Цена счастья - Хейер Джорджетт (читать книги полные .txt) 📗

Фанни невольно покосилась на Серену, чтобы убедиться, разделяет ли та ее изумление. Но увидела на лице девушки одно лишь одобрение.

Когда Спенборо уехал, она решилась спросить, не удивилась ли Серена поведению Ротерхэма, и получила отрицательный ответ.

— Правда не удивилась? А я с трудом поверила своим ушам. Я и не знала, что маркиз так дорожит твоим мнением.

— Нет, что ты. Кто бы ни сделал ему выговор, результат был бы таким же. Когда Ротерхэм вытворяет подобные вещи, это происходит не от осознанного ощущения собственной значимости или презрения к людям более низкого положения, а от какой-то небрежной высокомерности. Я ему об этом уже не раз говорила. Маркиз имел несчастье потерять отца, когда еще учился в школе, — как мне кажется, это был весьма уважаемый человек. Папа говорил, что все люди трепетали перед ним, потому что он был настоящий аристократ. Но гордость не позволяла ему пренебрежительно обращаться с людьми, а, наоборот, побуждала обходиться с ними с неизменной любезностью. Нам он казался очень важным, потому что даже в те времена, когда папа был молод, его считали старомодным. Но леди Ротерхэм была несносной гордячкой! Ты не знала ее. Уверяю тебя, ее просто раздувало от самонадеянности и сознания собственного величия, что было совершенно невыносимо. Она воспитала в троих своих детях, и в особенности в Айво, такое чувство превосходства над другими, что они считали возможным вести себя как им вздумается — ведь поведение Бэрфордов нельзя даже обсуждать! Ну а что касается чувств других людей, то она их просто не замечала.

Эгоизм леди Ротерхэм был тоже беспределен. Все обязаны были уступать ее капризам. Понятно, почему Айво вырос таким заносчивым, удивительно лишь, что его высокомерие неосознанно, оно не проистекает, как в случае с его матерью, от самонадеянности. Его никогда не учили думать о чем-либо другом, кроме собственного удовольствия, но характер у Айво был неплохой, и он не стремился оскорблять чувства других людей. Все объясняется его невниманием к окружающим. Если удается внушить ему, что он ведет себя плохо, он тут же пожалеет об этом.

— О, Серена! Мне казалось, он готов убить тебя за то, что ты осмелилась осудить его неджентльменское поведение.

— Нет-нет, ты ошибаешься, Фанни! — усмехнулась она. — Айво хотел убить не меня, а себя. Ну, может, и меня тоже, но в первую очередь себя. Он знал, что я была права, и именно это задело его гордость и заставило изменить поведение.

— Ты так считаешь? — В голосе Фанни прозвучало сомнение.

— Уверена. Не думай, что он сразу решил исправиться, потому что я плохо отозвалась о нем. Он сделал это потому, что сам осознал свою неправоту. Айво унаследовал от матери ее недостатки, но в основе своей он больше все-таки сын своего отца, чем ее. Папа всегда говорил, что, несмотря на материнское воспитание, безудержную лесть и всю ерунду, которая окружала Ротерхэма в то время, когда он был слишком юн, чтобы почувствовать никчемность всего этого, повзрослев, он перестал обращать внимание на такие вещи, как роскошь и высокое положение, и невзлюбил именно тех, кто пресмыкался перед ним. Ты никогда не увидишь, чтобы Айво проводил время с отвратительными подхалимами, которые виляют перед ним хвостом, и тем самым ублажал их тщеславие. К таким людям он испытывает только презрение. А брат его совершенно другой человек. Капитан лорд Тэлбот Бэррэсфорд — в великолепных серебряных гусарских кружевах! — искренне считал, что оказал честь своему полку тем, что вступил в него. Меня всегда интересовало, как он умудрялся сохранять свое драгоценное достоинство, когда ему приходилось жить в какой-нибудь испанской лачуге. О, я не должна так говорить о нем! Он геройски погиб на поле боя. И хотя о смерти его не сильно скорбели, полагаю, его память достойна уважения. Говорят, Августа в юности очень напоминала его. Но ей посчастливилось выйти замуж за Силчестера — человека разумного. И к тому времени, когда я выросла и познакомилась с ней, Августа уже была такой, какой ты ее знаешь — с тем же, как у Айво, равнодушием и пренебрежением к тому, что люди могут о ней подумать. Я не хочу сказать, что Августа не знает себе цену, но она принимает пересуды как должное и вряд ли задумывается над ними.

