Распутник - Маклейн Сара (электронная книга txt) 📗
Наверняка он может научить ее куда большему, чем она в состоянии вообразить.
Пенелопа выкинула эту мысль (и картинки, которые при этом возникали) из головы, едва он добавил:
— Мы пришли к соглашению?
Триумф улетучился, сменившись тревогой.
Жаль, что она не видит его глаз.
— А у меня есть выбор?
— Нет. — В этом слове не было никаких эмоций, даже намека на сожаление или чувство вины. Только холодная честность.
Он снова протянул ей руку. Широкая, плоская ладонь словно манила.
Если она его руку примет, все изменится. Все станет по-другому.
И пути назад не будет. Хотя где-то в глубине души Пенелопа знала, что пути назад в любом случае нет.
Удерживая разорванное платье, она вложила свою руку в его.
Он повел ее вверх по лестнице. Только фонарь слегка разгонял чернильную тьму, и Пенелопа невольно крепче цеплялась за Борна, жалея, что ей не хватает отваги отпустить его руку, идти за ним самостоятельно, не поддаться ему хотя бы в этой мелочи, но было что-то в этом их продвижении, нечто мистическое и темное, не имеющее ничего общего со светом, от чего она не могла заставить себя разжать руки.
На площадке он остановился и повернулся к ней. Глаза его оставались в тени.
— Все еще боишься темноты?
Напоминание о детстве выбило ее из колеи. Он отпустил ее руку, и Пенелопе не понравилось возникшее при этом ощущение пустоты. Ей словно не хватало его прикосновения. Он повернул ручку ближайшей двери и толкнул ее. Та открылась с долгим зловещим скрипом. Он заговорил прямо ей в ухо:
— Должен сказать, Пенелопа, что темноты тебе бояться ни к чему, но ты совершенно права, опасаясь того, что в ней может скрываться.
Пенелопа прищурилась, пытаясь разглядеть темную комнату. Нервозность все нарастала. Она медлила на пороге, часто, прерывисто дыша. То, что может в ней скрываться... например, он.
Борн медленно протиснулся мимо, и в движении этом ощущались одновременно ласка и угроза. Он прошептал:
— Ты здорово умеешь блефовать.
Она едва расслышала эти слова, а его теплое дыхание, овевающее ее кожу, сгладило оскорбление.
Свет фонаря мелькал на стенах небольшой незнакомой комнаты, отбрасывал золотистые отблески на когда-то элегантные, но теперь безнадежно выцветшие обои вроде бы в прелестные когда-то розочки. В комнате едва хватало места для них двоих; камин почти полностью занимал одну стену, а два маленьких окна на противоположной выходили на рощу.
Майкл наклонился, чтобы разжечь огонь, а Пенелопа подошла к окнам и посмотрела на полоску лунного света, прорезавшую заснеженный ландшафт внизу.
— Что это за комната? Я ее не помню.
— Скорее всего ты ее никогда и не видела. Это бывший кабинет моей матери.
Вспыхнуло воспоминание — маркиза, высокая и красивая, с приветливой улыбкой и добрыми глазами. Разумеется, именно эта комната, спокойная и безмятежная, принадлежала ей. Известие о гибели маркиза и маркизы Борн потрясло ее. В отличие от ее собственных родителей, которых не связывало ничего, кроме спокойной вежливости, родители Майкла очень любили друг друга, своего сына и саму Пенелопу.
Услышав о том, что их карета разбилась, Пенелопа искренне горевала. Ее переполняла печаль о том, что утеряно, и о том, что еще могло бы случиться.
Она писала ему письма, несколько дюжин за несколько лет, пока наконец отец не отказался отправлять их. Но и после этого она писала в надежде, что он как-нибудь поймет, что она о нем думает. Что у него всегда есть друзья в Суррее... в Фальконвелле... каким бы одиноким он себя ни чувствовал. Она воображала, что однажды он вернется домой.
Но он так и не вернулся. Никогда.
И в конце концов Пенелопа перестала его ждать.
— Мне так жаль.
Мелькнула искра. Солома вспыхнула.
Он выпрямился и повернулся к ней.
— Тебе придется обойтись огнем в камине. Твой фонарь остался лежать в снегу.
