Исповедь соперницы - Вилар Симона (книги онлайн полностью .txt) 📗

— Остановись, Бэртрада! Не смей! — мои слова потонули в реве пламени.

Отсвет пламени вспыхнул на лезвии меча Бэртрады, мелькнул темный ком плаща, брошенного в нее Гитой. И короткая борьба наверху. Затем меч выпал из рук Бэртрады, а ее тело изогнулось, ловя равновесие. И тогда Гита нанесла свой удар.

Как черная ночная птица, Бэртрада взмыла в воздух и по крутой дуге канула в пламя пожара.

Но Гита уже сползала с края оконного проема, отчаянно пытаясь остановить это неотвратимое движение.

Много позже я заметил, что в эту ночь в моих волосах появились седые нити. Но в тот страшный миг я просто бросился к подножию колокольни, и мои люди последовали за мной. Гита падала, судорожно цепляясь за перекладины лесов. О, если бы ей удалось хоть на мгновение задержаться!..

Хвала Всевышнему, так и случилось, и мы успели…

Что касается Бэртрады… Я не помню этого, но мои люди говорили, что из огня беспрестанно неслись ее страшные крики, и Пенда, не выдержав, намочил свой плащ в ближайшей заводи и бросился в самое пекло.

Он едва не погиб, но ухитрился все-таки вытащить графиню — вернее то, что от нее осталось. Однако в этом обугленном теле еще хватило сил для того, чтобы произнести несколько слов — и это были слова, полные неистовой злобы.

Но в этот момент меня не занимало ничего, что не касалось Гиты — у нее начались роды и я метался в поисках повитухи, начисто позабыв о том, что в ордене, кроме всего прочего, меня обучили принимать роды.

Чтобы привести в чувство обезумевшего правителя графства Норфолк, Пенде, бывшему рабу, пришлось влепить мне здоровенную оплеуху, и я был только благодарен ему за это. Мгновенно собравшись, я принялся отдавать распоряжения. Двое моих воинов побежали греть воду, остальным я приказал снять плащи и устроил Гиту поудобнее.

Гита кусала губы до крови и жаловалась на безмерную усталость. Я успокаивал ее теми же словами, которые говорил, когда она рожала Милдрэд. Но тогда, хоть роды были и тяжелыми, рядом была умелая повитуха, и теперь я мучительно пытался припомнить все, что делала Труда — да покоится она с миром.

И мы справились. Я принял своего сына — измученного, крохотного, но живого.

Как только все окончилось, Гита впала в глубокое забытье.

Но это было только началом. Теперь мне предстояло пресечь намерения Бигода, обезопасить себя и Гиту. А для этого было необходимо предстать перед королем — отцом Бэртрады.

Вскоре меня вызвал глава руанской комтурии.

— Сколько еще требует этот негодяй? — я попытался предугадать то, что он намеревался сказать. Я знал, что алчность Бигода может перейти все границы, но ситуация была такова, что спорить и торговаться не приходилось.

Однако комтур странно взглянул на меня.

— Не о деньгах речь, брат. Я бы даже посоветовал вам прекратить потакать Бигоду. Ибо все в корне изменилась. Король вчера прибыл в свой охотничий замок Лион-ла-Форт… а сегодня пришла весть, что он при смерти.

Я молчал, обдумывая ситуацию

Комтур продолжал. Не далее как вчера Генрих еще был бодр и полон сил, он охотился в лесах близ Руана, несмотря на дождь и ненастье. Его свита окончательно выдохлась, но никто не смел роптать, когда приходилось разбивать очередной палаточный лагерь среди чащи. Но вчера король повелел всем собраться в Лион-ла-Форт и пребывал в отличном расположении духа, довольный удачной охотой. За ужином он велел подать любимое блюдо — вареных в вине миног, что было довольно опрометчиво, ибо пищеварение короля в последнее время тревожило лекарей и они прописали ему жесточайшую диету. Но повелению Генриха никто не осмелился перечить.

— Уже через пару часов Генрих почувствовал себя скверно, — рассказывал комтур. — А к утру пришлось призвать лекаря. Когда же у короля началось желудочное кровотечение, Роберт Глочестер, находившийся при отце, поспешил послать за епископом Хагоном, чтобы тот исповедовал и причастил его величество.

