте, ваше величество, идемте.
Андреа не нашли, и королева со вздохом последовала за доктором.
Было одиннадцать утра; после чудовищной, беспокойной ночи Шарни, полностью одетый, дремал в кресле. Ставни в комнате были полностью закрыты, сквозь них едва просачивался слабый отблеск дня. Все было сделано с учетом обостренной нервной чувствительности больного, первопричины его страданий.
Никаких звуков, никаких людей, ничего раздражающего зрение. Доктор Луи, искусно борясь с причинами, приведшими к усугублению болезни, все-таки пошел на то, чтобы нанести ей решительный удар, не отступая перед возможностью приступа, который способен убить пациента. Правда, он способен и спасти его.
Королева в утреннем наряде, причесанная с непринужденным изяществом, стремительно вошла в коридор, ведущий к комнате Шарни. Доктор посоветовал ей не колебаться, не раздумывать, а явиться решительно и внезапно, чтобы ее приход произвел наисильнейшее впечатление.
Она нажала на резную ручку двери в переднюю, и женщина в длинной накидке, склонившаяся у двери комнаты де Шарни, едва успела выпрямиться и принять естественный вид, хотя возбужденное лицо и дрожащие руки выдавали ее беспокойство.
– Андреа! – воскликнула удивленная королева. – Вы здесь?
– Да, ваше величество, – ответила бледная и взволнованная Андреа. – А разве вы, ваше величество, сами не здесь?
– Нежданное осложнение, – пробормотал доктор.
– Я всюду вас искала. Где вы пропадаете? – осведомилась королева.
В тоне королевы был некий оттенок, отличный от ее всегдашней доброжелательности. То была как бы прелюдия к допросу, симптом подозрения.
Андреа перепугалась; больше всего она боялась, как бы ее необдуманный поступок не дал ключа к чувствам, которые страшили ее самое. Поэтому, несмотря на всю свою гордость, она решилась солгать.
– Здесь, вы же видите.
– Разумеется, вижу. Но почему вы здесь?
– Мне сказали, что ваше величество искали меня. Вот я и пришла, – сообщила Андреа.
Однако подозрения королевы не рассеялись, и она продолжала задавать вопросы.
– Как же вам удалось догадаться, куда я пойду? – поинтересовалась она.
– Очень просто, ваше величество. С вами был доктор Луи, люди видели, как вы прошли через малые покои, следственно, вы могли направляться только сюда.
«Она верно догадалась», – еще не до конца поверив, но уже без прежней суровости подумала королева.
Андреа предприняла последнее усилие и, улыбнувшись, заметила:
– Если у вашего величества есть намерение тайно пройти куда-то, не следует показываться в открытых галереях, как только что сделала ваше величество. Когда королева проходит через террасу, мадемуазель де Таверне видит ее из своих покоев. Так что нет ничего трудного в том, чтобы, увидев кого-то издали, последовать за ним или даже опередить.
«Она права, стократ права, – мысленно сказала королева. – У меня несчастная привычка: я никогда не думаю о последствиях, мало размышляю и не принимаю во внимание сообразительность других».
Королева чувствовала, что ей следует быть снисходительной, может быть, потому что испытывала потребность в наперснице.
Впрочем, душа ее не являла собой смесь кокетства и подозрительности, как душа обычной женщины; она верила в тех, к кому испытывала привязанность, так как знала, что сама умеет любить. Женщины, которые не доверяют себе, еще больше не доверяют другим. Величайшая беда и тягчайшая кара кокеток – то, что они никогда не верят в любовь своих возлюбленных.
Словом, Мария Антуанетта очень скоро забыла, какое впечатление произвела на нее мадемуазель де Таверне перед дверью де Шарни. Она взяла Андреа за руку, велела ей повернуть ключ в этой двери и с невероятной стремительностью прошла в комнату больного; доктор и Андреа остались в передней.
Как только королева скрылась за дверью, Андреа подняла к небу глаза, полные ярости и муки; этим взглядом она словно посылала неистовое проклятие.
Добряк доктор взял ее под руку и, расхаживая вместе с нею взад-вперед по коридору, промолвил:
– Как вы думаете, ей удастся?
– Что удастся? – спросила Андреа.
– Добиться, чтобы этот несчастный безумец уехал отсюда, иначе, если лихорадка у него не прекратится, он здесь умрет.
– А если уедет, то выздоровеет? – воскликнула Андреа. Удивленный и встревоженный доктор взглянул на Андреа.
– Думаю, да, – ответил он.
– Господи, пусть тогда ей удастся, – прошептала бедная девушка.
31. Исцеление
Мария Антуанетта прошла прямиком к креслу Шарни. Услышав стук каблуков по паркету, больной поднял голову.
– Королева! – пробормотал он, пытаясь встать.
– Да, сударь, королева! – торопливо произнесла Мария Антуанетта. – Королева, которой известно, как вы стараетесь лишить себя рассудка и жизни, знает, как вы оскорбляете ее в своих снах и оскорбляете, когда бодрствуете, королева, которая заботится о своей чести и о вашей безопасности! Вот почему она пришла к вам, сударь, и не так вы должны были бы встретить ее.
Потерявший голову Шарни, дрожа, поднялся, но при последних словах опустился на колени; измученный физическими и душевными страданиями и к тому же подавленный чувством вины, он не хотел подниматься.
– Да мыслимо ли, – продолжала королева, тронутая его почтительностью и молчанием, – чтобы дворянин, слывший некогда одним из самых верных наших слуг, ополчился, подобно злейшему врагу, на честь женщины? Запомните, господин де Шарни, с самой первой нашей встречи вы видели не королеву; та, кто предстала вам, – женщина, и вы не смеете об этом забывать.
Шарни, потрясенный этой тирадой, что рвалась из самого сердца, попытался вставить хоть слово в свою защиту, но королева помешала ему.
– Что же станут делать мои враги, коль вы даете им пример предательства? – воскликнула она.
– Предательства… – пролепетал Шарни.
– Выбирайте, сударь. Либо вы безумны, и тогда я лишу вас возможности чинить мне зло, либо вы – предатель, и тогда я покараю вас.
– Ваше величество, не называйте меня предателем. Такое обвинение в королевских устах предшествует смертному приговору, а в устах женщины – бесчестит. Королева, казните меня. Женщина, пощадите.
– Да в здравом ли вы уме, господин де Шарни? – изменившимся голосом спросила королева.
– Да, ваше величество.
– Значит, вы сознаете свою вину по отношению ко мне и свое преступление против… короля?
– О Боже! – прошептал несчастный.
– Вы, господа дворяне, слишком легко забываете, что король является супругом женщины, которую вы оскорбляете, поднимая на нее глаза, что король является отцом вашего будущего властелина, моего ребенка. Король – человек стократ возвышенней и лучше, чем все вы, человек, которого я боготворю и люблю.
– О! – глухо простонал Шарни.
Чтобы не упасть, ему пришлось опереться рукою о пол.
Вскрик де Шарни пронзил сердце королевы. В его угасшем взоре она прочла, что он поражен насмерть и умрет, если она сейчас же не вырвет стрелу, которую сама пустила в него. Королева была милосердна и мягка и потому испугалась, видя бледность и слабость того, кому бросила обвинение; она уже была готова позвать на помощь.
