Последнее прощение - Келлс Сюзанна (книги .txt) 📗
Он не поддавался. Он был попросту чересчур тяжел, но отделочная планка сдвинулась. Сдвинулась едва заметно, но она знала, что не обманулась, и вновь потянула за ручку. Планка опять подалась.
За спиной находилось маленькое окошко, деревянные ставни не были закрыты, и она видела, как светлеет небо. Скоро займется заря.
Кэмпион поморщилась, усталость одолевала ее. Планка еще немного подалась, но все равно ничего не было видно, она снова потянула, зная, что это бесполезно, и попыталась заставить себя думать о том, что делать дальше.
Она сунула руку в отверстие и нащупала что-то холодное, металлическое. Какое-то кольцо, за которое она и дернула.
Она услышала, как открылась задвижка, и замерла, готовая к тому, что этот еле слышный звук поднимет на ноги Гудвайф, но в доме все было тихо.
Сердце у Кэмпион колотилось так же, как перед купанием в пруду.
Она крепче схватилась за ручку, потянула, и на сей раз планка легко послушалась, оказавшись передней стенкой плоского потайного ящика. Дерево предательски скрипнуло.
Она закусила губу, закрыла глаза, будто таким способом могла приглушить шум, и снова потянула.
Ящик открылся. Она нашла отцовский тайник, но вместо того, чтобы приступить к делу, стояла на коленях и ждала, не зашевелится ли кто-нибудь в доме.
Уже пели первые птицы. Мысль, что скоро в Уэрлатто-не закипит жизнь, заставила ее поспешить.
В ящике лежали два свертка. Поднимая первый, она услышала звон монет и догадалась, что это тайно отложенные отцом деньги. В большинстве домов, даже в самых бедных, пытались приберечь хоть что-нибудь на черный день. Эгнес рассказывала, что ее мать спрятала кожаный кошелек с двумя золотыми монетами под карнизом соломенной крыши. Вот и Мэттью Слайз приберег увесистый сверток. Она положила кошелек на отцовскую рубаху и подняла другой — более мелкий и легкий сверток.
Потом, затаив дыхание, задвинула ящик. Никто не должен был обнаружить следов ее пребывания. Пальцами она нащупала кольцо задвижки, нажала на него, и комод вновь приобрел невинный вид.
Где-то стукнуло о камень ведро, со двора донесся скрип насоса. Уэрлаттон просыпался. Она прикрыла оба свертка рубашкой, на цыпочках вышла из комнаты и неслышными шагами направилась к себе в спальню.
В кошельке было пятьдесят фунтов. Большинство людей и не мечтало когда-либо стать обладателями такого капитала. Пятьдесят золотых фунтов с изображением головы короля Иакова. Глядя на лежавшие на столе монеты, она понимала, что теперь может бежать. Она улыбнулась, подумав, что деньги, которые отец отложил на непредвиденный случай, помогут ей улизнуть из Уэрлаттона. Осторожно, не торопясь, она сложила монеты назад в кошелек, причем каждую монету опускала отдельно, чтобы звон не привлек внимание слуг.
Второй сверток был туго перевязан бечевкой. Она разрезала узел ножницами и развернула старую пожелтевшую холщовую ткань, хранившую тайну ее отца.
Внутри была пара перчаток.
Она нахмурилась, приподняла их и увидела, что в свертке остались еще две вещи. Перчатки из красивого тонкого кружева, воздушные, как пух чертополоха и столь же неуместные в доме пуританина, как карточная колода. То были женские перчатки, предназначавшиеся женщине с длинными, тонкими пальцами. Кэмпион осторожно надела одну из них и вытянула руку к лившемуся из окна свету. Перчатка была старая и пожелтевшая, но по-прежнему очень изящная, Вокруг запястья были пришиты маленькие жемчужинки. Ей казалось, что обтянутая перчаткой рука принадлежит не ей, а кому-то еще. Никогда прежде Кэмпион не надевала ничего столь же элегантного. Она разглядывала свою окаймленную кружевом руку и не могла взять в толк, почему столь красивая вещь считается греховной.
