Как покорить маркиза - Грей Джулиана (библиотека книг TXT, FB2) 📗

На этот раз чуда не предвиделось. Она больше не была принцессой, очаровательной и любезной, которой все сходило с рук. Теперь она была никем. Даже хуже – она была беглянкой, изгоем и нарушала законы Великобритании одним своим существованием. Она полностью зависела от великодушия и расположения сэра Джона. И подвела его, провалив первое же данное ей поручение.

Девушка совсем пала духом, и радостное утреннее – возбуждение бесследно растаяло в лондонском тумане.

Экипаж остановился. Дверца открылась. Сэр Джон спустился с подножки и, не удостоив ее даже взглядом, пошел вперед и скрылся в дверях юридической конторы.

Стефани потащилась следом, держа в руках его тяжелый кожаный портфель, ощущая себя лакеем, которого никто не замечает. Собственно, она и была всего лишь неприметным клерком.

– Отдайте его мне, я сам понесу, – сказал мистер Тернер, появившись из ниоткуда, в поношенном сюртуке, вытянув руки ей навстречу.

– И вам доброе утро, мистер Тернер.

– А вы не задерживайтесь, мистер Томас. У вас на столе лежат письма, которые нужно переписать начисто. – Бросив на девушку торжествующий взгляд, мистер Тернер проследовал за сэром Джоном в его кабинет, прижимая к груди портфель.

Когда Стефани обернулась, чтобы взглянуть на свой стол, четыре пары глаз, до этого с любопытством взиравших на нее, мгновенно уткнулись в свои бумаги. Вот оно, ее рабочее место, которое она покинула менее восьми часов назад. На этом стуле она сидела, составляя злополучный судебный отчет. А на другом стуле сидел маркиз Хэтерфилд, грациозно распластав на нем свое великолепное тело, и, улыбаясь, смотрел на нее. Он посвятил ей весь вечер, накормил и позаботился о ее безопасности.

Это было приятно, не правда ли? Память об этом вечере останется с ней навсегда.

Стефани прошла между столами к своему рабочему месту, развернула стул и поставила его точно перпендикулярно обшарпанной деревянной столешнице. Она вдохнула знакомый стойкий запах, являвший собой смесь запахов кожи, бумаги и дерева, и у нее сжалось сердце. На углу стола лежало несколько крошек, оставшихся незамеченными. Она занесла над ними руку, собираясь смахнуть на пол, и вдруг остановилась. Интересно, чьи это были крошки, ее или Хэтерфилда?

Девушка сгребла их в ладошку и положила в карман.

В центре стола возвышалась стопка белой бумаги: сверху лежали несколько листов, исписанных неряшливыми каракулями, завершало пирамиду простое черное мраморное пресс-папье. Стефани достала из ящика ручку, встряхнула ее и приступила к работе.

Остальные клерки усердно скрипели перьями. Кто-то кашлянул, звук получился сдавленный, вымученный, словно тот, кто его произвел, героически пытался справиться с неожиданной напастью. Стефани сконцентрировалась на своем почерке, ибо изящное письмо никогда не было ее сильной стороной. В этом деле она была далека от совершенства, особенно в сравнении с каллиграфическим почерком своей сестры Эмили и размашистыми, летящими строчками, свойственными Луизе. Стефани была присуща некоторая небрежность: буквы торопливо наползали друг на друга; а еще она обожала тире, восклицания и предложения, которые заканчивались многоточием, что говорило о неоднозначности заключенной в них мысли и давало возможность читавшему строить предположения и делать собственные выводы.

Очередной абзац вызвал у нее затруднение, и девушка нахмурилась. Он гласил следующее: «Итак, мое абсолютное убеждение состоит в том, что свидетелей необходимо классифицировать по двум категориям. К первой категории принадлежат свидетели, которые в своих показаниях представляют подзащитного как образцового, законопослушного гражданина с высокими моральными принципами; второй категории свидетелей свойственно акцентировать внимание на таких способностях подзащитного, как умение вести бухгалтерию и решать финансовые вопросы с профессиональной точностью, невзирая на личные интересы». Ужасный, сухой, высокопарный язык. И как только у этих несчастных юристов хватает терпения разбираться в подобном крючкотворстве и как им удается не впадать в прострацию, не терять представления о действительности? Ручка Стефани зависла над словами «вести бухгалтерию и решать финансовые вопросы». Интересно, обратит ли кто-нибудь внимание, если она вместо этого напишет «букмекерство и изготовление фальшивых денег»?

