Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан (список книг TXT) 📗
Встревоженные исчезновением учителя и дядюшки Гийома, прадед с правнуком ждали уже давно. Малыш огорчался, что не последовал за приемным отцом.
— Наверное, с ним случилось несчастье! — твердил он. — А вдруг этот проклятый Микаэли убил его?
Приход полиции вызвал у обоих вздох облегчения: бывший тряпичник опять дома… Но почему его привели под стражей?
Показания старого графа и мальчика о том, что дядюшка Гийом заранее предупредил их об опасности, были неблагоприятны для аббата. Еще больше он смутился, увидав, что блюдо с грибами унесли для исследования. Но тут же он нагло заявил:
— Если там и найдут яд, его всыпал кто-нибудь другой!
Да и в самом деле, зачем иностранцу, столь радушно принятому в доме, убивать своих хозяев? Скорее это было в интересах дядюшки Гийома. Не окажись у аббата документов на имя Микаэли, учителя-социалиста, бывшего гарибальдийца, его тотчас же отпустили бы, оставив доносчика под арестом. Однако результаты осмотра комнаты, где жил Филиппи, оказались не в его пользу: нашли ящик с трупом морской свинки, а в шкафу — несколько пузырьков с ядами.
— Мои научные занятия решили подло использовать, чтобы погубить меня! — сказал аббат.
Один из полицейских, производивших обыск, заметив щель, поднялся на стул и обнаружил в соседнем чулане Гренюша. Присутствие незнакомца, скрывавшегося в особняке, могло быть истолковано во вред дядюшке Гийому. Но старый граф мужественно превозмог свое отвращение к представителям власти и сообщил, каким образом бывший каторжник появился в его доме. К счастью для дядюшки Гийома, Гренюш полностью подтвердил все сказанное графом. Однако препроводили в тюрьму не одного аббата: на всякий случай арестовали и Гренюша и бывшего тряпичника. Ведь такие пустяки, как предварительное заключение на время следствия, не идут в счет…
Вся эта история в различных вариантах появилась на другой день в газетах. Вдова Марсель с дочерью решили, что благоразумнее всего не ждать больше у моря погоды, и уехали в Англию.
Между тем постройка дома призрения неимущих девушек близилась к концу; работы, прерванные в связи с исчезновением Девис-Рота, возобновились и шли полным ходом. Ими руководил новый председатель общества, священник из Рима. Весьма деятельный, он во все вникал, всюду бывал сам. Когда он предложил обществу свои услуги, их не замедлили принять, так как для себя лично он ничего не просил.
Аббат Гюбер старался из всего извлечь пользу для дела, которому служил. Вот почему он не выставил никаких условий. Его бескорыстная готовность работать вызывалась как будто одними лишь благочестивыми побуждениями. Да, это был фанатик, и притом движимый отнюдь не слепой верой. Фанатизм такого рода, ставший циничным расчетом, должен был найти немало приверженцев. Он был последним воплощением лжи. Религия, по замыслу этого новатора, сбрасывала окутывавшую ее вуаль иллюзий, откидывала все покровы и бесстыдно, как проститутка, предлагала себя всем поборникам зла. Аббат открыто шел на это, не видя иного способа сделать религию силой, способной обуздать народы. Сей служитель церкви ни с кем не делился своими планами. «Пусть мои единомышленники действуют самостоятельно, — рассуждал он. — Кто сам не может найти нужный путь, тот далеко не уйдет». Вот кто мог стать достойным преемником Девис-Рота, если бы встретился с ним; вот при ком продолжало бы развиваться и процветать дело иезуитов… С такими же, как Филиппи, оно не могло принести никаких плодов, как сокровище, закопанное скупцом.
Аббат Гюбер был молчалив; он никогда не думал вслух, не действовал на виду у всех. Его мечтой было усилить власть небесного тирана, который является оплотом тиранов земных и пугалом для коленопреклоненных народных масс. Но так как перуны уже отжили свое, небесная артиллерия обветшала, а мощи давно превратились в пыль, то аббат мечтал отлить новые орудия взамен пришедших в негодность, выбросить все старье и воздвигнуть новый храм для религии, готовый служить всем современным порокам и возвеличивать их, вместо того, чтобы публично проклинать, а тайком — потворствовать им.