Подавив грусть, она кивнула:
— Этого достаточно.
— Не выходи из этой комнаты. Дом очень ветхий, а я на тебе еще не женился.
Он повернулся и вышел.
Глава 5
Она проснулась от того, что нос невыносимо замерз, а всему остальному телу было невыносимо жарко. Огонь в камине тускло освещал комнату. Пенелопа поморгала, толком не соображая, где находится, и оглядела незнакомое помещение. Тлеющие угли в камине осветили розочки на стенах, в голове слегка прояснилось. Она лежала на спине в гнездышке из одеял, которое соорудила себе перед сном, укрытая самым большим и теплым одеялом, которое к тому же восхитительно пахло. Пенелопа уткнулась замерзшим носом в одеяло и сделала глубокий вдох, пытаясь определить, что же это за запах... сочетание бергамота и цветов табака.
Она повернула голову.
Майкл.
Охвативший ее шок мгновенно перерос в панику.
Майкл спит рядом с ней.
Точнее, не рядом. А почти вплотную. А кажется, будто он вообще вокруг нее.
Он лежал на боку, подложив согнутую руку под голову, а другую положив на Пенелопу, причем крепко сжимал ее талию. Она резко втянула в себя воздух, сообразив, как близко его рука находится к некоторым... частям ее тела... к которым нельзя прикасаться!
Не то чтобы слишком многие части ее тела были открыты для прикосновений, но дело ведь не в этом. И не только в его руке. Он слишком плотно прижался к ней — грудью, рукой, ногами... и другими местами тоже. Пенелопа никак не могла решить, должна ли она ужаснуться или прийти в восторг.
Или и то, и другое?
Лучше всего об этом вообще не задумываться.
Пенелопа повернулась к нему, стараясь избегать лишних движений и звуков, но не в силах не обращать внимания на то, как его рука настойчиво поглаживает ее талию. Оказавшись к нему лицом, она осторожно выдохнула и стала обдумывать, что делать дальше. В конце концов, не каждый день она просыпается в объятиях... ну ладно, под рукой джентльмена.
Хотя какой из него теперь джентльмен?
Бодрствующий Майкл состоял из сплошных углов и напряжения — с челюстью натянутой, как тетива, словно он постоянно пытался сдержать себя. Но сейчас, расслабившись, при тусклом свете тлеющих углей он был...
Прекрасен.
Углы остались на месте, острые и безупречные, словно к их созданию приложил руку гениальный скульптор, — четкие линии подбородка, впадинка на нем, длинный прямой нос, безукоризненно изогнутые брови, а ресницы в точности такие, какие были у него в детстве, невероятно длинные и роскошные, иссиня-черные.
А губы! Пока не сжатые в твердую мрачную линию, а полные, мягкие и прелестные. Когда-то они так быстро складывались в улыбку, но... сделались опасными и искушающими, каких никогда не было у Майкла-мальчика.
Пенелопа рассматривала изгиб его верхней губы и гадала, сколько женщин его целовали. Гадала, каков он, его рот — мягкий или жесткий, легки поцелуи или порочны?
Она выдохнула. Искушение делало ее вдохи долгими и прерывистыми.
Она хочет к нему прикоснуться.
Пенелопа застыла. Эта мысль такая чуждая, но такая естественная!
Она не должна хотеть к нему прикасаться. Он настоящая скотина. Холодный и грубый и эгоистичный, абсолютно непохожий на мальчика, которого она когда-то знала. И на мужа, которого себе представляла. Мысли метнулись назад, к началу вечера, к нарисованному ее воображением простому, скучному, старому мужу.
Нет. Майкл совсем на него не похож.
Может быть, поэтому она и хочет к нему прикоснуться.
Рука по собственной воле приподнялась и потянулась к темным кудрям.
— Майкл, — прошептала Пенелопа, а кончики пальцев уже прикоснулись к шелковистым прядкам, не дав ей времени подумать.
Его глаза резко распахнулись, словно он только и ждал, когда она заговорит. Рука метнулась, как молния, и стальным захватом стиснула ее запястье.
Пенелопа невольно ахнула.
— Прошу прощения... я не хотела...
Она дернула руку раз, другой, и он ее отпустил.