— Ты права. Сначала она напугала меня своей резкой манерой разговаривать. Но я всегда считала Августу хорошим человеком и не сомневалась, что у нее добрая душа.

Серена улыбнулась:

— Ни у кого из Бэррэсфордов нет того, что люди обычно называют душевностью. Уверена, что ты считаешь Ротерхэма бессердечным эгоистом, но я бы сказала, что у Айво неистовый характер. Конечно, он тяжелый человек. Я бы не стала искать у него сочувствия, но верю, что он добр.

— Возможно, когда вы были обручены, он и был таким, но…

— Нет, когда он вообразил, что влюблен в меня, он вовсе не был добр. Об этом не могло быть и речи, — со смехом прервала вдову Серена. — А вот сейчас, когда он выполняет обязанности моего опекуна, то стремится быть даже более добросердечным, чем мне хотелось бы.

— Что ты имеешь в виду? Ты ведь сама заподозрила, что завещание было составлено по его наущению.

— Да, когда была вне себя от ярости, — призналась Серена. — Конечно, вскоре я поняла, что не права. Боюсь, папа сделал ставку на это опекунство. Он так старался устроить наш брак, что сама мысль о разрыве была ему невыносима.

— Я знаю, вы были прекрасной парой, но неужели твоего отца это так волновало? Не похоже на него.

— Думаю, все-таки немножко волновало. Хотя дело в том, что папе просто нравился Ротерхэм, и он был убежден, что мы подходим друг другу, потому что Айво — честный человек. К тому же в нас обоих не было вздорности. Ты ведь знаешь, каким упрямым становился папа, если какая-нибудь идея застревала у него в голове. Он никак не мог понять, что Айво так же, как и я, был рад выпутаться из этой истории. Никогда не поверю, что они вдвоем придумали этот злосчастный план, чтобы Айво смог снова заполучить меня. Когда я поостыла, то поняла, конечно, что папа не допустил бы, чтобы у Ротерхэма появилась возможность отомстить мне.

— Отомстить?

Серена в задумчивости наморщила нос:

— Да, Ротерхэму несвойственно великодушие. И разумеется, я нанесла удар по его самолюбию когда расторгла помолвку. Поэтому, услышав папино завещание, я подумала… О, даже не знаю, что я подумала! Я была так зла, что вообще не могла ни о чем думать. Уже потом мне пришло в голову, что Айво не откажется от опекунства, ибо хочет наказать меня за ту старую выходку, используя полномочия, данные ему завещанием. Признаюсь, я решила, что он будет доволен, когда узнает, что мне пришлось продать лошадей. Однако я ошибалась! Он был раздосадован и пытался внушить мне, что сможет увеличить мое содержание. Но я еще раньше обсудила этот вопрос с Перроттом и узнала, что подобное невозможно, — и это разозлило Ротерхэма еще больше! Конечно, он давал бы мне больше денег и никогда не сказал бы, что платит из собственного кармана — ведь это может выглядеть неприлично! Но согласись — с его стороны это было очень великодушно.

— Может, он испытывает к тебе привязанность? — предположила Фанни.

— Да, когда его неприязнь ко мне не так сильна. Я и не сомневалась в этом, — холодно отозвалась Серена. — Подобную привязанность обычно испытываешь к старому знакомому, с которым тебя связывают общие вкусы и мысли. Однако сейчас, как мне кажется, неприязнь взяла верх. Но все может измениться.

Они ничего не слышали о Ротерхэме до конца января. Погода стояла сумрачная и дождливая, один серый день сменялся другим, таким же мрачным и гнетущим. Фанни сильно простудилась и никак не могла оправиться от последствий простуды. Она чувствовала слабость, жаловалась на боли в суставах, кроме того, ей казалось, что дни тянутся слишком долго. Новизна ощущений, вызванная тем, что она стала хозяйкой собственного дома, стерлась, и монотонность жизни начала ее раздражать. Небольшое разнообразие вносили лишь редкие посещения соседей, с которыми у нее не было ничего общего. А единственным развлечением стала игра с Сереной в крикет или триктрак или визиты в графский дом, где она играла с детьми Джейн. Графиня всегда была рада видеть вдову, и та весело проводила время с детишками. Но вскоре в их отношениях появилась трещина, и визиты Фанни стали более редкими. Дело было в том, что ей всегда приходилось выслушивать, как Джейн жалуется на Серену. И она не знала, как заставить Джейн замолчать. «Мне бы хотелось, чтобы вы намекнули Серене…» — эти слова всегда удручали Фанни.