Аббат Гюбер по призванию был строителем; но покамест, подобно червю-древоточцу, он лишь незаметно прокладывал себе путь. Находясь всегда в тени и искусно плетя интриги, он успел расстроить немало заговоров, затеянных революционерами.
Читая газеты безбожников, аббат решил во что бы то ни стало замять скандальное дело о приюте. Будучи в курсе не только всего опубликованного, но и того, что не было предано огласке, он лично вел секретное следствие.
Тем временем Керван намеревался, лишь только дом призрения неимущих девушек откроется, опять привлечь внимание к приюту Нотр-Дам де ла Бонгард, чтобы спасти новые жертвы. С этой целью он написал Кларе Марсель. Близился день, когда девушка должна была дать уничтожающие показания о том, что видела, и тем самым разоблачить основателей дома призрения.
В Лондоне Санблер тоже не сидел сложа руки: приближался час, когда, вооружившись уликами, он сможет отомстить Эльмине и Николя. Бандит все обдумал как следует. Иногда месть казалась ему недостижимой, словно блуждающий огонек, но терпение его не иссякало.
Князь и княгиня Матиас в конце концов успокоились. «Если это Санблер, — говорили они друг другу, — и он до сих пор не донес на нас, значит ему это невыгодно. Стало быть, и в дальнейшем нечего бояться доноса. К тому же, ведь Клод Плюме смертен; первый раз дело сорвалось, а теперь, может, выйдет». Они уже привыкли жить, как на краю пропасти…
— Почему вы не отдаете мне флакончик? — приставал Пьеро к приемному отцу.
— Потом! — отвечал тот.
Но однажды вечером ему захотелось не только отдать флакон, но и бросить все, уехать с мальчуганом из Лондона куда-нибудь далеко, в Сидней, Мельбурн, лишь бы Пьеро любил его… Может быть, если между ним и его прошлым ляжет океан, видения перестанут его терзать?
Как-то ночью, когда Санблер ворочался, дрожа от лихорадки, над ним склонилась какая-то тень. Вне себя от испуга, он схватил призрак обеими руками.
— Это я, — прозвучал детский голосок. — Вам нехорошо?
Изверг расплакался. Зло не свойственно человеческой природе, и мало кого из преступников не мучат угрызения совести…
— Иди-ка спать, мой милый! — сказал он ласково. — Не беспокойся!
Он привлек Пьеро к себе, и тот почувствовал, как на его личико скатилась слеза.
— Вы не сделаете маме плохого, правда? — спросил ребенок, обнимая урода.
Санблер вздрогнул.
LXVIII. Неудача Лезорна
Оказалось, что продать дом и поместья Олимпии не так-то легко. Поспешность управляющего наводила на размышления. Как знать, может быть, он что-то скрывает? Может быть, имения заложены и в один прекрасный день явится судебный пристав? А может быть, они не дают дохода? Эти поместья находились в Оверни, и поездка для их осмотра требовала расходов.
Словом, дело затягивалось. Продать дом на улице Дез-Орм было легче: его хотела приобрести приятельница аббата, уже не раз изъявлявшая это желание. Правда, насчет цены еще не успели столковаться, но поладить было нетрудно. Продав дом, Лезорн мог уехать и вести переговоры насчет имений, укрывшись в каком-нибудь отдаленном городе.
Купчую собирались подписать в субботу вечером; Лезорн пригласил к обеду покупательницу, нотариуса, аббата и свидетелей.
Аббат с утра уехал в Париж, чтобы посетить дом призрения неимущих девушек (он это делал еженедельно). Через несколько дней ожидалось торжественное открытие дома. Начальницей назначили весьма набожную даму, приехавшую из Лондона, г-жу Вольфранц, вдову немецкого ученого (по крайней мере она так себя рекомендовала), которая взялась сама подобрать весь обслуживающий персонал. Мало того, она собиралась посылать княгине Матиас часть пожертвований (как монахини — в родной монастырь) для создания других таких же домов. Желая принести пользу богоугодному учреждению, г-жа Вольфранц согласилась руководить им совершенно бесплатно. Она выразила свое желание настолько тактично и сопровождала его таким солидным даянием, что отказать ей было невозможно.
