Прелестная сумасбродка - Дэвис Мэгги (книга жизни .txt) 📗
Герцогиня открыла рот и замолчала надолго.
Герцог изо всех сил продолжал улыбаться, сжимая руку Мэри железной хваткой.
— Возбуждающее средство? — вскричала герцогиня. — Доминик, мальчик мой, подумай о своем здоровье! Ты уже потерял голос, а что же дальше будет? И, надеюсь, ты не собираешься сделать из себя мумию?
Герцог молча затряс головой и поспешил в бальный зал, волоча за собой Мэри.
У входа он прижал ее к стене и хрипло прошептал на ухо:
— Что вы наделали! Теперь весь Лондон заговорит о том, что я использую возбуждающие средства!
Мэри сбросила с плеча его руку.
— А что станут говорить обо мне, сэр? Что мой отец живет на пять шиллингов, которые платит ему из милости ваша тетушка?
Несколько секунд герцог смотрел на нее бешеными глазами.
— Тетушка не сказала вам ничего обидного, — прошипел он наконец. — Держите себя в руках, черт побери!
— Ни за что! — топнув ногой, отвечала Мэри. — Я не стану молча сносить оскорбления! Мало того, что вы притащили меня на этот бал! Мало того, что представляете всем как свою невесту, хотя ни я, ни мой отец еще не дали вам согласия! Это вы держите себя в руках, иначе я всем расскажу, что никакой помолвки не было и все это обман!
В этот момент молодой граф Десмонд, однокашник Уэстермира по Итону и Оксфорду, пригласил Мэри на первую кадриль. Герцогу оставалось только отпустить свою спутницу — он все равно чувствовал, что не сможет больше произнести ни слова.
— Дорогая моя мисс Фенвик, — заговорил граф, едва зазвучала музыка, — скажите мне, неужели путешествие в Египет привило Уэстермиру вкус к восточным погребальным обрядам? Весь бал гудит от слухов: говорят, Ник уже написал завещание, где просит забальзамировать свои останки и воздвигнуть себе пирамиду! Я бы этому не удивился, — с насмешливой улыбкой продолжал граф. — Не зря говорят, что у Уэстермиров все не как у людей.
Мэри почти не прислушивалась к словам графа, но «путешествие в Египет» засело у нее в памяти. Значит, герцог Уэстермир был в Египте? Интересно, надо будет расспросить его об этом…
— Да нет, не думаю, что герцог решится на бальзамирование, — ответила она, кружась по залу в объятиях красавца-графа. — Видите ли, эти языческие обряды плохо сочетаются с мусульманством… Как, разве герцог ничего вам не рассказывал о своем обращении в ислам? Впрочем, об этом пока не знает никто, кроме ближайших друзей. Видите ли, когда жестокий суданский паша бросил его в яму с крокодилами…
— Что-о?! В яму с крокодилами? И как же старина Ник оттуда выбрался?
— Не торопитесь, — сладко улыбаясь, ответила Мэри, — сейчас я расскажу вам все по порядку.
И рассказала! Припомнив романы, прочитанные за последние годы, она поведала изумленному графу, как Уэстермир спас из суданского гарема красавицу-француженку и какие злоключения ему пришлось при этом претерпеть. До обращения в ислам, впрочем, дело не дошло — кадриль кончилась, и граф с поклоном отвел свою собеседницу на ее место, где уже толпились новые кавалеры.
Все молодые люди в зале мечтали потанцевать с мисс Фенвик и узнать, что же произошло с Уэстермиром в Египте. И Мэри не обманула их ожидания. От многократного повторения история эта расцвечивалась все новыми красками, суданский паша скоро превратился в эфиопского негуса, а яма с крокодилами — в пещеру с кобрами; впрочем, ни рассказчицу, ни ее слушателей эти несообразности не смущали.
Покончив с приключениями самого герцога, Мэри перешла к его предкам. И в данный момент толстый виконт со сложной фамилией, открыв рот, слушал душераздирающую историю о сиамских близнецах, которых девятый герцог Уэстермир, опасаясь скандала, всю жизнь держал взаперти в одной из башен своего мрачного замка.
Бальный зал гудел, словно потревоженный улей. Мужчины становились в очередь, чтобы потанцевать с невестой Уэстермира; женщины, обмахиваясь веерами, с нетерпением ожидали их рассказов. Прекрасная мисс Фенвик стала самой популярной особой на балу, затмив и жену бельгийского посла, и дочь герцогини Люксембургской.
