Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн) - Грегори Филиппа (книги серии онлайн .TXT) 📗

Когда двор устроился, представители семейства Сеймур стали собираться по вечерам — танцы и прочие развлечения — в новых, роскошных комнатах Джейн, придворные дамы королевы, пользуясь ее отсутствием, тоже не забывали посетить приемную новой фаворитки. Король был там все время, беседовал, читал, слушал музыку или стихи. Он нередко обедал с Джейн в ее комнатах, а бесчисленные Сеймуры смеялись его шуточкам и развлекали за карточным столом. Во время обедов в парадной зале он сажал ее рядом, и только пустой трон королевы напоминал — она где-то там, одна в почти необитаемом дворце. Иногда я видела — Джейн наклоняется к королю, между ними — место Анны, и кажется — ее нет в природе и ничто не может остановить Джейн, она вот-вот займет пустующее кресло.

Она все время оставалась нежной и ласковой — чистый сахар. Наверное, в детстве, там, в Уилтшире, сахарной свеклой перекормили. Хорошее настроение не изменяло ей ни на минуту, она с обожанием глядела на Генриха, капризничает ли он от того, что болит нога, или радуется как мальчишка, всеми признанный герой, уложивший на охоте оленя. Спокойная, набожная — он нередко заставал ее на молитвенной скамеечке, пальчики перебирают четки, глаза к небу — и всегда-всегда сама скромность.

Ни за что не наденет французских чепцов в форме полумесяца, введенных в моду Анной после того, как она вернулась из Франции. Нет, на Джейн закрытые плоеные чепцы домиком, какие носила, бывало, королева Екатерина, — еще год назад любая дама, обрядившаяся в такой чепец, была бы признана всеми лишенной элегантности ханжой. Генрих нередко клялся и божился, что ненавидит испанский стиль, но этот суровый аскетизм только оттенял холодноватую красоту Джейн. Она носила чепец как монашеский убор — символ того, что земные соблазны ее не волнуют. И цвета подобраны умело — бледно-голубой, нежно-зеленый, желтовато-кремовый, чистые, светлые, неброские тона.

Я поняла, что Джейн скоро займет место моей сестры, когда Мадж Шелтон, малышка Мадж, любительница пококетничать, и не только, не брезгующая грубым словцом, явилась к обеду в бледно-голубом плоеном чепце домиком и в наглухо закрытом платье в тон, рукава французского покроя переделаны на английский манер. Двух дней не прошло, а придворные дамы уже облачились в чепцы домиком, все как одна скромницы — глазки опущены долу.

Анна приехала в феврале, прискакала с величайшей помпой — впереди королевский штандарт, позади штандарт с гербом семейства Болейн, в середине — вереница слуг в ливреях, всадники на конях. Мы с Георгом поджидали ее на ступенях, парадная дверь широко открыта, и каждому видно — Генриха здесь нет.

— Рассказать ей про комнаты Джейн? — спросил брат.

— Давай ты, я не смогу.

— Франциск посоветовал сказать ей, когда вокруг много народа, на людях она не взорвется.

— Ты обсуждаешь ее дела с Франциском?

— Ты же говоришь с Уильямом.

— Он мой муж.

Георг кивнул, глядя на приближающийся поезд королевы.

— Доверяешь Уильяму?

— Конечно.

— А я доверяю Франциску.

— Это не одно и то же.

— Ты просто не понимаешь, что для меня значит его любовь.

— Одно знаю — любовь мужчины к женщине совсем другое дело.

— Нет, я его люблю как мужчина мужчину.

— Это противно Божьему закону.

Он взял меня за руку, улыбнулся неотразимой болейновской улыбочкой.

— Довольно уже, Мария. Времена настали такие страшные, что одно лишь утешает — его любовь. Позволь мне это утешение. Бог свидетель, немного у меня других радостей, а опасности нам грозят немалые.

Следом за всадниками приблизилась и Анна. Сияет улыбкой, темно-красное платье для верховой езды, темно-красная шляпа с огромным пером, приколотым громадной рубиновой брошью.

— Vivat Anna! — кричит брат, заметил, как она одета. Она не смотрит на нас, глаза вглядываются в полутьму парадной залы — надеется, король выйдет встречать. Но его нет. Лицо даже не дрогнуло, продолжает улыбаться.

