Чужак - Вилар Симона (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗

Но Торир не возвращался. А над Киевом закружили метели, ударили морозы, дома замело до самых окон. Масленицу по этой поздней весне не спешили праздновать. В Киеве было тревожно. Холода все держались. В хлевах мычала скотина, которой по всем приметам пора было отправляться на пастбища. Закрома, полные доверху с осени, постепенно пустели. Купцы продавали жито по цене, какую ранее и представить нельзя было. Теперь многие шли к Днепру, прорубали полыньи и подолгу сидели на морозе с удочками, чтобы хоть что-то принести к столу домашним. Волхвы на капищах звали Весну. Весны не было, хотя по подсчетам пора бы уже прийти ласковому квитню. Олисья как-то рассказала, что в это голодное время одна женщина кормила своим молоком престарелого отца, не давая умереть с голоду. Да разве только это. Прежде в Киеве голода не знали. Теперь же…

А потом быстро, почти за седмицу, пришла весна. Словно ворвалась на стремительных крыльях, наполнив все водой и влагой, расколов Днепр так резко, что только воздвигнутая по наказу Твер-дохлебы дамба-плотина и спасла Подол от затопления. И когда Аскольд вышел на гульбище терема детинца, в городе его встретили радостно. Но стушевались, слушая его речь о том, что может прийти и другая напасть — Олег Новгородский. Ибо коварный варяг-новгородец уже захватил Смоленск. А от Смоленска до Киева восемь дней пути по реке. И хотя недавно об Олеге говорили с похвалой, теперь многие стали его страшиться. Ведь уже всем было ведомо, что Олег — волхв и кудесник. Рассказывали, что он и в волка может оборачиваться, и птицей-соколом летать в поднебесье, и щукой хищной плавать в воде. Потому-то, дабы уберечь Киев, князь Дир и ездит по округе, набирает дружину, заключает союзы. Аскольд говорил, что Дир, как никогда, нужен сейчас Киеву, что только от него зависит, подомнет ли Новгород под себя стольный град на Днепре или нет.

Аскольд так превозносил Дира, что, когда тот прибыл, его вышли встречать всем миром. Но Дир остался прежним. Пошумел, покричал и пошел бражничать да бесчинствовать.

Однажды пьяный Дир ввалился на подворье Карины. Стал обнимать ее, лапать, но спьяну не разобрал, что та беременна. Когда стал уж больно досаждать, откуда ни возьмись появился один из тиверцев и опустил на голову князя столец дубовый. Сказал после этого:

— Кажется, настала пора покидать нам город.

— Да, — кивнула Карина. — Но если вы готовы еще послужить кому-то, то я вас нанимаю. Мне тоже надо покинуть Киев, и мне нужна будет охрана.

Так она, несмотря на то, что была уже на восьмом месяце, уехала из города. Наняла ладью и поплыла по Десне в край радимичей. С ней и тиверцами поехал верный Третьяк. На хозяйстве остался Любомир. Стражем Карина вместо Третьяка назначила Дага.

— Кажись, волхвам пора появиться, — молвил Третьяк, оторвав Карину от воспоминаний. — И солнце уже полуденное, да и курган почти готов. Достаточно ли высок для чести твоей родни?

Карина кивнула. И тут же ощутила за спиной чье-то присутствие. Тиверцы тоже почувствовали это, один осторожно положил ладонь на рукоять кривой сабли. Но успокоился, увидев, что из зарослей вышли старик-волхв и двое детей.

Карина медленно поднялась. Смотрела на них, на Буську и Гудима, которых когда-то оставила на негостеприимном капище Рода. Мальчики подросли; вытянулись, но остались такими же светлоголовыми, с серыми, широко поставленными глазами, как у ее стрыя Акуна — пусть ему будет тепло и сытно в светлом Ирии. Сейчас же Карина глядела на мальчиков, прижав руку к груди. По их насупленным лицам было заметно, что они не узнают родичку. И неудивительно — детская память коротка. Слава богам, что хоть живы, остались, не принесли их в жертву богам на алтаре. А ведь она уже подозревала недоброе, когда волхвы под разными предлогами отказывали ей во встрече с племянниками. Вернее, с братцами двоюродными, одному из которых сейчас десять, второму должно исполниться семь. Но волхвы и так помотали Карине душу, требуя то подношения, то плату за освящение места нового могильника, за сбор людей для работ. Хитрые волхвы сразу поняли, что не с бедной Кариной имеют дело. Да она и никогда не была бедной. Даже когда пришла после разграбления Мокошиной Пяди, по-княжески расплатилась за мальчишек. У этого косматого волхва и сейчас на запястье ее браслет. А ведь такой браслет — золотой наручень с цветами эмалевыми и яркими драгоценными каменьями — в Киеве могли носить только женщины, мужик, даже волхв, постыдился бы. Но в этих дремучих лесах вроде так и следовало. И Карина подивилась, какой долгий путь она прошла за эти три года, раз видит все в ином свете.

— Буська, Гудим! — позвала молодая женщина, протягивая руки.

Но мальчики только отступили, жались к волхву. Чему удивляться? Перед ними стояла баба непраздная, судя по всему — боярыня. Их быстрые взгляды замечали все: богатую, нездешнего кроя шапочку — опушка самого дорогого соболя, дымчато-черная, — корзно из червчатой [151] ткани, сапожки редкие — с узкими носками, красные с желтыми разводами, — выглядывающие из-под вышитого подола. Детям такую роскошь в жизни видеть не приходилось. Заметили братья и воев, охранявших эту кралю, и то, как угодливо обступили ее мужики-радимичи.

— Неужто не признали? — улыбнулась боярыня. — Я Карина. Кара… Батюшки вашего братучадо.

Они опустили головы, переминаясь с ноги на ногу в маленьких лапоточках. И только округлили глаза, когда она позвала их ехать с собой, поплыть по реке в Киев-град.

— Не-а, — только и мотнул белой головкой Буська, и у Карины похолодело сердце. Буська всегда был ее любимцем.

— Сказывали же, что не захотят, — молвил волхв и положил ладонь на голову мальчика. Тот взглянул на него, улыбнулся.

И тут Гудим, этот вечно ноющий, капризный Гудим спросил, можно ли потрогать мечи у воев. С этого и началось. Карина смотрела, как тиверцы демонстрируют мальчику сабли, как улыбаются ему, отвечают на вопросы — язык тиверцев и радимичей хоть и различен, но понять одни других могут без труда. На родичку Гудим не глядел, но, когда волхв кликнул, как будто расстроился. И решился: