На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Вы думаете, мой счет завершен? Увы! Моя последняя жертва — мой самый лучший друг. Я убил Мишеля, моего славного Мишеля, из-за мимолетного интереса к кружку Пестеля[344]. Хотелось добавить остроты в собственную жизнь, казавшуюся такой пресной. Перевод из гвардии в армию из-за очередной дуэли, ссылка в Малороссию казались мне тогда крахом всего. И все это случилось в годовщину смерти Нинель. Я решил посвятить свою жизнь чему-то иному, более высокому, сделать что-то, чему она была бы рада. Изменить мир к лучшему. Délire alcoolique[345], иначе и не сказать. Я тогда пил безбожно. А когда, наконец, протрезвел, понял, что все это утопия. Но очень опасная утопия — особенно, когда пошли толки о сношениях с поляками и передаче тем земель империи после переворота, а еще о цареубийстве. Я сделал вид, что ничего не ведаю. То была ошибка. На поводу у гордыни пошел. Донести? Мне? Дмитриевскому? А еще ошибка, что проклятое письмо к князю Трубецкому[346] прихватил, когда в 1824 году хлопотами отца меня из Киева вернули в гвардию. Ошибка, что взял Мишеля на ту встречу. Нас запомнили. Кто-то донес при дознании, и мы оба попали в крепость. Он не имел титула и длинной родословной, а также влиятельных родственников, готовых хлопотать перед государем. Оттого его не сослали в имение родовое, как меня, а разжаловали в солдаты. Из блестящего офицера гвардии — в солдаты пехоты. Мишель обладал горячим нравом. Прежде, чем я успел выхлопотать ему смягчение наказания, он погиб. Самодур-офицер подверг его унизительному солдатскому наказанию палками, от которого он так и не оправился. Гордость Мишеля не снесла подобного.
Я мог бы сетовать на судьбу, но знаю, что только моя вина во всем случившемся. Шутки и намеки Василия Андреевича злили меня потому, что он во всем был прав. Я — Чудовище, в имение которого волею случая попала Красавица. Во французской сказке она принесла Чудовищу спасение — своей любовью, своим пониманием, своей нежностью и заботой. Что принесете в мой чертог вы, ma Elise? Станете ли моим спасением, как я того бы желал? Наполните ли светом мою душу, прогоняя из нее тьму ада, который я сам себе создал? Видите, как велики мои грехи. Испугает ли вас их тяжесть? Примете ли вы мою исповедь и простите мне все то, что творил я до сей поры?
Как и прежде, я рискую. Что, ежели вы решите, что мне не достанет сил стать иным? Что, ежели я только все погублю? Не оставьте меня, Elise. Прошу, только не оставьте меня! Я готов отринуть все ради вас. Я сделаю все ради вас. Только будьте моей. Будьте моей всецело — душой и помыслами. Сделайте меня лучше, помогите развеять тяготеющее надо мной проклятие — мою дьявольскую сущность. Ибо я желаю стать иным подле вас. Только ради вас. Позвольте мне только быть подле вас.
В вас чистое сердце, я увидел его, угадал своим чутьем la Bête. В вас есть свет, которого хочется коснуться. Не бойтесь, вашу чистую душу ни на йоту не запятнал грех стяжательства и чинопочитания, что привел вас в Заозерное. Думайте о нашем браке, как о благе для меня, истинного Чудовища. Это я должен мучиться сомнением, довольно ли даю в обмен на право быть с вами, ma Elise.
Наверное, я должен был отдать это послание вам в руки. Но я не могу. И не хочу. Помните, я твердил вам, что мы сами творим судьбу? А вот нынче я вверяюсь полностью в руки Фортуны. Надеюсь все же всей душой, что вы отыщете письмо только после того, как станете моей и примете мое имя. Когда все пути будут отрезаны для вас. Теперь я понимаю натуру la Bête, когда он пытался любыми средствами привязать к себе la Belle, чтобы она не сбежала, узнав о его грехах и его проклятии. Но ежели вы разыщете мое письмо будучи в отъезде, когда откроете книгу, заскучав между свадебными хлопотами, помните о том, что la Bête едва не погиб, когда la Belle не вернулась в его замок. Так и я погибну без вас. Пусть не любовь, пусть жалость вернет вас ко мне.