Итак, Генрих Боклерк умирал. Могучий государь, пришедший к власти вопреки закону, но показавший себя незаурядным правителем, покидал нас. Что теперь будет? Но в тот миг я меньше всего был склонен размышлять о том, какие перемены грядут и как решится вопрос с престолонаследием. Меня занимало другое. Имеет ли смысл сообщать сейчас королю об обстоятельствах смерти моей жены? И как решится участь Гиты при его преемнике или преемнице? Как долго Гуго Бигод сможет продолжать шантажировать меня?

В любом случае следовало поспешить, и я отправился в Лион-ла-Форт, королевский охотничий замок в двадцати милях от Руана.

Добираться туда пришлось под непрекращающимся дождем, дорога петляла среди могучих дубов и лощин, заросших папоротниками. Лион-ла-Форт оказался не замком, каким он мне представлялся, а обычным крепким деревянным домом, причем явно не приспособленным для того, чтобы принять всех съехавшихся сюда, когда стало известно, что король при смерти. В привратницкой, под навесами конюшен, да и вокруг разведенных на просторном дворе костров толпилось множество людей всех званий и сословий. Уже стемнело, когда я, бросив служке повод коня, шел по раскисшей от дождя земле, провожаемый множеством взглядов из под намокших капюшонов. Кто-то проговрил:

— Прибыл граф Норфолк, зять короля. Неужели в Англии уже знают о случившемся?

В Англии об этом не знали. Но в тот момент это не заставило меня задуматься. Меня провели в опочивальню. Тяжелый воздух был пропитан тошнотворными испарениями, Генрих Боклерк лежал на широком ложе под белыми овчинами, и трудно было узнать в этом вмиг иссохшем, желтом, как осенний лист, человеке с ввалившимися глазами грозного владыку Англии, Нормандии и Уэльса.

Слуга только убрал таз с кровавой блевотиной. Генрих откинулся на подушки, взгляд его блуждал, ни на ком не останавливаясь.

В опочивальне находились все высшие вельможи и побочные сыновья монарха. Над королем застыл с распятьем в руке епископ Хагон Руанский, с трудом скрывающий брезгливость, несмотря на то, что он давал последнее напутствие умирающему. До меня донесся его негромкий голос:

— In manys tuas Domine… [92]

Король беззвучно шевелил губами, и оставалось неясным, повторяет ли он молитву, или душа его уже блуждает в неведомых краях.

Роберт Глочестер взял меня под руку.

— Хорошо, что вы приехали, Эдгар. Необходимо, чтобы здесь присутствовало как можно больше своих, когда король изъявит последнюю волю и назовет наследника престола.

Он назвал меня «своим», хотя я никогда не был его человеком. Правда, мы и не враждовали. И по тому, как он держался, я понял, что Глочестер еще ничего не знает о гибели сестры.

Наконец король остановил мутный взгляд на мне.

— Норфолк… А Бэртрада?..

Он смотрел уже не на меня, а на нечто за моей спиной. Я оглянулся — на бревенчатой стене над дверью висел темно-золотистый гобелен, некогда вытканный моей женой. Я повернулся к королю, сознавая, что сейчас не решусь ничего сказать, — и увидел Гуго Бигода. В расшитой гербами Англии и Нормандии котте он стоял в изголовье королевского ложа. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего.

Король застонал. Взгляд его не отрывался от гобелена. Вокруг глаз залегли круги — тень смерти.

— Господи, — простонал Генрих, — смилуйся надо мной!.. Помни страдания человека, а не деяния … которые…

Он стиснул зубы, пот струился по его лицу, обильно смачивал седые, мгновенно изредившиеся волосы. Внезапно последовал новый приступ кровавой рвоты.

Епископ отступил, и подле Генриха остались только лекари. Глочестер отвел меня в угол.

— Король не сказал главного. Не назвал наследника короны.

— Но Матильда?..

— К черту Матильду. Когда ей сообщили, что отцу стало худо, первое, что она сделала — захватила Аржантен и Домфрон. И это при том, что она беременна и знать принесла ей три присяги одну за другой. Клянусь шпорами святого Георгия, если бы Генрих был в силе, он бы незамедлительно начал военные действия против нее и Жоффруа. При таких обстоятельствах о Матильде не может быть и речи.