Французов ручей - дю Морье Дафна (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
– Да, – проговорила она.
– Я люблю этот ручей, – сказал он, быстро взглянув на нее и снова опуская глаза на рисунок. – Это мое убежище. Я приплываю сюда, чтобы отдохнуть. А когда безделье начинает затягивать, бросаю все и снова ухожу в море.
– Чтобы грабить и обирать моих соотечественников? – спросила она.
– Совершенно верно, чтобы грабить и обирать ваших соотечественников, – – подтвердил он. Затем отодвинул законченный рисунок, встал и потянулся.
– Когда-нибудь вас поймают, – проговорила она.
– Возможно…
Он повернулся к ней спиной и посмотрел в окно.
– Идите сюда, – позвал он.
Дона поднялась и, подойдя к окну, выглянула из-за его плеча: внизу, у самого борта, качались на волнах полчища чаек, ожидая подачки.
– Они всегда прилетают сюда с побережья, – сказал он, – как будто заранее знают о нашем прибытии. Мои матросы любят их кормить. Я и сам частенько кидаю им крошки из этого окна.
Он улыбнулся, разломил кусок хлеба и швырнул его птицам, которые тут же с шумом и криком набросились на добычу.
– Наверное они испытывают к кораблю родственные чувства, – заметил француз, – его ведь тоже зовут "Ла Муэтг".
– Ах да, конечно! – воскликнула Дона. – La mouette – чайка, как же я забыла?
И оба, высунувшись из окна, снова стали смотреть на птиц.
"Боже мой, – думала Дона, – неужели все это происходит на самом деле?
Где же мои прежние страхи, сомнения, опасения? Почему я стою здесь и как ни в чем не бывало кормлю крошками чаек, вместо того чтобы лежать с кляпом во рту где-нибудь в темном трюме, избитой, связанной по рукам и ногам? Да что там говорить, я, кажется, даже перестала на него сердиться".
– Почему вы сделались пиратом? – спросила она, нарушая молчание.
– А почему вы любите скакать на норовистых лошадях? – в свою очередь спросил он.
– Из-за риска, из-за скорости, – ответила она, – а еще потому, что можно упасть.
– Вот поэтому и я сделался пиратом, – ответил он.
– Но… – начала она.
– Да нет здесь никаких "но", – прервал он. – Все очень просто.
Гораздо проще, чем вы думаете. Я вовсе не испытываю ненависти к обществу и не собираюсь ни с кем бороться. Пиратство привлекает меня само по себе. И не потому, что я так уж жесток или кровожаден. Мне нравится готовиться к операциям, долго и тщательно обдумывать каждую деталь, выверяя все до мелочей и ничего не оставляя на волю случая. В чем-то это напоминает решение сложной геометрической задачи – здесь тоже требуется смекалка. Ну а, кроме того, это просто очень интересное занятие – опасное, азартное и захватывающее.
– Да, – протянула она, – я понимаю.
– Я вижу, вы немного удивлены, – с улыбкой взглянув на нее, произнес он. – Очевидно, вы ожидали встретить здесь пьяного головореза, валяющегося на залитом кровью полу среди кинжалов и пивных бутылок в окружении дюжины стенающих жертв?
Она тоже улыбнулась, но ничего не ответила.
В дверь неожиданно постучали. Француз крикнул "войдите!", и на пороге появился матрос с подносом в руках. На подносе стояла огромная супница, от нее шел густой, аппетитный пар. Матрос расстелил на дальнем конце стола белую салфетку, открыл стенной шкафчик и вытащил бутылку вина. Дона не отрываясь следила за каждым его движением. Ей давно уже хотелось есть, от запаха супа у нее просто слюнки потекли. Вино в высокой бутылке казалось таким прохладным и вкусным! Она подняла голову и встретилась со смеющимся взглядом француза.
– Хотите попробовать? – спросил он.
Она кивнула, досадуя на себя – неужели по ее лицу так просто обо всем догадаться? Он достал из шкафчика вторую тарелку, ложку и бокал. Придвинул к столу два стула. Она увидела, что матрос принес также свежий французский хлеб с золотистой, поджаристой корочкой и несколько кусков очень желтого масла.
Они молча приступили к еде. Через некоторое время он разлил по бокалам вино – холодное, прозрачное и не слишком сладкое. Дону не оставляло ощущение, что все это происходит во сне – знакомом, мирном сне, который она уже видела однажды.