Она определенно не годилась для такой работы. Было бы гораздо разумнее определить ее в какое-нибудь газетное издательство, или в помощники владельца какого-нибудь театра, или она бы даже согласилась…

Неожиданно на листок бумаги, лежавший перед ней, легла тень.

Стефани подняла глаза, ожидая встретить угрюмый взгляд мистера Тернера, который с торжествующим видом объявит, что она может забрать свое пальто и шляпу и подыскать себе другую контору, где станут терпеть ее заносчивость и дерзость.

Но все оказалось еще ужасней, чем она предполагала.

У стола стоял сэр Джон Уортингтон собственной персоной. Непреклонный, суровый, он сверлил ее лоб взглядом беспристрастных темных глаз, словно хотел забраться внутрь ее головы и навсегда избавить от скудоумия. Единственным желанием Стефани было вскочить на ноги и пасть ниц перед богом юриспруденции. Но прежде чем девушка успела совершить очередную глупость, он повелительно рявкнул:

– Мистер Томас. Пройдите в мой кабинет, – затем развернулся и пошел прочь, ни секунды не сомневаясь, что приказ будет немедленно исполнен.

Стефани поплелась следом. Даже не оглядываясь, она чувствовала на себе злорадные взгляды остальных клерков.

Глава 6

Добравшись наконец до своей холостяцкой, аскетически скромной квартиры, которую он снимал в районе Мейфэр, Хэтерфилд вымылся, побрился и, спустившись к завтраку, обнаружил на подносе ожидавшую его телеграмму.

– Нельсон! – крикнул он. – Когда принесли телеграмму?

На пороге спальни бесшумно, словно призрак, возник его слуга, на удивление спокойный и здравомыслящий.

– Когда вы принимали ванну, сэр. Я взял на себя смелость приготовить для вас коричневый твидовый костюм, сэр, и синий шарф.

– Очень хорошо, Нельсон. – Хэтерфилд взял с письменного стола серебряный нож для вскрытия конвертов, похожий на небольшой кинжал, и аккуратно надрезал белый конверт с одной стороны.

«ДОГАДЛИВЫЙ ТОЧКА ДРУГОГО НЕ ОЖИДАЛ ТОЧКА ХРАНИ КАК ЗЕНИЦУ ОКА ТОЧКА БУДУ В ЛОНДОНЕ СЕГОДНЯ ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ ТОЧКА ЖДУ ЗАВТРА РОВНО В ДЕВЯТЬ УТРА ТОЧКА ТВОЙ ОЛИМПИЯ».

Хэтерфилд хлопнул телеграммой по столу и выругался. «Храни как зеницу ока». Что он хотел этим сказать, черт его дери? Должен ли он хранить в секрете то, что она девица? Или должен охранять самого юного Томаса?

Образ Стефани всплыл в памяти – склоненная над столом головка с гладко зачесанными назад каштановыми волосами и ее полный восхищенного удивления взгляд, когда она подняла на него глаза. Хэтерфилд хорошо помнил, как горячая волна захлестнула его и кровь быстрее побежала по жилам. И навсегда запечатлелось в его душе это прекрасное лицо, растаявшее в анемичном свете газовых фонарей на Кэдоган-сквер, когда, попрощавшись, она легко взбежала по ступенькам лестницы городской резиденции сэра Джона. Он с завистью подумал о клерках, целыми днями скрипящих своими перьями в этих жутких юридических конторах; им даже в голову не приходит, какое это счастье – находиться так близко от этих волшебных, смеющихся глаз и соблазнительных округлых ягодиц. И тут на него снизошло озарение. Он получил ответ на свой вопрос, даже ощутил вкус опасности и тревоги на языке.

В его задачу входило не только хранить тайну юного Томаса, но и оберегать девушку от возможных неприятностей.

Подсознательно он этим и занимался, даже не имея инструкций. Он трепетно заботился о ней, как наседка, которая следит за каждым шагом самого шаловливого, непослушного цыпленка, сопровождал ее повсюду и даже накормил ужином.

Хэтерфилд снова перечитал телеграмму. «Другого не ожидал».