Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Гэблдон Диана (книги полностью TXT) 📗
Постоянная боль в моем сердце растворилась в глубокой нежности. Ведь я забеременела однажды, значит, смогу это сделать снова. Вера вселила в меня надежду, а в Джейми — мужество. Я обхватила груди руками, ощутив их упругость, и окончательно уверовала в то, что настанет день и я прижму к сердцу своего ребенка. Я уснула, а отголоски нежного воркования Джейми еще долго звучали у меня в ушах.
Не знаю, сколько времени прошло. Я проснулась, открыла глаза и увидела, что вся комната залита лунным светом. Все предметы, находящиеся в комнате, были отчетливо видны, но выглядели странно, словно были совершенно плоскими — двухмерными и не отбрасывали тени.
Ребенок не плакал, но из холла по-прежнему доносился голос Джейми, все еще продолжавшего говорить, но значительно тише, вернее, совсем тихо. И совсем другим тоном. Это уже была не та монотонная, маловразумительная песенка, которой обычно баюкают младенцев, а выразительная, эмоциональная речь, в которой человек изливает душу.
Заинтригованная, я вскочила с кровати и подошла к двери. Я увидела их в конце холла. Джейми в одной рубашке сидел на полу, опираясь спиной о подоконник и уперев ступни в пол. А на коленях у него, словно на стуле, сидела маленькая Кэтрин и без устали колотила Джейми в живот своими маленькими ножками.
Личико Кэтрин было безмятежным и светлым подобно лику луны, но бездонные темные глаза жадно внимали его словам. Он водил пальцем по округлой линии ее щечек, снова и снова шепча слова душераздирающей нежности.
Он говорил по-гэльски и так тихо, что я все равно ничего не поняла бы, если бы даже знала этот язык. Но голос его был осипшим, а лунный свет, лившийся из окна за его спиной, позволил мне разглядеть слезы у него на лице.
Это был тот самый случай, когда не требуется постороннее вмешательство. Поэтому я поспешила в постель, все еще хранившую мое тепло, запечатлев в памяти образ полунагого лэрда Лаллиброха, сидящего на полу и при свете луны изливающего душу перед младенцем, олицетворяющим будущее его клана.
Проснувшись на следующее утро, я ощутила рядом с собой какой-то незнакомый запах и неудобство оттого, что кто-то больно тянул меня за волосы. Я открыла глаза и обнаружила рядом с собой Кэтрин. Ее розовые губки сладко причмокивали у самого моего носа, а пухлые пальчики вцепились в волосы. Я попыталась осторожно высвободить волосы, но малышка все равно почувствовала, перевернулась на живот и, свернувшись калачиком, снова уснула.
Джейми лежал по другую сторону от ребенка, уткнувшись лицом в подушку. Он открыл один глаз, синий, словно утреннее небо.
— Доброе утро, Саксоночка, — тихо, чтобы не разбудить ребенка, сказал он. И улыбнулся. — Вы, спящие вот так вдвоем, смотритесь очень мило.
Я пригладила рукой растрепанные волосы и невольно рассмеялась, глядя на попку Китти, смешно торчавшую кверху.
— Казалось бы, так спать неудобно, а ей, видимо, нравится. Посмотри, как сладко она спит. Когда ты пришел с ней сюда? Я не слышала, как ты лег в постель.
Он зевнул и взъерошил себе волосы. Вид у него был счастливый, хотя под глазами залегли темные круги.
— Не знаю, сколько было времени, но еще до того, как зашла луна. Мне не хотелось будить Дженни, вот я и принес малышку к нам и положил посередине. Она даже не проснулась.
Кэтрин заворочалась, упираясь пяточками в матрац. Судя по всему, приближалось время ее утреннего кормления. Мое предположение подтвердилось в следующий же момент, когда, еще не открыв глаз, она подняла головку и исторгла громкий здоровый вопль. Я быстро подскочила к ней и взяла на руки.
— Сейчас, сейчас, — бормотала я, нежно похлопывая ее по спинке. Я свесила ноги на пол, потом снова забралась на кровать и погладила Джейми по голове. — Я отнесу ее к Дженни. А ты поспи. Еще рано, — сказала я на ходу.
— Я и сам могу это сделать, Саксоночка, — ответил он, очнувшись, и тут же согласился: — Ну ладно. Тогда увидимся за завтраком. — Он перевернулся на спину, принял свою любимую позу, сложив руки на груди, и глубоко задышал еще до того, как мы с Кэтрин дошли до двери.