Она осторожно сняла перчатку, положила поверх другой и взяла следующую находку. Это был кусок пергамента, затвердевший и потрескавшийся на сгибах. Она испугалась, как бы он вообще не рассыпался. Это было письмо, написанное витиеватым уверенным почерком. Устроившись на подоконнике, Кэмпион принялась читать его: «Еврей прислал вам драгоценность, и только попробуйте сказать, что это не так. Вы знаете, какое она имеет значение. Я долго над этим трудился, и, по крайней мере, пока девочке не исполнится 25, ее сила принадлежит вам. Договор в безопасности, если в безопасности драгоценность.
Важно, чтобы вы отослали оттиск печати человеку, имя которого я вам сообщил, и я совершенно серьезно требую, чтобы вы как-то пометили печать, чтобы нас не сгубила подделка. Мы не видели печатей ни Эретайна, ни Лопеса, хотя они наши видели, и я включил в соглашение пункт о тайной отметине. Не подведите меня.
Берегите драгоценность. Это ключ к огромному богатству, и, хотя остальные печати тоже потребуются, не сомневайтесь, наступит день, когда за драгоценностью станут охотиться.
Перчатки принадлежат девчонке Прескотт. Берите их, если хотите.
Берегите драгоценность «. Письмо было подписано „Гренвилл Кони“. Кони. Договор. Она еще раз перечитала письмо. Слова „пока девочке не исполнится 25“ относились, как она теперь понимала, к ней самой. Айзек Блад сказал, что деньги Договора достанутся ей по достижении 25 лет, если она не выйдет замуж. „Девчонка Прескотт“ — по всей вероятности, ее мать, Марта Слайз, которая в девичестве носила фамилию Прескотт. Но Кэмпион не могла себе представить, чтобы у ее толстой озлобленной матери были кружевные перчатки. Она взяла одну из них, посмотрела на прикрепленные к запястью жемчужины и подивилась, каким таинственным образом они достались ее матери.
Письмо задало загадок больше, чем прояснило. «Эретайн» и «Лопес», кем бы они ни были, для Кэмпион оказались просто ничего не значащими фамилиями. «Можете не сомневаться, настанет день, когда за драгоценностью станут охотиться». Это сбылось. Эбенизер и Скэммелл обшарили дом, из Лондона приезжал незнакомец и совал колено ей между ног. И все эти происшествия были связаны с тем предметом, который хранился в свертке.
В своем письме Гренвилл Кони назвал печать драгоценностью. Она подняла ее, поразившись ее тяжести. Печать была из золота и висела на золотой цепочке, так что ее можно было носить на шее как украшение. Воспитанная в строгости отцовской религии Кэмпион никогда не видела ничего столь же прекрасного.
Это был золотой цилиндр, окруженный маленькими сверкающими камушками, среди которых попадались белые, как звезды, и красные, как огонь. Вся подвеска была размером с ее большой палец.
Дно, более тусклое, чем золотая оправа, представляло собой стальную печать. Печать изготовил ювелир, превративший ее в произведение искусства, ничуть не уступающее золотой оправе.
Свет заливал кукурузные поля; далеко к северу серовато-серебристо блестел на повороте ручей, и Кэмпион поднесла печать к окну, чтобы рассмотреть ее в утреннем свете.
На ободке печати был выгравирован замысловатый рисунок. В центре был топор с короткой ручкой и широким лезвием. В зеркальном изображении выделялись буквы: «Св. Матфей».
Это была печать святого Матфея, изображавшая топор, которым по легенде апостолу отрубили голову.
Она ощупывала пальцами тяжелый золотой предмет, дивясь ему, разглядывая его, как вдруг точно так же, как в свое время отделочная планка, в печати будто что-то сдвинулось. Она нахмурилась, попыталась повторить свои движения и поняла, что печать состоит из двух половинок, а стык хитро скрыт пояском из драгоценных камней. Она разъяла обе половинки.
Половинка цилиндра с печатью святого Матфея осталась у нее в правой руке. Она поднесла к свету другую часть. Украшение на длинной золотой цепочке хранило собственную тайну.
Внутри цилиндра находилось сделанное с необыкновенным мастерством маленькое резное украшение, отлитое в серебре. Внутри золотого цилиндра притаилась поразившая ее миниатюрная золотая статуэтка. Это был символ древней мощи — символ всего того, что ее учили ненавидеть. Судя по всему, отец должен был бы ненавидеть статуэтку, а он ее хранил. И теперь Кэмпион разглядывала ее, испытывая и восторг и отвращение. Это было распятие.