— Здорова? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает весело. — А почему бы и нет?

Я киваю, говорю осторожно:

— И то правда.

Понятно, и об этом ребенке лучше не упоминать, не говоря уже о других умерших младенцах.

— Где король?

— На охоте.

Анна величественной походкой входит во дворец, слуги несутся открыть перед ней двери.

— Он знал, что я приезжаю? — бросает через плечо.

— Да, — отвечает Георг.

Кивает, идет в свои комнаты, захлопывает дверь.

— А где мои дамы?

— Одни охотятся с королем, — начинаю я. — А другие… — Не зная, как закончить фразу, добавляю уныло: — А другие не охотятся.

Она не глядит на меня, обращается только к брату:

— Объясни, будь любезен, что имеет в виду моя сестрица? Я знаю, ее французский и латынь оставляют желать лучшего, но теперь оказывается — она и английского не знает.

— Твои придворные дамы кудахчут вокруг Джейн Сеймур. — Брату ничего не остается, как только говорить правду. — Король дал ей бывшие покои секретаря Кромвеля, обедает с ней каждый день. У нее теперь свой маленький двор.

Анна переводит взгляд с брата на меня:

— Это правда?

— Да.

— Дал ей покои секретаря Кромвеля? Может пойти в ее комнату, никого об этом не оповещая?

— Да.

— Они любовники?

Я гляжу на Георга.

— Неизвестно, но спорю, что нет.

— Нет?

— Она, похоже, отказывается от предложений женатого мужчины. Гордится своей добродетельностью.

Анна подходит к окну, идет медленно, будто старается разгадать эту загадку — как такая новость отразится на ней.

— На что она надеется? Приманивает и отталкивает одновременно?

Мы не отвечаем, уж мы-то знаем, как это делается. Анна поворачивается, глаза словно у дикой кошки.

— Думает избавиться от меня? Совсем с ума сошла?

Мы молчим.

— Кромвеля выгнали из его комнат ради этой сеймуровской девчонки?

Я качаю головой:

— Он сам предложил ей занять его покои.

Она медленно кивает:

— Значит, и Кромвель теперь открыто против меня.

Ища поддержки и утешения, глядит на Георга, странный взгляд, словно и в нем не уверена. Но брат ее никогда не предавал. Он неуверенно шагнул вперед, положил руку на плечо братским, защищающим жестом. Она не повернулась к нему, не обняла, нет, когда он оказался у нее за спиной, оперлась на него, прильнула плечом к груди. Он вздохнул, обнял ее. Покачивает в объятиях, так и стоят, глядя в окно на Темзу, которая сияет в лучах яркого зимнего солнца.

— Я думала, ты побоишься даже дотронуться до меня, — шепнула она.

— Анна, Анна, — покачал он головой. — Согласно законам церкви и государства меня можно десять раз предать анафеме еще до завтрака.

Меня пробрала дрожь, но она только хихикнула, как девчонка:

— Все, что нами сделано, совершено ради любви.

Повернулась лицом к нему, взглянула, внимательно изучая, в глаза. По-моему, она ни на кого в жизни так не смотрела. Казалось, ее действительно заботят его чувства. Он теперь не просто ступенька на лестнице честолюбия Анны. Он ее любимый.

— Даже когда результаты получаются чудовищные?

Он пожал плечами:

— Я не знаток богословия. Но когда у моей кобылы родился жеребенок с тремя ногами вместо четырех, я не обвинил ее в ведовстве. В природе всякое случается, нет тут ничего такого особого. Просто тебе не повезло, вот и все.

— Меня так легко не запугаешь, — твердо сказала она. — Я видала кровь святых, сделанную из крови свиней, святую воду, набранную в ручье. Церковное учение наполовину увлекает тебя красивым обманом, наполовину запугивает до смерти — знай свое место. Меня не подкупишь и не запугаешь. Ничем. Я приняла решение — у меня свой путь, и я по нему иду.

Вслушайся Георг, заметил бы, наверно, резкие, звенящие нотки в голосе, но он только неотрывно смотрит ей в лицо.

— Все выше и выше, Анна-царица?

Она засияла улыбкой:

— Все выше и выше. Следующий будет мальчик. Повернулась, положила руки брату на плечи, взглянула на него, будто он возлюбленный, которому можно доверить все.