Кэтрин отчаянно крутилась в поисках соска и отчаянно вопила, не находя его. Навстречу мне уже спешила Дженни, заслышавшая крик своей дочурки, запахивая на ходу зеленый халат. Я протянула ей малышку, которая гневно размахивала своими крошечными кулачками.
— Тише, тише, моя крошка, успокойся, — твердила Дженни. Она взяла у меня из рук малышку и, поведя бровью, пригласила последовать за ней в комнату, что я и сделала.
Я присела на край кровати, а Дженни на стул возле очага и вынула из лифа грудь. Маленький ротик тут же впился в сосок, и мы облегченно вздохнули от внезапно воцарившейся тишины.
— Наконец-то, — вздохнула Дженни, расслабившись, как только Кэтрин начала сосать. — Успокойся, мой маленький поросеночек. — Дженни улыбнулась, взглянув на меня своими лучистыми, как у брата, глазами. — Спасибо, что взяли к себе малышку на ночь. Я спала как убитая.
Я пожала плечами, с умилением наблюдая за матерью и ребенком, расслабившимися от удовольствия. Головка ребенка точно повторяла форму высокой, округлой груди Дженни, малышка энергично причмокивала, укладываясь поудобнее на коленях матери.
— Это была идея Джейми, не моя. Кажется, дядя и племянница неплохо провели время вместе. — Перед моим мысленным взором снова возник Джейми, серьезным, приглушенным тоном что-то рассказывающий малышке, и слезы, текущие у него по лицу.
Дженни кивнула, внимательно глядя на меня:
— Мне кажется, они благотворно подействовали друг на друга. Джейми плохо спал эти дни.
— Да. Он много размышлял.
— Конечно, — сказала Дженни, бросив взгляд на кровать.
Айен встал на рассвете и ушел приглядеть за скотом. Нужно было решить, какие лошади останутся, а какие заберет Джейми, заново подковать их, починить сбрую.
— Знаешь, с детьми можно говорить обо всем на свете, — вдруг сказала Дженни, прервав ход моих мыслей. — Вполне серьезно. Ты можешь рассказать им все, даже то, что взрослому человеку может показаться глупостью.
— Значит, ты слышала, о чем он говорил сегодня ночью? — спросила я.
Она кивнула, не отрывая взгляда от розовой мордашки Кэтрин, самозабвенно сосавшей грудь, смежив от удовольствия густые черные ресницы.
— Да, но ты не переживай, — добавила Дженни, ласково улыбаясь мне. — Это совсем не значит, что он не может обо всем говорить с тобой. Может. И он это знает. Но говорить с ребенком — совсем другое дело. Ребенок — это маленький человек. Ты понимаешь, что рядом с ним ты можешь не беспокоиться о том, что он о тебе подумает или что при этом почувствует. Ты можешь излить перед ним душу, не заботясь о выборе слов и ничего не скрывая. И это принесет успокоение.
Она говорила уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся. Я поинтересовалась, часто ли она сама разговаривает с детьми таким образом. Уголок большого рта, так похожего на рот ее брата, чуть приподнялся.
— Это все равно что разговаривать с еще не родившимся ребенком, — тихо добавила Дженни. — Ты это познаешь в свое время.
Я положила руки одна на другую на живот, вспоминая:
— Мне это знакомо.
Легким движением большого пальца она высвободила сосок из ротика малышки.
— Я часто думала над тем, почему женщины часто выглядят печальными после рождения ребенка, — задумчиво, словно размышляя вслух, произнесла Дженни. — Ты думаешь о нем, разговариваешь с ним, ощущаешь его у себя под сердцем. А когда он появляется на свет, это уже совсем другое дело. Ты любишь его, конечно. Видишь, как он растет… И все-таки ты постоянно вспоминаешь о ребенке, которого ты носила под сердцем и которого там уже нет. И даже когда ты держишь в руках новорожденного, он все равно не может тебе заменить того, что был у тебя под сердцем. — Она наклонилась и нежно поцеловала темноволосую головку дочери.
— Да, — сказала я, — до этого… все проблематично. Это может быть сын, а может быть дочь. Обычный ребенок или красавец. А когда он появляется на свет, все иллюзии, связанные с ним, исчезают. Он уже есть, и другого не дано.