Любой человек, смело отдающий душу и сердце в чужие руки, жалок и глуп. Ранее я бы первый посмеялся над таковым. Но не теперь. Впервые в жизни я не страшусь открывать свою душу, не страшусь говорить от всего сердца. И ежели это станет ключом, что откроет мне ваше сердце, пусть будет так… Берите меня, владейте мной безраздельно. Я отдаюсь в ваши руки без раздумий и сомнений, со всем моим прошлым, со всеми грехами. Со всем моим состоянием, которого жаждет ваша maman. Со всей моей любовью к вам, ma Elise. Ибо я люблю вас.
Я безмерно люблю вас, ma Elise…»
При последних строках сердце ухнуло куда-то вниз, а тело так ослабело, что Лиза безвольно упала на постель и уставилась невидящим взглядом в потолок. Разум лихорадочно работал, вытаскивая из глубин памяти все пережитое, предъявляя доводы как за достоверность прочитанных строк, так и против. А несмелое сердце встрепенулось и впервые открыто вступило в бой, намеренно не замечая все, что противоречило его надеждам.
Все-таки не следовало вскрывать письмо Александра. Как не открыла Лиза конверт с посланием от того, другого, что передала ей среди прочих бумаг фельдфебельша. Ей должно было раз и навсегда закрыть дверь в прошлое, потому что именно оно, восстав волной, может смести ее настоящее: с таким трудом восстановленное имя, возможность быть настоящей Лизой Мельниковой, жить прежней жизнью без масок и лжи, без сомнений.
Что это? Очередной ход в проклятой игре, которую некогда затеяли эти двое мужчин, вырывая друг у друга нити, чтобы управлять ею, как марионеткой? Или это… это правда? Каждое слово… каждое из числа многих… Но ежели так, ежели это правда… Что ей делать? Верно, тем же вопросом терзалась Пандора[347], поднявшая крышку ларца. Что ей теперь делать? Оставить все как есть? Или… или попробовать осторожно разузнать, что творилось за минувшее время в Заозерном? Недаром же судьба привела ее в эти места.
Лиза уже было бросилась к двери, чтобы позвать хозяина двора да разузнать, чьи земли рядом, когда внутренний голос вдруг шепнул ей: «Belle Voix de Moscou. Где она нынче? Не в Заозерном ли? И вспомни, где она была, пока ты там жила. Может статься, и письмо к тебе он писал прямо там, в maison verte?»
Воспоминание о любовнице Александра словно окатило ледяной водой, остужая кровь и замораживая первый порыв. «Ничему жизнь не учит», — горько усмехнулась Лиза, аккуратно складывая листок по прежним линиям и пряча обратно в книгу.
«Не следует горячку пороть, — размышляла она ночью под шелест дождя. — По приезде в Муратово нужно рассказать обо всем Натали, обсудить с ней. А после толком все обдумать. Даже если каждое слово — правда, письмо писано до побега. А такое не прощается… не прощается… И потом, прошел год. Эта актриса сызнова там, в maison verte… ах, как щемит в груди! Ненавижу за это! Не думать… не думать! Лучше подумать о том, что уже есть… позабыть, как страшный сон — Marionnettiste, Заозерное, maison verte, Александра… Думать о настоящем. Думать о настоящем… Ах, ежели бы правда то была… в каждом слове. Ежели б правда!»
Когда следующим днем Лиза открыла глаза, она так и лежала на постели в дневном платье. И то было даже к лучшему, потому что над ней склонился Прохор и энергично тряс ее за плечо. Она не успела отпрянуть от лакея, возмутившись его поведению, как тот приложил палец к губам в знак молчания. Растерянно глядя на него, Лиза невольно подчинилась.
— Лизавета Алексеевна, надобно выезжать, — прошептал Прохор.
Потом также знаком показал, чтобы Лиза слезала с постели, что она и сделала. Правда, едва не упала, запутавшись в юбках. Где же Маша? Отчего не пришла прибрать ее перед сном? C’est vraiment dommage![348] И что вообще происходит?
— Вам надобно тотчас же ехать, не мешкая. — Прохор поднял с пола небрежно брошенные вчера туфли и подал хозяйке. — Я сговорился с одним проезжим крестьянином. Он из местных. У него бричка. Не бог весть что, но сгодится. Он довезет вас до ближнего имения, а там уж напишите к барыне нашей аль к Никите Александровичу. Чай, не оставят вас без помощи-то?