"Все это было, – думала она, – все это я уже переживала когда-то". Но в глубине души она понимала, что впечатление это обманчиво – она никогда не видела ни этот корабль, ни этого человека. Она вдруг спохватилась, что не знает, который час. Наверное, дети уже вернулись с пикника и Пру укладывает их спать. Может быть, именно сейчас они стучатся в дверь ее спальни, зовут ее, а им никто не отвечает. "Ну и пусть, – думала она, – пусть, теперь уже все равно". И продолжала пить вино, разглядывать птиц на стенах и украдкой изучать своего соседа, когда он на нее не смотрел.
А он тем временем протянул руку, достал с полки табакерку и высыпал на ладонь горсть табака. Листья были сухие, мелкие и темные. Внезапная догадка молнией промелькнула в ее голове. Она вспомнила табакерку, забытую кем-то у нее в спальне, томик французских стихов с рисунком чайки на титульном листе, Уильяма, крадущегося к лесу, и его рассказы о бывшем хозяине, который любит путешествовать и считает свою жизнь непрерывным бегством. Она встала, не спуская с него глаз.
– Боже мой! – вырвалось у нее.
Он поднял голову:
– Что такое?
– Значит, это вы, – воскликнула она, – это вы оставили у меня в спальне табакерку и томик Ронсара! Это вы бесцеремонно оккупировали мою кровать!
Он улыбнулся – наверное, последняя фраза показалась ему забавной, а может быть, его насмешила горячность, с которой она ее произнесла.
– В самом деле? – спросил он. – Я оставил у вас табакерку? Ей-Богу, не помню. Надо будет побранить Уильяма за рассеянность – он должен был ее убрать.
– Да, да, – продолжала она, – теперь я понимаю. Это вы приказали Уильяму поселиться в Нэвроне и уволить слуг, чтобы никто не мешал вам спокойно жить там все то время, пока мы оставались в Лондоне.
– Ну что вы, – возразил он, – я жил там далеко не все время – только когда это отвечало моим планам. Ну и еще зимой, конечно. Зимой в ручье, знаете ли, становится довольно неуютно, не то что в вашей спальне. Но, поверьте, я ни за что не осмелился бы войти туда, если бы не был уверен, что вы не станете возражать.
Он посмотрел на нее, и в глазах его снова блеснул тайный огонек узнавания.
– Я каждый раз спрашивал разрешения у вашего портрета. "Миледи, – говорил я, стараясь быть как можно более вежливым, – миледи, не разрешите ли вы уставшему и измученному иностранцу расположиться на вашей кровати?" И вы милостиво кивали мне в ответ, а иногда даже дарили улыбку.
– Все равно, – сказала Дона, – вы вели себя дерзко и бесцеремонно.
– Согласен, – ответил он.
– Кроме того, вы рисковали своей головой.
– По-моему, риск был оправдан.
– Ах, если бы я только могла предположить…
– И что бы вы сделали?
– Я тут же приехала бы в Нэврон.
– А потом?
– Заперла бы дом, прогнала бы Уильяма и расставила всюду часовых.
– Неужели вы так суровы?
– Представьте себе.
– Я вам не верю.
– Почему?
– Потому что ваш портрет говорит о другом. Когда я смотрел на него, лежа в вашей кровати, я видел, что вы поступили бы совсем не так.
– А как?
– Вы сделали бы все наоборот.
– То есть?
– Вы перешли бы на мою сторону, поставили бы свою подпись рядом с нашими и стали единственной женщиной, присягнувшей на верность нашему делу.
Проговорив это, он поднялся, достал из шкафа какую-то книгу и раскрыл ее. В верхней части листа стояла надпись – "Ла Муэтт", а под ней длинный список имен: Эдмон Вакье, Жюль Тома, Пьер Блан, Люк Дюмон и многие, многие другие. Он взял перо, обмакнул его в чернила и протянул ей.
– Ну что? – спросил он. – Согласны?
Она подержала перо в руке, словно взвешивая ответ, и – то ли оттого, что ей снова вспомнился Гарри, позевывающий над картами, и Годолфин с его выпученными глазами, то ли оттого, что ее разморило после сытного обеда и она почувствовала себя легко и беспечно, как бабочка, порхающая на солнце, а может быть, просто оттого, что он стоял рядом, – так или иначе, она вдруг взглянула на него, рассмеялась и быстро черкнула в центре листа, под другими именами, – "Дона Сент-Колам".