А из дальнего угла зала неотступно следили за ней черные, как ночь, глаза Доминика де Врие, двенадцатого герцога Уэстермира.
Искоса глянув на герцога, Мэри заметила, что к нему направляется группа молодежи во главе с графом Десмондом.
«Должно быть, решили поздравить старого приятеля с переходом в мусульманство», — подумала Мэри, и при мысли о реакции герцога ей стало не по себе.
Молодые люди набросились на Уэстермира с вопросами. Кто-то хлопал его по плечу. Грохот музыки заглушал голоса, но Мэри не сомневалась, что граф и его друзья восхищаются храбростью герцога, проявленной в схватке с дикими бедуинами.
Герцог молчал. Лицо его было неподвижно, как камень — только густые черные брови угрожающе сдвинулись, и между ними прорезалась вертикальная морщина.
Десмонд обернулся к Мэри и послал ей сияющую улыбку. Перехватив взгляд герцога, Мэри поспешно подозвала слугу и попросила принести ей плащ. Нет, она ни капельки не боялась Уэстермира — просто решила отложить объяснение до завтрашнего дня, когда он немного успокоится.
К несчастью, слуга замешкался в гердеробной. Не успел он вернуться с плащом в руках, как герцог вырвался из толпы и решительным шагом направился прямо к своей спутнице.
Молча он накинул плащ ей на плечи и взял ее под руку. От его прикосновения Мэри вздрогнула, вся отвага ее испарилась, как дым.
Она уже и сама не помнила, что и кому рассказывала. Может быть, о сиамских близнецах упоминать не стоило? И седьмая герцогиня Уэстермир, сожженная на костре за колдовство… да, пожалуй, это было уже слишком.
«Он это заслужил! — сказала себе Мэри. — Кто называл меня „поповским отродьем“? Чья тетушка объявила на весь Лондон, что мой отец — нищий, живущий подаянием? Так пусть теперь не обижается, что я недостаточно уважительно отзываюсь о его благородном семействе!»
Герцог молча вел ее вниз по лестнице. У Мэри подкашивались ноги: она чувствовала, что не выдержит больше ни минуты этого ледяного молчания.
— Знаете, — заговорила она дрожащим голосом, — я сегодня в первый раз услышала, что вы были в Египте…
Герцог даже не взглянул на нее. От него исходил легкий аромат дегтя, и Мэри подумалось, что это довольно приятный запах. По крайней мере, не хуже духов и помад, которыми пользуются лондонские модники.
Дворецкий в холле громко выкрикивал имена принца-регента и миссис Фицгерберт. Герцогиня, занятая приемом таких важных гостей, не заметила, как племянник со своей спутницей проскользнул мимо нее и направился к выходу.
Холодный сырой ветер ударил Мэри в лицо.
«Карета его светлости!» — послышался голос лакея, и через несколько секунд к крыльцу подъехал знакомый экипаж.
Прежде чем помочь Мэри сесть в карету, герцог сунул в ее дрожащую руку новую записку. Всего из трех слов:
«Теперь — в „Олмак“!»
8.
— В «Олмаке» вы долго не задержитесь, — обещал Мэри доктор Пендрагон. — Ник ненавидит это место.
И Мэри понимала почему. На ее взгляд, знаменитое место встреч лондонской золотой молодежи своей толчеей напоминало постоялый двор.
Впрочем, это сравнение было не совсем верно. В «Олмак», как и в любой лондонский клуб, не пускали людей с улицы. Чтобы попасть в число членов, следовало представиться владельцам клуба, получить их одобрение и уплачивать десять гиней в год на угощение и напитки (хотя закуски, что подавались здесь, оставляли желать лучшего). Как и во многих клубах, здесь была игровая комната, а раз в неделю устраивался бал.
И все же «Олмак» был особым местом. Ему покровительствовала элита лондонского общества. В свое время знаменитый Красавчик Браммел, лучший друг принца-регента и законодатель английской моды, проводил здесь все вечера напролет. Теперь же, после падения Браммела, «Олмак» взяла под свой патронаж жена принца-регента, установившая в нем строгие правила.
Лондону был еще памятен скандал, разразившийся, когда привратник не впустил в «Олмак» герцога Веллингтона, явившегося в брюках вместо принятой формы одежды — панталон до колен. Светская молодежь, особенно военные, возмущались таким отношением к национальному герою и многие горячие люди — в том числе и герцог Уэстермир — поклялись, что больше не переступят порог клуба без крайней необходимости.
